Бунт на борту
(Рассказы разных лет) - Зуев-Ордынец Михаил Ефимович - Страница 22

— Что делать будем? Дадим «Аврору» покалечить?

— Ну, это стоп! — горячо крикнул и вскочил матрос 1-й статьи Александр Неволин. Он командовал в Октябре судовым десантом и с Дворцовой площади пробился с отрядом авроровцев к парадным подъездам Зимнего дворца. — Знаем, за что на «Аврору» злобятся! Литовский замок мы штурмовали, юнкерское кавалерийское училище разоружали, Зимний брали.

Вслед за Сашей Неволиным повскакали остальные авроровцы, все разом закричали, крепко, солено, по-морскому, заматерились.

— Пусть сунутся! Белки выворотим!

— Волосы дыбом подымутся у контрреволюции!

— Не забыла всемирная буржуазия тот наш выстрел!

Матросы притихли и, светлея лицами, переглянулись. Снова увидели они ту октябрьскую ночь, черную громаду Зимнего за двумя мостами и сигнальную ракету над петропавловскими верками. Одним взмахом сорвал комендор тяжелый брезент с носового орудия. Из дула выплеснулась огненная струя, со звоном упала на палубу пустая гильза, и качнулась под ногами палуба. Качнулась вся Россия и встала на ровный киль.

— Злобится на нас буржуазия за то, что флот как по ниточке идет по ленинскому курсу! — сказал, успокаиваясь, Белоусов.

К нему подошел толстый Винтер.

— Я советую обшарить весь крейсер. Во все углы заглянуть. Первым делом по погребам пошарить. Кстати, все погребальные ведомости у меня. И всех старших специалистов обязать осмотреть свою часть. Доложите обо всем командиру обязательно!

— Не пожелал командир явиться, когда я пригласил его сюда, — нахмурился Белоусов и приказал секретарю: — Иван, на полусогнутых к командиру! Пусть объявляет боевую тревогу. Команда-де требует!

Через минуту запел горн, зазвенели колокола громкого боя, засвистели боцманские дудки. Матросские каблуки загремели по палубам и трапам крейсера.

Хмурое мартовское утро вставало над Невой и над городом. Струящийся морозный туман клубился вокруг крейсера, и пованивал тоскливо туман сыростью погреба и почему-то мокрой псиной.

Матрос Тимофей Семенов, часовой у трапа, перекинутого со стенки завода на палубу крейсера, сердито отхаркнул сырость, набившуюся в глотку.

— Чертов туман! Корму с носом спутаешь. Такая погодка для них в самый раз.

— Тут ухом брать надо, — откликнулся Федор Найчук, часовой у гюйсштока. — Ушки на макушке держи!

— А может, зря мы панику разводим, — устало зевнув, сказал матрос из орудийного расчета носовой шестидюймовки. Артиллеристы, продрогнув на морозе, жались друг к другу у тумбы орудия. — Два месяца прошло, как получил судком предупреждение Политотдела, а все спокойно, ничего подозрительного не было.

— Выжидают! — ответил строго Найчук. — Такие вот, вроде нас с тобой, развесят уши, а они — хлоп, и ваших нет!

Туман плотнее надвинулся на крейсер. Исчезли даже три его высокие и узкие, как макаронины, трубы, только фокмачта торчала остро из тумана, словно штык бессменного часового. С невидимой Петропавловской крепости прилетели печальные перезвоны курантов. Найчук выпростал голову из высокого воротника тулупа и прислушался. Церковное что-то куранты вызванивают, боцман сказывал, будто «Коль славен господь», а до чего же похоже на корабельные склянки. Вечно сбивают с толку. Нет, смена еще не скоро… Найчук запахнулся было в тулуп, но услышал за бортом крейсера скрип снега под осторожными шагами. Откинув воротник тулупа, он тихонько поглядел за борт. На льду Невы, в десятке шагов от носа крейсера, стоял человек, судя по обтрепанной шинелюшке — пехотинец. Под мышкой, прижав к боку локтем левой руки и придерживая правой, он нес сверток, издали похожий на большую толстую книгу. Задрав голову, пехотинец внимательно разглядывал высившуюся перед ним громаду корабля. Видимо, успокоенный осмотром, он сделал несколько осторожных шагов и подошел вплотную к форштевню корабля. Найчук перевесился через фальшборт и крикнул:

— Стой! Одерживай! На нос не напирай!

Пехотинец сделал порывистое движение назад.

— Стой! — опустил Найчук дуло винтовки. — Стреляю! Ты чего здесь шаришь?

Пехотинец нервно засмеялся.

— Напугал ты меня, морячок. А нельзя ли, друг, на ваш пароход взойти? Для этого и шарю здесь.

— А зачем тебе наш пароход?

— Штуковину одну хочу вам передать. Не пойму, что это такое, а думаю, что кто-нибудь из ваших, морских, потерял.

Вахтенный начальник нагнулся над стойками обвеса, оглядел подозрительно человека на льду и крикнул строго:

— Пехота, давай живее на борт!

Семенов зажег лампочку над трапом. Пехотинец быстро перебрался со льда реки на заводскую стенку и по трапу поднялся на крейсер. Его окружили вахтенный начальник и матросы орудийного расчета. Он протянул вахтначу пакет, завернутый в серую плотную бумагу и перевязанный шпагатом.

— Иду я вчера с работы через Неву, — сказал пехотинец, — гляжу, валяется посередине реки этот пакет. Я, конечно, под мышку его — и домой! Гостинец, думаю, бог послал. А дома развернул и вижу, вещь для меня негодная, из казенного имущества что-то. Вот и принес вам.

Вахтенный начальник развязал шпагат, снял бумагу и увидел большую жестяную коробку. Крышка ее легко открылась. Маслянистое желтоватое вещество наполняло коробку до половины. Вахтнач провел пальцем по маслянистому веществу, лизнул палец и сплюнул.

— На мармелад не похоже, — засмеялся он. — Смазка какая-то. Машинной вахте надо показать.

Он посмотрел на пехотинца, на огромный красный бант, пришпиленный к его шинели, на его ничем не примечательное солдатское лицо:

— На льду, значит, нашел?

— Ага, ага! — закивал тот головой. — Не из ваших ли морячков потерял кто-нибудь? Взгреют, думаю, за пропажу казенного имущества. Сам служил, знаю.

Вахтнач начал было снова завертывать коробку в бумагу, но остановился.

— Постойте! А как я запишу в вахтенный журнал? Принесли на борт, а что? К старшему офицеру надо отнести находку, пусть разберется.

— Не к старшему офицеру, а к комиссару надо нести, — строго сказал Семенов. — Пора бы знать порядок.

— Верно говоришь, — согласился вахтенный и приказал сигнальщику: — Тащи к комиссару.

— На берегу комиссар, в Смольный вызвали, — ответил сигнальщик.

— Тогда в судовой комитет неси. Живо!

Сигнальщик, схватив коробку, нырнул в люк. И только через полчаса вылетел из люка на палубу с встревоженным лицом.

— Полундра! Где тот пехотный? — закричал он. — Давай его сюда, гада!

— Эва, хватился! — ответил Семенов. — Он полчаса как ушел, на работу спешил, в Новую Голландию. «С революционным приветом» сказал и ушел.

— Хорош «революционный привет»! Он на крейсер подрывной снаряд принес. Эх, вороны мы! Упустили! — схватился сигнальщик за голову. — Его бы в канатный ящик засунуть!

В каюте судового комитета вокруг лежавшей на столе железной коробки собрались члены судкома Белоусов, секретарь Карпов, старший артиллерист Винтер и старший инженер-механик Малышев.

— В коробке, по-моему, толуол, — поскреб Белоусов ногтем желтое маслянистое вещество.

— Не трогайте! — отвел его руку Винтер. — Это пикриновая кислота. Чертовщина очень опасная! Крайне чувствительна к механическим воздействиям и нагреванию. А где же детонатор, не пойму.

Белоусов поднял коробку и вдруг быстро опрокинул ее на стол.

— Боже мой, что вы делаете? — отчаянно закричал Винтер, а Малышев метнулся к дверям каюты. Но ничего не случилось. Белоусов снова взялся за коробку ладонями обеих рук и медленно, осторожно потянул ее кверху. Из коробки вылез и остался лежать на столе большой толстый пласт желто-маслянистого вещества. В нижнюю, теперь видную, плоскость пласта был слегка вдавлен медный круг величиной со стекло карманных часов. Медленно-медленно, двумя пальцами, Белоусов начал поднимать медный кружок с пласта взрывчатки. Снова беспокойство появилось в глазах Малышева, но он остался на месте, а Винтер протянул руку, чтобы остановить Белоусова. Но медный кружок уже отделился от взрывчатки. В дно кружка оказалась ввинчена крошечная латунная гильзочка. Для нее во взрывчатке было сделано углубление.