Укради меня у судьбы (СИ) - Ночь Ева - Страница 58

Мы расстались вполне довольные друг другом. Это был заказ, что сам просился в руки — жил и дышал. С такими работать легко и получается намного лучше, чем когда слишком много пожеланий и в результате — масса переделок и дополнений.

У меня было время, и я решила навестить Самохинский офис. Я тревожилась. Он слишком долго не выходил на связь. Вдруг заболел? Что-то случилось?

— Нет его, — пожала плечами девушка-секретарь. — Сказал, что вынужден срочно уехать по неотложным делам. Не будет неделю, а может, больше. У него так иногда бывает. Едет в Тмутаракань, а потом возвращается. А вы что-то хотели? Если да, то я передам ему.

Она смотрит слишком внимательно. Или это у меня подозрительность выросла.

— Нет, ничего важного. Поговорю, когда Дмитрий Давыдович вернётся.

Я выхожу на улицу и обдумываю, как поступить дальше. Надо посоветоваться с Андреем — другого выхода у меня нет, хотя я бы предпочла поговорить о некоей тайне именно с Самохиным.

У меня оживает телефон. Незнакомый номер. И я долго колеблюсь, прежде чем принять звонок.

— Ива, — раздаётся далёкий Самохинский голос сквозь помехи. — У вас что-то случилось?

— Пока нет, — качаю головой, — я думала, это у вас что-то случилось. Я звоню вам каждый день, а вы не отзываетесь.

— Андрей Ильич тебе рассказал?

— О чём? — задаю машинально вопрос и понимаю: Андрей что-то скрывает от меня. Это болью отзывается в груди. Сердце бьётся неровно и быстро.

— Значит, не рассказал. Уходите, Ива. Уходите от офиса. Не стойте, как призовая мишень.

Он говорит это так, что я слушаюсь. Ускоряю шаг.

— Я нашла кое-что, — спешу ему сказать. — Не знаю, что это: шифр или код. Я уверена, что это оно. Может, номер банковского счёта?

Самохин закашливается. Молчит.

— Они же не единожды перевернули весь дом.

— Они не там искали, — улыбаюсь грустно. — Это всё время торчало перед глазами. Инвентарный номер на часах в мезонине.

— Так просто? — хмыкает Самохин. По голосу слышу: сомневается.

— Не очень просто. Это случайность. Мы нашли старую фотографию, где мой отец и мать держат эти часы. И знаете что?

Я перевожу дух и ныряю в пустую аллею.

— Что? — в голосе Самохина — искры интереса прорываются сквозь тусклую усталость.

— На фотографии совсем другой номер. Отличается. Это как раз то, что нужно!

— У вас документы с собой? — задаёт он резкий и уверенный вопрос. Словно проснулся от спячки.

— Да, конечно. У меня всегда с собой документы. Мало ли что?

— Тогда слушайте меня внимательно, Ива, — начинает Самохин выдавать чёткие инструкции, а я пытаюсь запомнить всё правильно.

Он всё предусмотрел, мой отец. И от этого — ещё страшнее. Предвидел смерть? Знал точно? Я сто раз пожалела, что разрешила Андрею жить в моём доме. Я не должна была, но согласилась. А сейчас испытывала чувство вины и мучительно думала, как убедить его держаться от меня подальше.

Это был номер банковской ячейки. А один из трёх ключей от часов — именно тот самый. Я даже знала, какой. Старая фотография рассказала о многом. И номер инвентарный не совпал, и одного замка на фото не существовало.

Я носила его с собой. С того дня, когда догадалась. Поэтому я так настойчиво искала Самохина. И не зря: он понял меня с полуслова.

Не знаю, на что рассчитывал отец. Мог ли он знать о том, что фото хранится в бабушкином альбоме? Или его там никогда не было, а появилось той ночью, когда кто-то якобы устроил погром в моей комнате в коммуналке? Я склонялась к последнему варианту. Вряд ли бабушка, выгнавшая дочь из дому, хранила бы фотографию счастливой парочки.

Меня приняли без вопросов. Фамилия Кудрявцева распахивала двери. Может, ещё поэтому он настаивал в завещании, чтобы я сменила документы? Хотел всё передать мне. Как жаль, что при жизни он не захотел ни встретиться, ни поговорить. Ни спросить: а нужны ли мне его дом, богатства и опасность, на которую он меня обрёк.

В ячейке меня ждало письмо и ещё один ключ. Никто бы и близко не подобрался к его сокровищам. Только я. Может, ещё поэтому я до сих пор жива? Но вряд ли тот, кто охотился за Кудрявцевым, мог знать такие подробности и нюансы. Или всё же мог?..

«Дорогая дочь. Я десять раз начинал и зачёркивал обращение к тебе. Потому что одним словом никак не выразить, насколько ты действительно мне дорога.

Ива. Иванна. Ивушка. Когда-то в шутку я говорил Вале, что хочу дать такое имя дочери. Тогда мы не думали о детях. Я не думал. И когда оставил Валю, чтобы уберечь и спасти, не мог знать, что у нас есть ты.

Не хочу оправдываться и рассказывать, какой я замечательный человек. Это не так. Я никогда не был хорошим. Чаще был плохим. А если ты сейчас читаешь эти строки, значит ко всем моим отрицательным чертам, я ещё и умер.

Я мечтал о встрече с тобой. Готовил комнату в доме. Сочинял слова, которые скажу, когда впервые посмотрю в твои глаза. А потом понял, что не смогу. Разрушу твою жизнь. Искалечу. Как сделал это когда-то с твоей матерью. Но уйти и оставить всё кому-то — выше моих сил.

Ты моя дочь, моя кровь. И всё, что моё, принадлежит тебе. Я знаю, что тебе очень нужны деньги. И знаю, зачем. Теперь они твои. Сделай то, что задумала, и живи на полную катушку. Так завещаю тебе я — плохой муж, никчемный отец.

Я даже не прошу простить — такое не прощают. Прошу взять то, что твоё по праву. Это мой способ сказать «люблю». По-другому не умею и не научился. Не успел».

А дальше — сухие инструкции, куда мне обращаться и как поступить с его наследством.

От всего этого — голова кругом. Я думала, как поступить. А ещё я не хотела втягивать во всё это Андрея и детей.

Он забрал меня так быстро, как только смог. Письмо, что лежало у меня в сумочке, казалось, жглось. Могло расплавить пространство и образовать космическую дыру. А ещё я думала: что скрывает от меня Андрей? Что он хотел, но так и не рассказал? Но спрашивать, конечно, я его об этом не стану.

Он молчалив и хмурится. Я уже немного начинаю понимать его мимику. Думает о чём-то напряжённо. Не злится. Но мысли Андрея, скорее всего, не радостные.

— Что-то случилось? — спрашиваю осторожно. Делаю шаг навстречу и жду, что он поделится со мной. Позволит заглянуть внутрь. Расскажет, что его тревожит.

— И да и нет, — говорит он уклончиво, упрямо глядя на дорогу. И я понимаю: из него не вытянешь лишнего слова. Но я и не настаиваю. У меня у самой в сумочке — бомба с часовым механизмом.

Дома хорошо и уютно. Нас ждут, нам радуются. Катя не умолкает. Идол делится сокровенным. Лишь Ираида привычно сдержанная да Илья неулыбчивый. Но это привычно.

Я чувствую натянутые туго струны, что звенят в воздухе. Они не способны сейчас родить мелодию — только тревожное гудение выдать.

С Андреем мы привычно сталкиваемся в ночи.

— Ива, — вздыхает он, разрушая вынужденное состояние, когда мы старательно делаем вид, что между нами ничего не происходит. Но в эти часы мы откровенны. И я, и он.

Андрей прижимает меня к себе — бережно, как всегда, и целует. Сегодня это скорее успокаивающий поцелуй. Немного тоски и повод сказать, как он скучал. Я умираю от нежности и принимаю горечь своих мыслей.

Может, это единственная искренность между нами — язык тела? Если телу хорошо, оно не может лгать и имитировать. Всё остальное — работа мозга, когда удовлетворения нет, а есть ложь для человека, который пытается быть с тобой близким через секс. Вот в этом между нами вранья нет и не было.

Что касается другой стороны нашей жизни — всё чересчур сложно и никак не хочет складываться. Разрозненные фрагменты. И мы вроде пробуем что-то из них сложить, но дело дальше взаимной старательности не идёт.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глухой вскрик заставляет нас оторваться друг от друга. В конце коридора стоит Илья. Смотрит на меня с ужасом.