Комонс (СИ) - Батыршин Борис - Страница 48

– Ты ещё и меня хочешь приплести? – взвилась Миладка. – Вот спасибо!

– Ну, Мил… заканючил я. – Помоги, а то нам ваще вилы! А тебе его мама поверит, она тебя любит…

Что верно, то верно: в последние полгода наша троица (четвёрка, если считать Катюшку Клейман) стала у Серёги дома частыми гостями. И к Миладке его мама действительно относилась с особым трепетом, уж не знаю, почему.

Сопротивлялась Миладка недолго – видимо сказалось обаяние скромных героев, только что из зловещего подземелья, окровавленных, пропахших порохом.

– Хорошо. Но, чтоб уговор – больше в такие дела не лезете.

Одновременно киваем. Конечно-конечно, в такие дела не полезем, у нас, судя по всему, покруче намечаются…

Миладка скептически хмыкает и ставит передо мной телефон – красный, плоский, с логотипом рижского завода бытовой электроники на верхней панели.

Завтра, с утра, посмотрю рану, перевяжу ещё раз. А сейчас – звоните родителям, говори, что заночевал у друзей. Потом Серёжка.

– У друзей? – туплю. – В смысле, у тебя?

– Совсем спятил? – делает большие глаза и крутит у виска пальцем. – Твой дом через два от моего, как объяснишь, что не можешь дойти прямо сейчас?

…умная она, всё-таки. Даже слишком…

Через четверть часа всё уже позади. Мама успокоена, хотя и крайне недовольна – завтра в школу, опоздаешь! Обещаю успеть вовремя, заодно прошу позвонить Астовой маме – у нас, мол, двушки закончились! – и с облегчением кладу трубку.

«Щёлк-щёлк», альтер эго едва успевает перехватить кормило нашего общего тела, и я проваливаюсь в блаженное забытьё.

1979 год, 16 марта.

Москва.

День с неожиданным финалом.

Семь часов, серенькое мартовское утро. Миладка будит нас пораньше – перед школой надо ещё по домам забежать.

Как вставать-то не хочется… давно не чувствовал себя таким разбитым. Аст, кажется, тоже – бледный, круги под глазами, снулый. Когда Миладка отдирает присохшую за ночь повязку – почти не реагирует, только шипит и дёргается.

Прежде чем идти домой, забегаю в гараж, оставляю рюкзак, переодеваюсь – душ принял ещё у Миладки, так что следов подземных приключений на мне нет. Уже дома принимаюсь уговаривать маму, чтобы она отпросила меня на сегодня из школы. Ну ма-а-амочка, ну пожалуйста, я так устал… Контрольных сегодня нет, отметки за четверть у меня уже проставлены, почти все пятёрки. Но о-очень прошу…

…тьфу, противен и сам себе и своему альтер эго. Пятнадцатилетний здоровый лоб, а ною, как сопливый пятиклашка…

Но ведь сработало! Мать хмурится, обещает разобраться, что там с нами делают, на этих ваших репетициях-тренировках, если после них ребёнок приходит домой в таком виде – и уходит на работу, оставив подробные указания насчёт обеда.

Выжидаю полчаса, спускаюсь в гараж, за рюкзаком. Когда уже стою на пороге – в прихожей дребезжит телефон.

Это Аст. Он тоже сидит дома. От матери влетело по первое число – втирать ей насчёт стройки он не стал, честно признался, что был в Силикатах и там напоролся на какую-то железяку.

Итог вполне предсказуем: «Никуда больше один не пойдёшь. Не дорос до понимания ответственности и техники безопасности…»

Для Серёги это – нож острый, мнение матери для него на первом месте, особенно, в подобных делах. Ну да ничего, Аст, как-нибудь рассосётся. Матери, они такие…

А у меня дела, и не сказать, чтобы неприятные. Газета расстелена на кухонном столе – в два слоя, чтобы не поцарапать столешницу. Маслёнка с импортным немецким маслом (дед подогнал, у него всё самое лучшее), пучок пакли, тряпка, шомпол, проволочный медный ёршик… Не знаю, у других, а на меня чистка оружия всегда действовала умиротворяюще. Так что – разбираю, чищу, тщательно смазываю и снова собираю сначала обрез, а потом и «Коровин». Эх, патрончиков к нему не осталось, Серёга расстрелял весь магазин, все восемь «маслят». И новые взять негде, 6,35×15 «Браунинг» – не самый распространённый в Союзе калибр, у нас эти патроны перестали выпускать ещё перед войной.

Но ничего, он нам ещё послужит. Если не по прямому назначению, то, как вещественное доказательство – наверняка.

Так, с оружием всё: обрез вместе с принадлежностями лежит в чехле, на антресолях, «Коровин» – в моём персональном тайничке за плинтусом. Пора заняться прочей добычей, благо, та поважнее любых пистолетов.

Упаковки с «детектором Десантников» я вскрывать не стал. Всё равно, не разберусь, а вот испортить что-нибудь – это запросто. Тетрадки же с документами наоборот, стоит изучить.

Через два часа я откинулся на спинку стула и закрыл третью, последнюю по счёту, клеёнчатую тетрадку. Ничего, кроме разочарования, их изучение мне не принесло. Какие-то разрозненные заметки, масса сугубо профессионального жаргона, математические выкладки. Кое-где автор пользовался скорописью, а то и вообще шифром.

Единственное, что скрасило общую невесёлую картину – это содержимое последних трёх страниц. Скупые строки, написанные явно второпях, под конец – колонка из буквенно-цифровых групп. Прямое и недвусмысленное подтверждение тому, что я сумел извлечь из тщательно отреставрированных воспоминаний.

– Вот, возьмите…

Таксист принял пятёрку, буркнул что-то неразборчивое. Женька терпеливо ждал, пока тот не протянул сдачу (два рубля семьдесят одна копейка, согласно по счётчику) вежливо поблагодарил и выбрался на тротуар. За спиной хлопнула дверца, и двадцать первая «Волга» резко взял с места, обдав не в меру скупого ездока смрадным бензиновым выхлопом скверно отрегулированного движка.

Женька проводил машину взглядом. Он никак не мог привыкнуть ездить в такси. То есть, это и раньше случалось, но нечасто, и расплачивались обычно другие – родители, или как в последнее время, «Второй». А тут «напарник» решил настоять: «давай, альтер эго, привыкай, мало ли как дальше пойдёт…» Вот и пришлось платить самому, замирая внутренне. А ну, как водитель поинтересуется: «с чего это ты, сопляк, разъезжаешь в одиночку на такси, и откуда у тебя на это деньги?»

Он огляделся. Тротуар, прохожие, за спиной гудит, сверкает потоками огней Кутузовский проспект. Кажется, всё правильно – знакомый дом, они с родителями не раз бывали тут в гостях. Чтобы попасть внутрь, надо сначала пройти через роскошную, розового камня арку и повернуть влево, к подъезду.

Мягко скрипнула высоченная дубовая дверь с фигурными бронзовыми ручками. Просторный, словно во дворце, холл. Тётенька-вахтёр («Второй» подсказал малознакомое слово «консьержка») с подозрением рассматривает малолетнего посетителя. Номер квартиры, фамилия жильцов – проходите, пожалуйста… Низкие мраморные ступени ведут к лифту, но он ни к чему, всего-то третий этаж. Широченные лестничные пролёты, на ступеньках – колечки для прутьев, что по замыслу строителей должны прижимать ковровые дорожки, массивные дубовые перила. А вот и нужная дверь с глубоко утопленной кнопкой звонка.

«Щёлк-щёлк».

Я уложился в полчаса. Не знаю, учат ли в КГБ играть в покер, но из дяди Кости наверняка вышел бы настоящий мастер: всё время, пока я говорил, он сохранял одно и то же выражение лица – равнодушное, слегка скучающее. Время от времени перелистывал без особого интереса тетради, повертел в пальцах «Коровин», выщелкнул, проверил магазин. К свёрткам с «детектором Десантников» не прикоснулся, а вот документы погибшего изучил со всем тщанием. И всё это без единого вопроса, без единого замечания, никаких «угу» или «да-да, конечно…» – порой казалось, что меня попросту не слышат.

– …вот, собственно, и всё, если по существу. – заканчиваю. – Доказательства перед вами, но они, скорее всего, вас не убедят. А вот это, может, и убедит….

Медленно, раздельно произношу накрепко заученные сочетания цифр и букв. Потом открываю третью тетрадь на последней странице.

– Эти сведения есть ещё и здесь. – поворачиваю тетрадь так, чтобы собеседнику было видно. – К сожалению, только частично – видимо, ваш погибший коллега не обладал всей полнотой информации. В отличие тех, кто готовил мою переброску в прошлое.