Двое (рассказы, эссе, интервью) - Толстая Татьяна Никитична - Страница 60

истоку - к Святой Софии. Мы грешные и бездомные дети... Нам

послано испытание..." Как пронзительно действовали эти слова,

некоторые плакали, закрываясь шляпами, а другие с трудом

сдерживали себя..." (стр.174).

Зарезанный бык во время вечерни? Какой кровавый языческий культ отправляет православный архиепископ Анастасий? Трудно сказать. Может быть, зарезанный бык залетел сюда из какой-нибудь неизданной записной книжки с торопливыми заметками? А может быть, из "Необыкновенного приключения Никиты Рощина":

"Заслоняя огромной тенью звезды, высоко над палубой, на рее

висела распяленная туша быка".

А может быть, из "Древнего пути":

"...За кормой парохода потянулся густой кровавый след,

окрашивая пену. Это в жертву Зевсу был принесен бык... Ободранную

тушу вздернули на мачте. Размахивая огромной ложкой, негр держал

зуавам речь о том, что на реке Замбезе - его родине - еду

называют кус-кус, и что эта туша - великий кус-кус, и хорошо,

когда у человека много кус-куса, и плохо, когда нет кус-куса!..

- Браво, шоколад!.. Свари нам великий кус-кус!- топая от

удовольствия, кричали зуавы".

Однако вернемся к географии.

В.Петелин, стр.174-175:

"Как только "Карковадо" снова вышел в море, справа показался

Олимп, весь в снегах и лиловых тучах. Налево, из моря,

возвышалась туманная громада - Афон. Повсюду видны острова

архипелага... Потом - Фракия..."

Опять остановимся. А то можно сойти с ума - как знаменитый учитель географии.

"Карковадо" вышел в море из Салоник. Олимп не мог показаться "как только": до него более полусотни километров. Афон не мог быть виден с парохода: полуостров Афон отделяют от парохода два мыса (полуострова), далеко выдающиеся в море. Даже до первого мыса от Салоникского порта огромное расстояние (более 100 км). Островов в заливе, где плывет пароход, нет: до архипелага около двухсот километров. Фракия - это северо-восточная Греция, она не может встретиться "потом", она осталась на материке. И все это точнейшим образом описано в рассказе "Древний путь", и только если раздергать его на фразы и смешать их в кучу, Олимп приблизится к Салоникам, Афон навалится сбоку, Фракия переместится на юг и смешается с подскочившим к северу архипелагом.

Оставим географию, обратимся к политике. К Алексею Толстому то и дело подходят - одни за другим - зловещие заговорщики и контрреволюционеры всех мастей, они выдают ему разнообразные секреты, задушевно сообщают, кто убийца неповинного человека, доносят друг на друга и простодушно делятся кровавыми планами. Зачем? Это они помогают Толстому писать "Ибикуса". Сочинить он ничего не в состоянии. Поэтому жалостливые убийцы охотно снабжают писателя необходимыми сведениями. Кошмарные негодяи дружески рассказывают этому титулованному простачку о

"тайных заседаниях наверху, в курительной, членов Высшего

монархического совета... Да и рассказывать тут нечего. Он сам все

видел",

пишет В.Петелин (стр.171). Тайные заседания видел? Каким образом? Как его герой, прохвост Невзоров? Послушаем Толстого:

"Дверь в каюту оставалась полуотворенной. Семен Иванович

завел туда нос и увидел около стола, где горела свечка, стоявшего

губернатора - огромного мужчину в черном и длинном сюртуке...

Разговор этот до того заинтересовал Семена Ивановича, что он

неосторожно просунул нос дальше, чем следовало, в дверную щель.

Сейчас же губернатор обернулся и с проклятием схватил его за

воротник. Невзоров пискнул".

Вот так. Зато "сам видел"...

Если в рассказе "Древний путь" встречается карикатурный персонаж "сахарозаводчик, похожий на лысого краба в визитке", то будьте уверены - это переодетый Толстой.

Толстой

"Папа-краб негромко хрипел, не вынимая изо рта сигареты:

- Мне эти солдаты мало нравятся, я не вижу ни одного офицера, у

них мало надежный вид". "Шумом, хохотом, возней зуавы наполнили весь

этот день. Горячая палуба трещала от их беготни. Им до всего было дело,

всюду совали нос - будто взяли "Карковадо" на абордаж вместе с

пассажирами первого класса. Папа-краб ходил жаловаться капитану, тот

только развел руками: "Жалуйтесь на них в Марселе, если угодно...""

В.Петелин, стр.175:

"Но шумные, бесцеремонные зуавы то и дело отвлекали его,

заставляли с беспокойством глядеть в их сторону. Такие молодцы могут

выкинуть что угодно. "Как было спокойно, тихо без них. А теперь шумом,

хохотом, возней они наполнили весь этот пароход, который просто трещит

от их беготни. Всюду суют свой нос, будто взяли "Карковадо" на абордаж.

А жаловаться капитану бесполезно, он руками только разводит... А, бог с

ними... Займись своими делами, граф Алексей Николаевич Толстой".

Неясно, как человек с такой убогой фантазией мог написать "Хождение по мукам" (очевидцы и участники Гражданской войны поражались точности описания событий, в которых Толстой даже отдаленно не участвовал), не говоря уже о "Петре Первом",- кто еще сумел так зримо представить нам эпоху Петра, что мы чувствуем себя живущими в ней:

"Картины созданного им мира, настолько подлинного, настолько

реального, что даже в голову не приходит, что он создан из

строчек; нет, он существует - вот он, рядом!" (Юрий Олеша).

"Его воображение дошло до ясновидения" (Корней Чуковский).

"Кто это передо мной? Человек, который создает вымышленный,

но подлинный мир,- передо мной гениальный художник!" (Юрий

Олеша).

Безусловно, все это известно В.Петелину. А цитату из Чуковского он "сам видел" и поместил ее на стр.538. Но верный своему методу резать и клеить, он игнорирует важные, ключевые мысли и соображения очевидцев, механически, бездумно сочленяя чужие тексты.

Бездумно? Именно: вот цитата из воспоминаний Ильи Эренбурга:

"Стихи он часто вспоминал и всегда неожиданно - то шагая по

улице, то на дипломатическом приеме, то разговаривая о чем-то

сугубо деловом, изумляя своего собеседника... останавливался

среди сугробов - вспоминая отроку стихов то Есенина, то

Н.В.Крандиевской, то Веры Инбер" (стр.97).

Смысл совершенно ясный: Толстой цитировал стихи в совершенно неожиданных ситуациях.

В.Петелин

"А Толстой любил стихи и, как свидетельствуют современники, часто

цитировал их, порой поражая собеседников своей осведомленностью..."

(стр.151).

Далее цитируется Эренбург (без В.Инбер):

"...вспоминая строку стихов то Есенина, то

Н.В.Крандиевской..." (стр.152).

Смысл и здесь совершенно ясный: осведомленность Толстого поразительна.

Но где логика, думает читатель,- что же тут удивительного: знать строки Есенина - нехитрое дело, очень уж поэт известный; а знать стихи собственной жены - тем более... Чем же поражал собеседников Толстой?

Метод клея и ножниц творит чудеса. Вот самая первая фраза книги "Судьба художника":

"В Институте мировой литературы хранятся сотни писем воинов

Красной Армии Алексею Николаевичу Толстому, в которых солдаты и

офицеры выражали свое искреннее восхищение его могучим талантом

художника".

Ниже цитируется приказ "по 30-й гвардейской стрелковой дивизии":

"...Товарища Алексея Николаевича Толстого зачислить почетным

бойцом 1-й стрелковой роты 1-го стрелкового батальона 98-го

гвардейского стрелкового полка... Командир дивизии гвардии

полковник Фадейкин. Начальник штаба гвардии полковник

Колодяжный".

Почему такое странное вступление к книге? Дело в том, что вступление (клей плюс ножницы) перекочевало из первого издания книги (о нем ниже), а первое издание вышло в Воениздате (1979 г.). Отсюда и военный колорит.

Беспорядочное орудование ножницами дает заметное увеличение объема книги. В.Петелин очень любит повторять одни и те же отрывки дважды. Один раз он закавычивает цитату, другой раз дает ее без кавычек. Например, на стр.290-291 он дает фрагмент статьи Толстого "Достижения в литературе с октября 17 г. по октябрь 25 г.":