Вверх тормашками в наоборот-2 (СИ) - Ночь Ева - Страница 15

– Может, – не стала  спорить. – О Боге тоже говорят. Многие верят, но никто его не видел.

– Успокой кошей. Тебя они слушаются.

Сильвэй и Пайэль так и не воспылали любовью к Айболиту: шипели и норовили цапнуть лохматика за ноги. Это при том, что стали кормильцами кровочмака: таскали мышей и мелких зверушек по моей просьбе, чтобы Айболиту было чем питаться.

Им всем приходилось сдерживаться: кошам, чтобы не запустить клыки в Айболита; кровочмаку, чтобы не пойти на поводу инстинктов. Лохматому упырю ничего не стоило самому изловить живность, но тяжелее было сдерживаться, чтобы тут же не высосать кровь из неразумных жертв . Он мог питаться только из моих рук. Тем, что отдавалось добровольно. Тяжелее – Айболит признался – удавалось совладать с машинальной жаждой прихлопнуть котов. Непроизвольный всплеск агрессии на агрессию. Впечатляла молниеносная реакция кровочмака, но пока что он контролировал себя.

Не могу сказать, что за три дня он вычухался, стал милым и пушистым, но всё равно меньше уже напоминал то жалкое чудище со спутанными лохмами, что приволок Геллан несколько дней назад к костру. Может, всё дело в привычке? Когда страшное перестаёт пугать, становится милым и обыденным?

Как бы там ни было, но не далее, как вчера вечером подглядела я, что Алеста, не пожалев своего гребня, осторожно вычёсывала кровочмаку колтуны и безжалостно кромсала острым ножом куски свалявшейся шерсти. И тогда я поняла, что не всё потеряно.

Хотим мы или не хотим, спорим или договариваемся, ругаемся или  миримся – так или иначе связаны, как прутья в метле. Разные, непохожие друг на друга. Но не чужие пассажиры, а хорошие знакомые, даже друзья. Скорей всего, это ненадолго, и точно уж не навсегда, но сейчас, в эту минуту, в этом времени и пространстве мы сошлись, как пересекающиеся линии.

Я щёлкаю пальцами и мысленно укоряю котов – белого и голубого. У Сильвэя совести больше, как у Геллана. Когда он смотрит виновато, немного стыдливо, хочется погладить его и успокоить.

Не таков Пайэль. Он нагл и самодостаточен, избалован и хитёр. По-моему, Алеста втихаря ревнует его ко мне, но виду не показывает. А ещё – зуб даю – кот совсем не похож на хозяйку. Алеста Пайэля любит беззаветно, а голубой толстяк бессовестно юзает её прекрасные чувства. Но они связаны, а потому, когда надо, восьмилапый наглец становится Алестиным отражением, мягкой глиной, из которой можно слепить что угодно. Но ненадолго. Щедрость сорокошьей души избирательна и кратковременна. А только чувствую: коснись что серьёзное деву-прорицательницу, кош не задумываясь перегрызёт горло тому, кто посмеет всерьёз обидеть его душу.

– Никогда не задумывалась, как у тебя это получается? – тихо спрашивает Айболит.

Что-то он сегодня настроен на философию. Я пожимаю плечами:

– А зачем думать? Геллан сказал, что там, дома, я была обыкновенной, ничем от других людей не отличалась. А здесь я другая, потому что Зеосс другой. Здесь разлита сила и магия стихий, и почти у каждого нет-нет да вылезает что-то эдакое.

Кровочмак сплетает пальцы, хмыкает и улыбается. У него интересная верхняя губа – похожа на плавно изогнутую линию верблюжьих горбов.

– Ничего не берётся из воздуха, Дара. Не падает с неба.

– Да ну? – смеюсь я. – И это ты говоришь той, что как раз свалилась не пойми откуда?

– В этом тоже есть закономерность, как и в твоих способностях.

Я замираю на миг, а затем озадаченно смотрю на Айболита:

– Хочешь сказать, во мне это было?.. Умение ладить с животными и вообще?..

– Я точно знаю, что да. В каждом – человеке ли, получеловеке или полутрупе, как я, сидит и тлеет нечто. Или вообще не тлеет. Лежит зерном. И как только появляется благоприятная среда – зерно набухает и трогается в рост.

Верите? Как только он это сказал, я машинально руку к сердцу приложила. Показалось, что проклюнулось что-то – выстрелило соком, налилось зеленью, развернуло листочки. Вот так он это сказал. Прав Геллан: кровочмаки опасны. Можно и не смотреть им в глаза, а всё равно околдовывают, оплетают паутиной слов, образов, уверенных мыслей.

Я задумалась так крепко, что на какое-то время выпала из пространства. А когда очнулась, не поверила своим глазам: на руках у кровопийцы, беспринципного и жестокого, если верить всем байкам и россказням, сидел… мой мерцатель! МОЙ!

– Пуфик, ты что, обалдел? – брякнула я, как всегда, не подумав. – Ты ж самое пугливое животное Зеосса, которое смывается, как только чувствует агрессию!

Айбингумилергерз метнул насмешливый взгляд, не потрудившись даже ресницами махнуть ради приличия.

– Ну, может, он не чувствует агрессию? – вкрадчиво потянула за собой в омут хрипотца в кровопийцевом голосе.

Вы не подумайте, я не поддалась его обаянию – ещё чего! Но круглоухий предатель сидел в кольце мохнатых рук уютно, дёргал носиком и урурукал.

– А может, ты так притягиваешь своих жертв? Гипнотизируешь, притупляешь чувство страха, и летит еда в твои объятья, как бабочки на свет?

Айболит расцепляет руки, опирается на локти и, подставляя лицо к уходящему солнцу, смеётся. Хрипотца смешивается с запахом костра, звуковой бархат щекочет слух. Очень хочется вторить, подхватить музыку кровочмакового смеха, но я лишь улыбаюсь широко-широко, от уха до уха. И понимаю: в голове родилась гениальнейшая идея, как уберечь нашего кровососища от беды.

Дара

Больше всего в путешествии мне нравились вечера. Пока мы ползли по горной дороге, постепенно приелось всё. Да и «всё» ограничивалось горным пейзажем, довольно унылым и однообразным. Тело ещё не привыкло к нагрузкам, но я предпочитала скакать на лошади, чем трястись в фургоне.

Сай научил меня ухаживать за Неваляшкой – так я назвала свою лиловую лошадку – и когда заходило солнце, мы останавливались, а я первым делом распрягала длинноухую красавицу, растирала ей бока и, выдав порцию зерна, отправляла пастись. Травы было мало, но пока что лошадям хватало.

Кони бродили свободно, никто за ними не следил, но поутру в полном составе, как дворяне перед ликом императора, наша тягловая сила выстраивалась возле фургонов. «Лошадиное слово» знали Геллан, Ренн и мохнатки. Подозреваю, могли накладывать охранные знаки Иранна и Росса, но они не вмешивались, что меня слегка удивляло: в мире матриархата их нежелание лидировать сбивало с толку.

Этим вечером я вознамерилась протолкнуть свой гениальнейший план, а для этого мне нужен был Ренн.  По правде сказать, со дня знакомства перекинулись мы с ним парой-тройкой фраз, если не считать лекцию о кровочмаках. Маг вообще не стремился вести беседы, изливать душу: держался в стороне ото всех, говорил мало. Да и от него шарахались, как от чумы.

Каждый раз, натыкаясь на мага взглядом, ловила себя на том, что постоянно сравниваю Ренна с Гелланом. Оба немногословны, оба старательно делают вид, что им безразлично, о чём окружающие шепчутся, завидев мага или выродка. Говорю же: махровое средневековье с вагоном предрассудков.

Я вообще пока что понять не могла, чем Ренн отличался от других. Разве что обруч на голове указывал на его магическое пресвятейшество.

– Ренн, а, Ренн, – бубухнула я, присаживаясь у костра, где маг готовил ужин. – как думаешь: а можно ли создать иллюзию, но такую, чтобы подделку от оригинала не отличили?

Вы бы видели: он застыл, не донеся ложку с едой до рта. Пробовать суп собирался.

– Ты сейчас о чём? – Ренн свёл брови и кинул в меня угрожающий взгляд.

– Нуууу, – попыталась я потянуть время, – вот путают же слёзы эхоний с солнечными камнями? Не отличишь даже, пока не начнёшь приглядываться или как там ещё фальшивку отличают от настоящего камня?

Ренн нахмурился сильнее:

– Дара, ты к чему сейчас ведёшь?

Я шумно выдохнула и кинулась головой в омут:

– Сделай Айболиту фальшивую печать!

На мгновение показалось, что я оглохла – так стало тихо. Если бы не треск костра, я бы подумала, что маг меня проклял: такое страшное лицо у него было.