Кольцо Мерлина (ЛП) - Мунн Уорнер - Страница 8

И – новое тело – и счастье – и усилия – и отчаяние.

Они лежали и ждали. Ночь прошла, но настоящей тьмы не было. Был закат, потом краткие, бледные сумерки, затем восход, подкрасивший красным ледяные шапки на вершинах гор – и вот свет ударил в стену шатра, просочился через холщовый купол, тускло осветил внутреннее пространство.

Когда наступило полное утро, закопанные камни еще держали жар. Песок под шкурами был теплым и уютным, а вереск источал сладкий аромат. Земля под ними все еще подрагивала, и поначалу Тира и ее почти родная сестра чувствовали только эту, отдаленную дрожь земли. И тут тело Тиры, все еще крепко державшее спасенного человека, ощутило легкий толчок, пришедший от него.

Затаив дыхание, боясь надеяться, девушка высвободилась и перевернула мужчину на спину. Приложив дрожащую руку к его сердцу, она почувствовала слабый удар, еще один, более сильный – и еще один, неуверенно набирающийся сил. Наконец, сердце принялось за работу.

Тело мужчины стало теплым, пепельная бледность исчезла с его темной кожи, он сделал глубокий вдох, прозвучавший почти как вздох. Она бросилась на него, покрыв его лицо поцелуями.

Но он не проснулся.

Тира ощутила, как ее толкают обратно на задний план. Она уже не была равной, другая снова вышла вперед. На этот раз, зная, что происходит, Тира не испугалась. Она не возражала, что снова теряет контроль над телом.

Почему-то она была рада помочь другой девушке, которая так в этом нуждалась. Она была полна уверенности в ее честности и знала, что ее тело не будет поругано.

Прежде чем погрузиться в мирный сон забвения, Тира почувствовала, что на ее лице формируются новые черты. Должно быть, она принимает вид другой девушки. Увидит ли он в ней сходство? Все еще размышляя, она погрузилась в подобие сна.

Скегги очнулся от того, что его кто-то тряс. Открыв глаза, он едва узнал свою дочь. Он видел ее словно сквозь туман. Когда он полностью проснулся, и его голова прояснилась, в тусклом свете он разглядел, что это действительно была Тира, но слегка изменившаяся.

Тем временем она завязала рубашку на груди и надела кожаную куртку. Изо всех сил она массировала голую грудь незнакомца. Его голова безвольно перекатывалась из стороны в сторону.

Скегги позвал остальных. Они выползли из-под лодки, где провели ночь, и были рады погреться в шатре, присев на корточки рядом с незнакомцем.

Казалось, он спит. Дыхание было сильным и ритмичным. Несмотря на длительное заключение во льду, он не потерял мышц. Широкими лентами они тянулись по его торсу, а бицепсы и бедра были твердыми.

Девушка перестала массировать и вгляделась в его лицо. Он лежал спокойно, но под веками его глаза двигались, как будто наблюдая за чем-то.

«Я часто думал, – прошептал Фланн, – что в стране снов человек видит то, чего не может вспомнить проснувшись. Я наблюдал за спящими и видел, что у многих глаза двигались».

В стране снов или в видениях разума, незнакомец, несомненно, увидел то, чего боялся. Его лицо вдруг исказилось, он рывком развел руки, словно пытаясь не упасть. При этом он отшвырнул массивного Скегги в сторону, как ребенка.

Первое, что он увидел, открыв глаза, было лицо дочери Скегги. Он сел с радостным криком: «Кореника!» И она тут же оказалась в его объятьях.

Эта внезапная сцена ошеломила трех рыбаков. Их реакция была разной. Фланн развернулся и выбежал; горе и ужас были ясно написаны на его лице. Двое других не обратили на него внимания. Тугодум Бьярки сначала ничего не понял, ему потребовалось время, чтобы осознать, как события касаются лично его, но затем в нем поднялся гнев. Тем временем, Скегги схватил парочку своими ручищами и развел их в стороны.

Каждый из троих видел только Тиру. Однако, когда пылающая яростью девушка повернулась к ним, стало ясно, что она не похожа на Тиру ни характером, ни лицом. Это была девушка, которой они никогда раньше не видели.

За несколько часов в шатре свершилось преображение. Оно началось в лодке, продолжалось с течением времени и теперь завершилось. Это лицо было гораздо красивее, чем лицо Тиры, и в нем было властное выражение, которое подавило гнев Бьярки.

Это могла быть только другая личность, и она внушала благоговение.

Это была Кореника, а Кореники они не знали!

Кореника-Тира уставилась на Бьярки и, не сказав ни слова, он покинул шатер. Затем она протянула руку Скегги, и после небольшого колебания он взял ее. Кореника поднялась.

«Это Гвальхмай – мой возлюбленный. Его имя означает Орел, он сын царя. Я знаю, что ты не можешь понять, что произошло, отец Тиры. Но поверь мне, я все тебе объясню. Никто из вас не пострадает и ничего, кроме добра не будет от этого ни тебе, ни твоей дочери. Клянусь твоими и моими богами! Но ты должен и будешь мне повиноваться!»

У Скегги не было никаких сомнений в том, что с этим делом должны были разбираться боги. Он даже не пытался, для него это было слишком сложно.

«Я сделаю все, что пожелаешь, госпожа Кореника, ведь ты была моей дочерью. Но я хочу, чтобы ты вернула мне дочь такой, какой она была до того, как ее забрали у меня. Иначе я буду проклинать и отвергать богов, отобравших ее, пока они не убьют меня! Тор, шутник, ты сделал это? Локи, обманщик, вредитель, это ты?»

Кореника улыбнулась ему. Что-то в ее улыбке все еще напоминало ему о любимой дочери, но в ней была и другая красота, а еще бесконечная материнская мудрость.

Сердце Скегги выскочило из груди. Он упал перед ней на колени как перед богиней, спустившейся на землю, и опустил голову. Если бы кто-то сказал ему, что это Фрейя или Сиф, жена Тора, та, с волосами из золота, он бы и в это поверил.

Девушка нежно провела рукой по его седым кудрям. «Тогда помоги моему возлюбленному, он очень болен».

Гвальхмай снова закрыл глаза. Он не был полностью без сознания, но не чувствовал земли, на которой лежал. Он как будто плыл. Его дыхание стало поверхностным и неуверенным.

Кореника села рядом и нежно приложила его голову к груди. Он скорее чувствовал, чем слышал, как ее сердце ровно, успокаивающе стучит у его виска, накрывая покоем.

Как и ночью, он снова черпал силы в юной энергии девушки. Ее близость успокаивала, исцеляла. Пульс стал сильнее, дыхание выровнялось. Он чувствовал, что рядом есть люди, ему казалось, что он снова среди Людей рассвета, что он выздоравливает от болезни в деревне Абенаков. Он открыл глаза и понял, что это не так.

Он вспомнил, как Кореника говорила ему: «По золоту узнаешь меня!» И ее обещание: «Мы встретимся, снова будем жить и любить, пусть даже через двести лет!»

Его руки сомкнулись вокруг талии этой прекрасной девушки с золотыми волосами. Ее тело больше не было металлическим – она была мягкой и нежной. Да, это Кореника! Она вернулась, вопреки всем ожиданиям!

Нежно она гладила его лицо. Счастливая, она наслаждалась его пробуждающейся силой. Затем она подняла голову и спокойно посмотрела на все еще стоящего на коленях Скегги.

«Теперь принеси нам еду. Мой супруг будет жить!»

Перед сном Бьярки и Фланн приготовили на костре и съели форель. Угли все еще тлели под золой.

Когда Скегги вышел из шатра, все еще не придя в себя от случившегося, Фланн угрюмо раздувал пламя. Никогда прежде раб так остро не ощущал своего подневольного состояния, как сейчас.

Бьярки почистил куропаток и порезал их на куски. Маленький медный котелок, их единственная кухонная утварь, был готов начать варить похлебку. Овощей не было, но Бьярки вспомнил, что видел на лугу люпин. Может быть, его маленькие плоские бобы уже достаточно вызрели на еду. Еще он нашел много одуванчика, хотя лето здесь только начиналось, и набил карманы бледно-зелеными гагачьими яйцами.

Яйца отправились запекаться в горячий пепел, а зелень одуванчика – тушиться вместе с птицей. Стряпня выглядела неаппетитно, но пахла приятно. С вершины утеса на них глядела лиса и назойливо жалобно тявкала.

Когда все было готово, Фланн расставил деревянные чашки и наполнил их горячим варевом. Выдал каждому по половинке ржаного сухаря. В этом вынужденном путешествии сухари им уже однажды пригодились. Теперь они как будто стали вкуснее, хотя Гвальхмай так и не смог проглотить доставшийся ему твердый, как камень, кусок.