Вверх тормашками в наоборот-3 (СИ) - Ночь Ева - Страница 58

А на улице на одной заунывной ноте тянет бесконечную песнь вьюга. Шуршит острыми ледяными кристаллами по окнам и стенам. Бьётся в двери, пытаясь выстудить тепло. Но дом прочен, надёжен, хоть и поцарапан чёрным мором изнутри. Больше он не страшен – давно нашли противоядие, которым потчуют детишек чуть ли не с младенчества.

Ренн наконец-то смежил веки, и тогда Мила встала. Вылезла из-под тёплого одеяла, передёрнула плечами: тонкая рубашка до пят не спасала от прохладного воздуха: дом всё же не до конца прогрелся, но ей не хотелось терять время на одевание.

Осторожно двинулась вперёд. Мохнатки спят чутко, а Юла лежит очень близко к Безе. К Кудряне – поправила себя мысленно. Нужно называть женщину настоящим именем, и тогда постепенно она придёт в себя. Жаль, но самой ей не вспомнить прошлую жизнь.

Деревянный пол холодит ступни. Мила переступает с ноги на ногу и приближается к камину. Огонь уже не пылает, не гудит – разбрасывает сонные блики раскалённых углей.

Девочка затаивает дыхание и, наклонившись, прижимает ладони к вискам Кудряны. Та лишь шевельнулась во сне и расслабилась, успокоенная потоками, что посылает Мила.

Вставая на колени, она знала, что будет нелегко, но не думала, что настолько. Внутри женщины – чёрный ужас. Глубокий, как овраг, опасный, как острые камни, о которые так легко пораниться или убиться насмерть.

Мила не жалеет, что ввязалась в это. Боязно протягивать руку к страху, кошмару, что навязан и пророс, пустил уродливые корни и ростки, взял в плен разум и подчинил себе волю.

У неё хватит сил, чтобы вырвать Кудряну из бездны – она поняла это, когда лендру корчило на полу. Если ты становишься сильнее, растёшь, открывается многое, чего не увидишь глазами.

Из Милиных пальцев течёт жизнь. Сплетается с мраком, всасывает его и разрушает клетку. Она видит лицо того, кто обрёк Кудряну на мучения. Чувствует дыхание зла и понимает, зачем её кинули в непроглядную темень.

Лендра неожиданно издала горлом клекот и открыла глаза. Зашипела сквозь зубы и дёрнулась. Лицо исказила страшная гримаса, но Мила уже не боялась – опустила руки и опала, как шёлковая простынь, на пол. Стукнулась бы головой, но горячие сильные руки подхватили, удержали от удара.

– Что ты наделала, Мила? – голос шёл издалёка, рассыпался мелким бисером, стучал глухо в висках, и уже не ответить, не шевельнуть онемевшим враз языком…

– Кто ты? – шелестом ползёт чужой голос – растерянный, но спокойный, но ответа она не слышит, не успевает. А может, и нет его вовсе, не родился, не созрел, не вышел наружу, как ребёнок, что появляется на свет, чтобы жить…

Кудряна

Она будто очнулась. Вынырнула из глубин сознания. Словно всё время была не собой, а кем-то другим – испуганным и слабым. Рядом разбрасывала искры и злобное шипение Юла – мохнатка, что подобрала её на улице и спасла от кнута.

Юла опоздала. Не смогла вовремя подняться, а теперь сходила с ума от осознания, что её обвели вокруг пальца. И кто – умирающая девчонка. На миг взыграло самолюбие. Что греха таить: мохнатка оберегала её и присматривала по-своему, хоть часто и ворчала, сетуя на Безину слабость.

Теперь она не Безымянная. Кудряна. Пробовала катать на языке новое имя и понимала: оно пахнет прошлым, от него идёт тепло и бурлят прозрачные тени, пока неуловимые, но смутно знакомые.

– Ты о чём думал? – в голосе изуродованного стакера плавится холодная ярость. – Почему не остановил? Ты же знал, что ей нельзя выплёскиваться!

Высокий маг стоит, сжимая губы. Молчит, осознавая свою вину.

– Не надо, Геллан, – голос очнувшейся девочки слаб и похож на тихий шелест. – Он не смог бы. Я сама так захотела. Ни он, ни Юла меня не остановили бы. Не нужно, пожалуйста.

Золотоволосый умолкает. Глаза его – синие провалы боли. Бледная кожа поблескивает от пота. Он проводит руками над сестрой. Та ловит его пальцы и прижимает к щеке.

– Я приду в себя, правда. Нужно немного времени – и снова будет, как прежде.

Даже она, чужая и незнакомая, понимает: это неправда. Лучше не смотреть на кровочмака, что сжался неподалёку и прячет глаза. Он мог бы сказать, что девочка лжёт, но молчит. Его не спрашивают, и он этому рад. Потому что солгал бы и принял боль – Кудряна чувствует это.

Тревожная ночь, хлопотная. Кажется, никто больше не уснул. Сбились все в кучу, в большой комнате у камина, никто не захотел больше расходиться. Так звериная стая объединяется, чтобы выжить, пережить опасность, сохранить тепло.

Возле Милы – иномирная девчонка, Небесная, как зовут её все. Кудряна смотрит на неё с интересом. Отличается, хоть сразу и не поймёшь, чем. В ней какие-то завихрения и сила – неявная, скрытая, неразвитая, похожая на росток, что только проклюнулся из тверди и ещё не успел лепестки расправить.

– Я буду здесь, – говорит она Геллану, сжимая в руке пальцы девочки.

Никто не спорит, не возражает, но она вцепилась в руку малышки намертво и смотрит на всех с беспокойством. Так иногда ведёт себя Юла, когда чувствует, что больше, кроме неё, некому защитить.

Кудряна украдкой поглядывает в дальний угол. Там сидит, обняв колени, то ли девушка, то ли юнец. Она не поняла этого, когда юное создание кричало ей: «Мама!», пугая до мрачного ужаса, что обволакивал мозг, как вонючая жижа.

У неё была дочь – маленькая худенькая стрекоза, непоседа и строптивица, живая, как горная козлачка – теперь Кудряна об этом помнит. Она вновь и вновь кидает взгляды в угол и никак не может увязать образ девочки, почти ровесницы Милы, с тонким юношей, что сидит неподвижно, словно запечатлённый в камне.

В его лице – смутно знакомые черты. Той самой девочки из прошлого. Но сидящий в углу никак не может быть ею, нет. Слишком большая разница в возрасте.

А затем она снова видит мага – хмурого, сосредоточенного – и запинается, открывает рот в безмолвном удивлении. Взгляд мечется между этой парочкой и не может остановиться.

Кудряна сжимает виски. Так недолго уйти назад, снова стать рабыней, зависящей от малейшего жеста властного господина, что держал её разум в кулаке.

Они похожи. Очень. Брат и сестра. Ещё один непрошенный родственник? Наверное, она их знала когда-то. Только сейчас не сложить разбитые напополам мысли.

– Не нужно, чтобы всё сразу всплыло, – сипло шепчет Юла, – а вообще хорошо, что возвращается хоть что-то.

– У меня многое, как в тумане, – жалуется Кудряна, – кажется, я помню всё, и в то же время что-то очень важное ускользает. Я так долго жила в клетке, что сейчас не знаю, нужны ли мне крылья.

Она беспричинно смеётся, запрокидывая голову и нелепо взмахивая руками. Наверное, похожа на сумасшедшую, но скопище чужих людей не тревожили её разум: пусть думают, что хотят. Она им никто. Они для неё – череда лиц, что легко забудутся, как только придёт срок расставаться.

Глаза невольно следят за углом, где неподвижно застыла фигура. В какой-то момент это должно было случиться. Их взгляды пересеклись. Горькая складка коснулась нежных уст, а глаза заволокла печаль. Некто в углу молчал, и Кудряне было очень тягостно от недосказанности.

Она сделала шаг. Подошла, чтобы разглядеть, поближе. В бездонных впадинах плескалась влага, не выдерживала и висла на ресницах слезинками, что катились молчаливыми дорожками по гладким щекам. Девушка. Всё-таки девушка.

– Ты не можешь быть моей дочерью, – растерянно и тихо плавал её голос в тишине. – Ты взрослая. А моей… как Миле – одиннадцать лет.

Девушка качает головой. Снова эта печальная улыбка на горьких от тоски губах.

– Мне двадцать четыре, мама.

– Как тебя зовут? – спросила, уже зная ответ.

– Рина. И сыну твоему тоже двадцать четыре. Но, думаю, ты не помнишь.

Кудряна растерялась ещё больше. Хлопала ресницами, сжимала и разжимала кулаки, чтобы чувствовать тело, чтобы не ускользнуть назад, где страшно, но привычно. Слишком уж чужим казался ей этот новый мир, в котором она не всё помнила.