Всё начинается со лжи (СИ) - Лабрус Елена - Страница 28

— Господин Алескеров! — спешил к ним на помощь пожилой охранник. — Не вынуждайте меня вызывать наряд…

— Да пошёл ты! — перемежая брань глотками из початой бутылки, орал во всю глотку молодой мужчина. Высокий, подтянутый, с идеальной щетиной на лице, которое редко увидишь и на экране, не то, что в жизни. И он вёл себя не просто вызывающе — агрессивно. Размахивал почти пустой квадратной стеклотарой. — Ты вообще кто? А ты? — бросался он грудью на оперативников, что не позволяли ему пройти дальше вестибюля. — А тебя я запомнил, — дёрнулся он в сторону следователя, что уже убрал в карман удостоверение. — Тебе тоже хана! Ты вообще слышал кто я?

— Конечно, — невозмутимо взял следователь лист у стоящего рядом Кости. — Алескеров Ренат Азимович. — Зачитал год рождения. Потом поднял бумагу к лицу Алескерова и только что не припечатал ко лбу.  — А вот это у меня знаешь, что? Заявление об изнасиловании.

— Да пошёл ты! — недоверчиво прищурившись, отмахнулся тот бутылкой. — Просто дайте сюда эту психованную дурочку. И вам всем ничего не будет. Она, между прочим, машину у меня угнала. Это я на неё должен заявление писать. Примете? — гнусно усмехнулся он.

— Эль, не подходи, — остановил меня Костя и я встала рядом с ним, не веря своим глазам. Пытаясь представить, что вот этот «принц Персии» мог сотворить такое с девушкой. Вот этими руками, что он сейчас махал.

Такой красивый парень! И не знаю, каких он был кровей, но назвать его «хач», как сказала Юлька, у меня бы язык не повернулся. А вот «сука» — легко.

— Эй ты, примешь заявление, старый козёл?

— Да ты бессмертный я вижу, — вернул следователь Косте заявление, подтянул рукава своего мятого костюма и, выйдя вперёд, вдруг схватил Алескерова за грудки, встряхнул как следует, а потом оттолкнул от себя.

Тот отлетел. Не удержался на ногах. Бутылка опасно саданула по стеклянной стене входа, когда он упал. И, вращаясь, покатилась по полу, когда, отшвырнув её, Алескеров не без труда, но всё же поднялся.

— Ну всё, падла, тебе хана. Хана! — оскалился он на следователя.

Казалось, он с трудом стоит на ногах. Весь разболтанный, как на шарнирах, нервный. Со стеклянным взглядом. Возможно, не просто пьяный, а ещё на какой-то дури.

От страха я вжалась в Костю. Но следователь не дрогнул.

— Слушай сюда, — и не шевельнулся тот. — Мне всё равно кто ты. Чей ты. Да будь ты хоть сыном господа бога, мне плевать. Неловко мне стало бы только перед твоей матерью, стыдно за такого сына. Читай по губам: у меня заявление. Об изнасиловании. У меня твоя ДНК. У меня столько всего, что никакие связи тебе не помогут. Ни один адвокат. Получишь по полной. И сядешь, сука, если не оставишь девчонку в покое.

— Она совершеннолетняя. Всё было по согласию, — явно включил Алескеров остатки мозга, выжженного алкоголем и яростью, и слегка пообмяк.

— А у меня тут врач, судмедэксперт и камеры, — ткнул следователь пальцем, показывая на потолок. — Сечёшь?

Алескеров не посмотрел куда показали, но хоть и зло сверкал глазами, уже не прыгал как блоха, и не кидался.

— Ты меня слышал? И я пока всё это попридержу. А, может, и совсем придержу, — он подошёл к Алескерову вплотную. — Но от девчонки отвали. Понял? — он многозначительно помолчал, наклонился к самому уху. — Я не слышу.

— Да понял я, сука, — отшатнулся тот, зло глянув на меня, — понял.

— Ну вот и славно, — делано смягчился следователь. — А пока можешь быть свободен. И, будь ласка, веди себя хорошо. А то я ведь могу и передумать.

— Да пошёл ты! — отмахнулся тот и рванул на себя дверь, покидая клинику.

Я без сил опустилась на стул в своём кабинете.

 Опергруппа, переговариваясь о каких-то пустяках, словно ничего и не случилось, собиралась на вызов, с которого я их сорвала — где-то за гаражами нашли труп.

— Ты как? — сел рядом Костя.

— Какой матёрый дядька, — кивнула я в сторону двери.

— Будьласка-то? Он такой, да, — улыбнулся Костя. — Других не держим.

— Будьласка? — переспросила я.

— Выражение у него любимое «будь ласка», вот его за глаза так и зовут.

— Так уж и за глаза, — заглянул в проём следователь. — Давай, давай, Костя, будь ласка, шевели ногами, работа ждёт. — Он показал мне рукой на стол: — Все документы здесь. Там криминалист ещё в машине успел осмотреться, пока тот её не забрал и не уехал. Занесу потом результаты. И к девушке заскочу, поговорить.

— Спасибо! — встала я вслед за Костей.

— Не за что, — махнул Будьласка и ушёл.

— Спасибо, Кость! — обняла своего бывшего мужчину крепко-крепко. Так рвалось с языка: прости! Но я промолчала.

И он, приподняв моё лицо за подбородок, словно прочитал всё по глазам.

— Я буду очень скучать.

— И я.

Глаза защипало от слёз, когда он посмотрел на мои губы, но не поцеловал, даже не потянулся.

Всё же я его сильно, очень сильно недооценила.

А он понял. Всё понял. Без слов.

— Павел Викторович? — распахнув дверь, домработница моей бывшей девушки Ксения смотрела на меня с изумлением.

Я запоздало глянул на часы. Вечер, конечно, но ещё не самый поздний.

— Пройду? — мазнул взглядом по её домашней одежде. И невольно отметил, что раньше она не позволяла себе ходить по Юлькиной квартире как у себя дома.

Она отступила в сторону, освобождая мне дорогу. Я привычно прошёл в гостиную.

Разбросанные вещи.  На большом столе какие-то книги, бумаги, ноутбук, грязная посуда. Этого она себе тоже раньше не позволяла. У неё есть своя комната. Правда, была ли там такая же чистота, как она поддерживала в доме, где работала, понятия не имею — я никогда туда не заглядывал.

 — Простите, я… сейчас уберу, — смутившись, схватила она какие-то цветные тряпки, что лежали на диване прямо с вешалками.

— Не беспокойся!  — скривился я. — Меня это никак не касается. Я пришёл поговорить.

— О чём? — замерла она с одеждой в руках.

— О том, что ты собираешься делать. И о том, чего ты мне не сказала.

— А вас это касается?

— К сожалению, — не стал я скрывать своей досады. — У тебя есть доказательства, что это ребёнок Пашутина?

— Теперь — да, — бросила она вещи, как лежали. И гордо тряхнула пшеничными волосами, распущенными и даже как будто со следами укладки. Обычно она ходила, туго закручивая их в пучок на затылке. А тут они слегка вились подкрученными прядями.

— И куда ты с ними собираешься идти?

— Сначала к Юлии Владимировне.

Я кивнул, словно одобряя.

— Так. И зачем?

— Хочу, чтобы она заплатила. Как минимум, отдала эту квартиру. Как максимум, дала денег и на беременность, и на роды, чтобы я убиралась подальше со своим ребёнком и сидела помалкивала.

— А если она уже в курсе? Ну, допустим, я ей уже сказал?

— Это неважно, — пожала она плечами. — Сказали вы или нет. Она заплатит за то, чтобы я не шла на телевидение и не поднимала шумиху.

— Угу, — я снова сдержано кивнул. — А дальше что?

— Дальше скажу Владимиру Олеговичу. И он тоже заплатит.

— За молчание? — предположил я. — И чтобы ты не подняла шумиху?

— Конечно.

— Ну ладно, допустим. А потом?

— Потом он наверняка захочет, чтобы я подписала какие-нибудь бумаги, чтобы мой сын не претендовал на его миллиарды.

— И ты подпишешь?

— Там видно будет, — хмыкнула она. — Смотря какие деньги он мне предложит.

Чем дольше я её слушал, тем мне становилось страшнее. Ни грамма чувств. И ладно к отцу, даже к своему ребёнку. Ни тени сожаления. Ни крупицы сомнений. Расчёт. Голый, холодный расчёт. В глазах — цифры, в душе — бюджет.  

— А если не предложит?

— Конечно, предложит.

— По-твоему Пашутин принц Малайзии что ли, чтобы бояться огласки такого банального факта, что он спал со своей домработницей и обрюхатил?

Она едва заметно дёрнулась.

— Да, слово отвратительное, — кивнул я. Отодвинув стул, сел у стола. От неубранных тарелок пахло едой. Невкусно, но мой желудок всё равно вспомнил, что пустой, и заныл. Я многозначительно вздохнул. — Ты не первая и не последняя беременная прислуга. Мы не в средние века живём. А Пашутин даже не женат, чтобы шантажировать его внебрачным ребёнком. Скорее уж окажешь ему честь, польстишь, когда во всеуслышание объявишь, что он в его возрасте ещё герой-любовник. Умеет, практикует, — усмехнулся я.