Вверх тормашками в наоборот-3 (СИ) - Ночь Ева - Страница 37

Так-то оно так. Только как бы теперь дожить до утра? Любопытство сжигало. Хотелось догнать Геллана и припереть к стенке. Но я только вздохнула.

– Ладно. У нас ещё история от Нотты не рассказана. Тем и утешимся. А то слишком много новостей и впрямь нехорошо. Сегодня всё, а завтра пусто. Пусть будет так.

Нотта

Она чувствовала себя… странно. Внутренняя потребность к одиночеству, врождённая нелюдимость диктовали спрятаться подальше, избегать людей. Они чужие, незнакомцы, с которыми никак не хотелось контактировать. Но, признавая собственную обособленность и настороженность к тем, кого она не желала впускать в свой мир, не ощущала неудобства.

Будто знала их давным-давно, но забыла, а теперь приходилось вспоминать. И, как бы Нотта ни сопротивлялась, через себя ей переступать не приходилось.

Никого не удивило её появление. Никто не высказал недоверия или подозрения. Приняли как должное внезапное появление и её, и малыша Гая. Это удивляло. Словно попала в иное измерение.

Долгие месяцы Нотта прятала Гая, тревожилась, пыталась сохранить его тайну, а здесь никто и не понял, что мальчик отличается от других детей. А если и поняли (а некоторые уже и знали), то приняли спокойно.

Было от чего рассматривать окружающих широко открытыми глазами. Странная компания. Большая и разношерстная. Разные. И не понятно, что их объединило.

Нотта смогла уловить главное: нет опасности. Где-то там, возможно, рядом, она есть. Притаилась, оскалила зубы и ждёт, чтобы впиться острыми клыками. А здесь – тихий оазис, возможность спрятаться, а позже – исчезнуть на некоторое время от всех.

Невозможно уйти навсегда. Но если дана передышка, почему бы ею не воспользоваться?

Она ревновала Гая. Сильно, страстно, как может делать мать, родившая дитя и не желающая делиться любовью сына к окружающим. Нотта была не готова к тому, что ребёнок, живший в изоляции и не знавший других людей, легко пойдёт на контакт с каждым, кто протянет к нему руки. Да что там: мальчишка сам тянулся ко всем.

Предательство – вот что ощущала Нотта. И неожиданное открытие – малыш умеет разговаривать – неприятно поразило её. С ней он изображал несмышлёныша.

Душила обида. Хотелось по-детски крикнуть: «Я тебя кровью кормила, а ты!..» Останавливало многое. Гай не её сын. Отдавая бескорыстно, неправильно требовать что-то взамен. Её малыш счастлив – этому надо радоваться, а не страдать.

– Не переживай, – ободряюще пихнула её плечом Небесная. Наверное, у Нотты страдания на лице написаны. Но сейчас нет сил спрятаться, разгладить черты и сделать вид, что всё в порядке. – Завтра мы вырвемся из этой клетки – и станет намного проще. Ты привыкнешь. Мы не страшные.

Нотта покачала головой.

– Рано или поздно придётся возвращаться. От Обирайны не убежишь.

Дара присела рядом, расплетала и снова заплетала кончик косы, смотрела по сторонам, наблюдая за движением у возов.

– Рано или поздно всем придётся вернуться. Кому куда, – тихо сказала девочка и неопределённо махнула рукой. – Думаешь, все мы собрались здесь в едином порыве? У каждого есть свои дела. Я так вообще из другого мира сюда попала. Но раз нас столкнули, значит для чего-то. Может, та же самая Обирайна. Лучше не думать об этом, а идти вперёд. А там как-то оно прояснится.

Я помню твои слова, – она посмотрела Нотте в глаза, отчего стало неуютно и захотелось опустить взгляд. – Ты не первая талдычишь, что Небесная исполнит предназначение и «исчезнет», а может, умрёт. Я бы, наверное, бежала, куда глаза глядят. Или поискала, как домой вернуться. Только нет у меня этой возможности, понимаешь?

Я уже думала. Появись сейчас дверь, которая позволит уйти назад, я бы не ушла. Не бросила их. Вас. Нас. Это какая-то ответственность. Чувство, что без меня никак. И если я удеру, значит предам.

Нельзя жить только собой и требовать всё самое лучшее для себя. Я раньше этого не понимала. Мир крутился вокруг меня. Я – центр земли, пуп мироздания. Все мне должны, а я – никому ничего. Только брать и ничего не отдавать взамен. Тот же мусор вынести – проблема. Я, видишь ли, занята, а родители – нет. Обязаны.

Такая тоска прозвучала в голосе девочки, что Нотта содрогнулась.

– И что теперь? – спросила растерянно, прижимая Гая покрепче к груди. Малыш притих, прислушиваясь к их разговору. Прикусил нижнюю губу и прикрыл глаза, словно пытаясь понять что-то помимо журчащих тихим ручьём слов.

– А ничего, – улыбнулась Дара, стряхивая с себя грусть, как пыль с одежды. – Я не жалуюсь. Пытаюсь понять. И, наверное, уже о многом догадалась. Не вымазавшись, знаешь ли, дом не построишь. Не выучившись, ничего не изобретёшь. И я учусь. Любить. Понимать. Прислушиваться. Строить отношения. Видеть то, что спрятано. Великая наука! И ты подумай, зачем очутилась здесь. Почему Геллан закрыл тебя собою и для чего. Может, и тебе нужно что-то понять.

Гай, очнувшись, встрепенулся. Протянул пухлую ладошку и прикоснулся к Дариной щеке. Ничего не говорил, только обволакивал своими сиреневыми очами.

– За тебя не жалко и жизнь отдать, – неожиданно сказала девчонка, и Нотта снова вздрогнула. Непрошенные слёзы хлынули потоком. Ослабевшие руки стали тяжёлыми и опустились. Дара успела подхватить Гая, но не стала тискать. Поставила на ноги и сжала маленькую ладошку в своей.

– Ты ведь уже большой, да? Хватит по рукам ходить. Пора ножками топать.

Гай не возражал. Пошёл за девочкой вслед, смешно притоптывая и переваливаясь, как утица. Вышагивал важно, крутил головой во все стороны, о чём-то спрашивал, а Нотта сидела и умывалась слезами.

Тяжесть из груди не ушла, но стало спокойнее. Теперь знала: она готова к переменам. Готова отпустить и сделать шаг в неизвестное. Туда, куда звала Обирайна.

Айбингумилергерз

Необычайная сила бурлила в нём. Хотелось разорвать грудь руками и вылезти наружу из жалкой оболочки. Айбин перестал ощущать себя изгоем, жалкой подстилкой, об которую любой мог вытереть ноги, пнуть или отвесить затрещину.

Тяжелее всего выбить из себя раба, особенно когда раб отравил каждую пять собственной сути. Смирился, прогнулся, распластался по тверди и боится поднять голову.

Впрочем, если бы он дошёл до края, никогда бы не сорвал печать, а продолжал бы тратить дар в обмен на жалкие капли крови. Айбин менялся, развивался, но до того момента, как появился Гай, не чувствовал себя личностью.

Прятался, скрывался, пытался быть как можно неприметнее, чтобы никого не раздражать, не злить, не вызывать агрессию или неприятие. Хотя, видит Старбог, те, что шли рядом, привыкли, перестали шарахаться и смотреть с подозрением, ожидая подвоха от коварного нелюдя.

Когда кровочмаки стали всемирным злом? Основательно – больше полувека назад, когда война стёрла грани и изменила Зеосс. Но ещё и до этого люди боялись и сочиняли небылицы, пугали кровочмаками детей. Всё дело в непохожести и силе? А может, они сами перестарались, не пытаясь понять друг друга и сблизиться? Теперь уже нет смысла копаться в прошлом. Нужно строить будущее, где всё можно изменить, если очень захотеть.

Вечер. В комнатах-клетушках остались Пиррия, Рина, Офа, Мила и Вуг. Нужно выспаться перед дорогой. Остальные собрались на заднем дворе. Малыш Гай уснул и плотно укутан в одеяло с головой. Сегодня он светился ярче, чем вчерашней ночью. Не удивительно.

Геллан и Дара. Иранна и Росса. Инда и Раграсс. Ренн и Алеста. Сандр и Айбин. Не так уж мало их, собравшихся, чтобы услышать историю Нотты. В тени притаился юный мшист. Он любопытен, как и все дети, но деликатен, не суёт нос в разговор. Предпочитает сидеть тихо и подслушивать. С его звериным слухом можно легко улавливать любой чих за версту.

Нотта ощупывает компанию взглядом. Пытается заглянуть каждому в глаза, не уверена, стоит ли доверять секреты всем.

– Не бойся, – подбадривает Дара. – Даже если бы мы собрались здесь все, ничего не изменилось бы. Думаю, все уже догадались, кто такой Гай. А кто не догадался, считал мои мысли – у вас это легко получается, потому что я как открытая книга. И потом… с нами Айбин. Ты спрашивала, сорванный ли он. Теперь можно ответить. Да, он сорванный, мы нашли его на дороге – жалким и голодным. Ренн поставил ему фальшивую печать, поэтому его ни одна ловушка не чувствует.