Кольцо Мерлина (ЛП) - Мунн Уорнер - Страница 53

Как на самом пороге аудиенции его настигло проклятие долгого сна, главный недостаток длинной жизни, которую он получил, выпив весь флакон эликсира молодости, подаренный ему Мерлином.

Сколько времени прошло с тех пор? День? Столетия? Где его потерянная любовь? Его Кореника?

У него не было с собой меча, когда он шел на аудиенцию с папой Урбаном. Однако заметив, что другие посетители носят церемониальные кинжалы, под верхней одеждой на поясе он повесил свой кремневый топорик. Принцу страны Алата, у которого не было кинжала, его должен был заменить томагавк.

Во время заточения в магическом сне (очень долгом, как он начинал сознавать), его переодели. Теперь на нем было свободное, развевающееся коричневое одеяние из грубого льна и сандалии на ногах. Под одеждой его стискивал старый кожаный пояс, обшитый римскими монетами, который ему дала мать, когда он покидал Ацтлан.

Это было все. Его разоружили, но не ограбили, поскольку, обшарив нишу, он обнаружил свой томагавк. Он сунул свиток под грубую веревку, которая держала его балахон, туда же сунул и топор. Он почувствовал себя намного увереннее.

Что-то болталось у него на шее и било в грудь. Это было распятие. Он спрятал его за ворот. Теперь он был защищен вдвойне.

Повернувшись лицом к стене, он увидел надпись над своим ложем. «Arcanum Sacrum, – произнес он, – священная загадка».

Он мучительно задумался, кто же написал это, в то время как он лежал в нише во сне, но ответа не было.

Сейчас, стоя, он ощутил на лице бесконечно слабый ветерок. Вопреки вероятности, что его тело должно было полностью высохнуть, от физического усилия он даже слегка вспотел.

Вот так определяя направление, откуда исходило движение воздуха, он следовал по длинному коридору мимо рядов запечатанных гробниц. Сколько миль получится, если пройти до конца по всем пересекающимся проходам? Сколько мертвых лежит здесь в тысячах и тысячах склепов в ожидании воскресения, которое только с ним одним так странно произошло?

Он продолжал идти, доверяя эфемерному проводнику. Иногда он подсвечивал лучом из кольца некоторые надписи, мысленно переводя выцветшие слова.

Часто попадались «Vivas in Deo (Живи в боге)» или «In Pace Christi (В мире Христовом)», но в одном месте кто-то, жена или муж, дописал: «Здесь моя любовь покоится в Господе». Чуть дальше он увидел изображение молодой девушки, красивой и задумчивой, нарисованное выцветшими красками на плите, за которой она лежала. Под картиной неровными буквами, как будто рука писца дрожала, было написано: «Она была сладкой, как мёд». Больше ничего – ни имени, ни дат.

Тут и там, муж и жена лежали вместе, а над одной парой он увидел слова: «Они жили в лучшем браке, в гармонии и согласии. Проходя, сохрани о них добрую память».

Он прошел, но больше ни разу не смог взглянуть ни на один парный склеп. Воспоминания о Коренице нахлынули на него, и он вдруг ощутил себя таким одиноким и потерянным, каким, по его мысли, не был никто из тех, кто оставил здесь любимого человека.

Через некоторое время склепы в стенах закончились, а коридор стал подниматься круче. Больше не было видно крестов, ни нарисованных, ни вырубленных в скале, никаких священных надписей. Выйдя из более глубоких областей, давно ставших святыми благодаря поклонению, слезам и молитвам, он заметил, что ветерок больше не дул ему в лицо, хотя он должен был приближаться к тому месту, где тот возникал.

Вместо этого воздушный поток развернулся и теперь отчетливо ощущался сзади! Как будто огромная масса, похожая на поршень, проталкивается вверх по черному коридору сзади, заполняя его от стены до стены, от пола до потолка, направляя воздух на него. Это движение воздуха началось легким ветерком, но теперь усилилось до резкого ветра.

Он посветил назад. Ничего не было видно, но в лицо ему ударило чем-то душным и смрадным. Где-то вдалеке он услышал тихий звук – свистящее, журчащее бульканье, которое поднималось и приближалось.

Он повернулся и побежал вверх по коридору, но когда он добрался до места, откуда шел слабый ветерок, то обнаружил там грубую дыру, которую перегораживала тяжелая железная решетка.

Он дернул решетку. Она была прочной, и замок на ней был крепким. Он в ловушке! Шум стремительно приближался. В этот момент, он вспомнил колдуна из Ронсеваля, который грозил ему от имени хозяина, Темноликого повелителя, и советовал не попадать под землю, во владения Одуарпы.

Он снова схватился за решетку и стал отчаянно ее трясти. Из замка посыпалась ржавчина. Внезапно механизм щелкнул, и замок открылся. Гвальхмай и не заметил, как коснулся замка кольцом.

Он вылез наружу и сквозь кусты увидел маленькое кладбище, усеянное крестами, безмятежно спящее под равнодушными блестящими звездами.

Он захлопнул за собой решетку и защелкнул на ней замок. Распятие выскользнуло из одежды и ударило его по груди. В этот момент показалось то, что следовало за ним по коридору. На него накатывалась невероятная чернота, наполненная множеством маленьких блестящих искр, похожих на мириады сверкающих глаз, которые все время пропадали и появлялись, и все же каким-то образом эта чернота постоянно удерживала на нем свой взгляд.

Никакая решетка не могла сдержать эту текучую опасность! Он подбежал к ближайшему кресту, выдернул его из земли, прислонил его к железной решетке и закрыл глаза, молясь.

Он не услышал каких-либо звуков, он просто почувствовал, как блестящая черная масса отступает, съеживается, и чем больше страха охватывало тот чудовищный ужас в подземелье, тем смелее становился Гвальхмай.

Наконец, он открыл глаза. Коридор был пуст. Розовый румянец разливался по небу, а воздух наполнился нежной свежестью. Дул слабый западный ветер, который нес запах моря.

Колени дрожали, поэтому он сел на могильный камень с освященной традицией мыслью дождаться рассвета. Руки болели, и хотя его пальцы ссохлись во время долгого заключения, кольца покрывали их так плотно, что начинали казаться тесными.

Он снял их, оставив только кольцо Мерлина, камень которого выглядел теперь так же, как любой другой драгоценный опал. В растущем свете дня он уже разглядел, что некоторые перстни были очень дороги, украшены рубинами, изумрудами или сапфирами, кое-какие с дорогим бриллиантом, а сами кольца неизменно из чистого, массивного золота самой изящной работы.

Он поискал карманы в балахоне, но не нашел ни одного. Рукава, однако, имели широкие отвороты. Острым краем топора он отрезал один и вывернул его. Получился мешочек, достаточный, чтобы сложить в него кольца. Он оторвал узкую полоску с подола, крепко завязал получившуюся сумку и повесил ее на шею рядом с распятием, которое при дневном свете оказалось серебряным.

Вдобавок то, что он принял за четки, оказалось маленькими золотыми монетками. Кто-то хорошо позаботился о нем, пока он спал, и он начал догадываться о том, кто это был.

К этому времени стало довольно светло. Теперь он мог осмотреться. Кладбище располагалось на дне длинной заброшенной каменоломни. Слои строительного камня были извлечены давным-давно, и мать-природа приложила немало усилий, чтобы восстановить нанесенные земле раны. Ямы с песком заполнились водой, листьями, смытой сверху глиной и обломками камня. Возникла новая почва, появился редкий кустарник, а кое-где и кривые деревца зонтичной сосны. После недавнего дождя остались лужи. Во впадинах, рядом с которыми по-прежнему лежали вырубленные плиты известняка, стояла вода.

Он опустился на четвереньки и хорошенько напился, опустошив несколько луж. Он впитывал воду, как губка. Теперь его густая кровь быстрее бежала по венам. Виски пульсировали. Он смочил лицо и руки.

Вокруг никого не было, голосов тоже не было слышно. Издалека доносился тихий гул, как будто просыпался город, но было непонятно, находится ли он в его пределах.

Гвальхмай разделся и, как мог, искупался, используя оставшуюся воду. Когда он снова оделся, то почувствовал себя свежим, хотя еще довольно слабым.