Маха или история жизни кунички - Зиганшин Камиль Фарухшинович - Страница 1

В глубоком, просторном дупле было сухо, сумрачно. На дне мягко пружинила подстилка из длинных прядей лишайника.

Четверо еще слепых щенят куницы, покрытых коротким младенческим пухом, лежали плотным клубком и беспечно посапывали. Время от времени один из малышей сонно, с трудом удерживая непропорционально большую головку, потягивался и, бесцеремонно расталкивая остальных, жадно тыкался мордочкой в набухший молоком сосок. Остальные, словно по команде, поднимали дружную возню и следовали его примеру.

Накормив несмышленышей, куница осторожно вставала и выскальзывала наружу. Подкрепившись первой попавшейся дичью и полакав студеной ключевой воды, она без задержки возвращалась в дупло. Ненасытное потомство взволнованно сопело, попискивая тянулось к матери и, прижавшись к теплому боку, успокаивалось.

Кунята росли быстро. Нежные шубки день за днем густели. На головках потешно затопорщились треугольные ушки. Вскоре прорезались черные глазенки, и малыши все чаще с любопытством поглядывали на смутно белеющий вверху лаз. Через него врывались незнакомые будоражащие запахи, доносился невнятный шум тайги.

Самая маленькая, но в тоже время и самая подвижная кроха — Маха — уже не единожды пыталась дотянуться до кромки дупла, чтобы глянуть в таинственно шумящее окошко, однако всякий раз бдительная мать сердито уркала на любопытную дочь и стягивала ее вниз.

В дупле с каждым днем становилось теснее. Наконец, настал момент, когда куница сама вывела малышей в огромный, многоцветный, многоголосый мир, поощряя одобрительным поуркиванием смелых и подталкивая лапой робких. Судорожно цепляясь слабыми коготками за выступы ребристой коры, жмурясь от слепящего света, кунята потихоньку спустились на землю. С интересом огляделись и обступили мать, трепавшую хохлатого рябчика, пойманного ею накануне.

Куница отгрызла петушку голову и легонько подтолкнула ее к малышам. Те, давя друг друга, в ужасе отпрянули, но когда невольный испуг прошел, первой, боязливо переступая и вытягивая шею, приблизилась к аппетитно пахнущему комочку Маха. Обойдя его кругом, малышка сначала осторожно потрогала, а затем поддела петушиную голову лапкой. Та покатилась с бугорка в траву, и осмелевшие кунята дружно кинулись за «убегавшей» добычей.

Один за другим мелькали дни беззаботных игр и безмятежного сна под надзором матери. Спускаясь на землю, покрытую толстым слоем хвои, шалуны часами изображали охотников.

Гоняясь друг за другом, они проворно карабкались на деревья, скаля острые зубки, устрашающе уркали на «врага» и, шлепнувшись вниз, затаивались в траве. Затем, пластаясь по земле, выслеживали «дичь», выждав удобный момент, нападали и опрокидывали ее на спину ударом передних лап. Яростно кусались, не причиняя, однако, друг другу вреда.

Маха, несмотря на изящное и, казалось, хрупкое телосложение, была заводилой всех потешных потасовок и с завидной ловкостью отбивалась от более рослых братьев.

Убегая в пылу игры все дальше и дальше, кунята изучали окрестности. Скоро они уяснили, что мелкие, но голосистые птахи, шустрые бурундуки, доверчивые рябчики, проныры-мыши не опасны. Мать часто ловила эту живность и приносила подрастающей детворе для охотничьих забав.

Непоседе Махе, первой побывавшей на окраине просторного, светлого бора, не терпелось узнать, что скрывается в примыкающих к нему непролазных зарослях черемухи, но она пока не решалась покидать обжитые пределы.

Однажды, на исходе теплого, тихого дня, когда мать ушла на охоту, Маха все же набралась смелости и шагнула в таинственную чащу.

Там, в глубине тенистого царства, куничка услышала глухой шум. Сквозь ветви блеснул упругий поток, падавший с двухметрового уступа. Кипевшая в каменном котле вода гоняла крутые буруны, закручивала глубокие подвижные воронки. Солнце дробилось в этой кипени тысячами лучистых зайчиков.

Ниже по течению ручей успокаивался, раздавался вширь и лениво струился мимо живописных заводей. На зеркальной глади мигали круги от жирующей рыбы, царственно колыхались плоские чашечки кувшинок, плавали утки, лихо скользили между хлопьев пышной пены водомерки. В прогретой воде песчаных отмелей сновали стайки мальков. По противоположному берегу суетливо перебегали с места на место длинноносые кулички. Маленькая путешественница заворожено разглядывала новый для нее мир. Вдруг неведомое прежде чувство предупредило ее об опасности. Обернувшись, увидела злые колючие глаза незнакомого зверя.

Это была норка. Прежде чем вывести на прогулку свое потомство, та выбралась из подземного убежища на разведку. Глядя в упор, норка с воинственным стрекотом бросилась на куничку. Бедняжка попятилась, затравленно оглядываясь — куда деваться? Позади вода, а впереди — ощерившийся враг. Резко оттолкнувшись от гальки, Маха в невообразимом прыжке перелетела через голову окаменевшей от неожиданности норки и скрылась в спасительных зарослях…

Как-то утром обитателей соснового бора, погруженного в легкий туман, разбудила не птичья разноголосица, а громкие, грубые голоса. Встревоженная куница-мать выглянула: к их жилищу приближались двуногие существа с котомками, связками ремней и веревок. Шествие возглавлял лопоухий пес.

Бортники-башкиры, а это были именно они, шли к давно намеченной сосне делать борть для нового роя диких пчел. Подойдя к дереву, один из них начал привычно подниматься по толстому стволу, ловко вскидывая вверх кожаный пояс, жесткой полудугой охватывавший золотисто-рыжую колонну. Люди то и дело переговаривались, смеялись.

Куница, чуя беду, припала к подстилке. Настороженно, до боли в ушах вслушивалась она в нарастающий шум. Волнение матери передалось малышам. Они притихли и сбились в кучку.

Поднимаясь, бортник то и дело простукивал ствол обухом топора. Сильные, гулкие удары заставляли зверьков сжиматься от страха. Охристая древесная пыль слетала со стенок дупла и нестерпимо щекотала нежные ноздри.

Тем временем верхолаз обнаружил дупло. Он сунул в него руку и, коснувшись мягкого пуха, непроизвольно отдернул ее, но было поздно. Как ни велик страх куницы перед человеком, инстинкт материнства оказался сильнее — сделав молниеносный выпад, она вонзила две пары острых, словно шило, клыков в палец бортника.

От боли и неожиданности человек вскрикнул, выдернул руку с вцепившейся куницей и стряхнул ее резким, энергичным взмахом прямо в лапы подскочившей к дереву собаки.

Грудастый кобель прижал ее к земле, пастью схватил поперек тела и, прежде чем прозвучал запоздалый окрик хозяина, прокусил голову.

Бортник отнял у пса обмякшего зверька. Обдувая редкий летний мех, он с сожалением оглядел понапрасну загубленную лесную красавицу. Досадливо кряхтя, убрал случайный трофей в котомку.

Тем временем его напарник притянулся к стволу поплотнее, обмотал окровавленный палец платком, отломил ветку и стал тыкать ею в дно дупла. Кунята, уворачиваясь от болезненных уколов, тонко верещали. Бортник надел на руку видавшую виды шляпу и, действуя ею как клешней, поочередно выудил из гнезда и засунул в мешок трех отчаянно извивающихся малышей.

Мягкая холщовая полость подействовала на пленников странным образом: они присмирели и успокоились.

Оживленно обсуждая непредвиденную охоту, бортники поставили на стволе тамгу — родовой знак в виде двойного угла, и ушли восвояси, довольные тем, что обзавелись готовой новой бортью (обычно ее приходится вырубать целый день) и заодно избавили трудолюбивых пчёлок от опасных соседей — куницы обожают мед и не упустят случая полакомиться им.