Словно в раю - Куин Джулия - Страница 35

Он пожал плечами:

– Значит, с акулой.

– С дикой свиньёй, – предложила она.

– Это куда менее достойно.

Онория сжала губы и хохотнула. Он тоже, и именно тогда Онория позволила себе поверить – он выздоровеет. Это настоящее чудо. Другого слова она подобрать не могла. Лицо Маркуса порозовело, и, хотя он исхудал, глаза его были ясными.

Он будет жить.

– Онория?

Она вопросительно взглянула на него.

– Ты покачнулась, – сказал Маркус. – Я бы мог тебя поддержать, но….

– Я чувствую себя немного неустойчиво, – проговорила она, подходя к кровати. – Думаю, что ….

– Ты ела?

– Да, – ответила Онория. – Нет. Немного. Мне, наверное, нужно поесть. Думаю, что я просто чувствую облегчение.

И, к полному своему ужасу, она начала всхлипывать. Слёзы подступили неожиданно, подобно высокой океанской волне. У неё внутри всё было словно завязано узлом. Она так долго держалась, а теперь, когда узнала, что Маркус поправится, стала разваливаться на куски.

Онория была словно туго натянутая струна скрипки, а теперь она разорвалась надвое.

– Извини, – проговорила она, вздыхая между всхлипами. – Я не знаю…. Не хотела…. Просто я так счастлива…

– Тише, тише, – вполголоса сказал Маркус, беря её за руку. – Всё хорошо. Всё будет хорошо.

– Знаю, – всхлипывала она. – Я знаю. Поэтому и плачу.

– Поэтому я тоже плачу, – тихо сказал он.

Девушка повернулась. Слёзы не лились у него по щекам, но глаза были влажные. Она никогда не видела, чтобы он так открыто проявлял свои чувства, никогда не подозревала, что это возможно. Дрожащей рукой она притронулась к его щеке, затем к уголку глаза, отдёрнув палец, когда одна слезинка коснулась её кожи. И тут Онория сделала то, что застало врасплох их обоих. Она обняла Маркуса, уткнувшись лицом в его шею и прижавшись к нему.

– Я так испугалась, – шепнула она. – Я даже сама не понимала, как сильно я испугалась.

Он обнял её, вначале нерешительно, но затем, словно ему был необходим толчок, он заключил её в объятия, нежно прижав к себе и поглаживая по волосам.

– Я не знала, – твердила Онория. – Не понимала.

Это были просто слова, безо всякого значения и смысла. Она сама не представляла, о чём говорит – чего она не знала или чего не понимала. Она просто…. Просто….

Она подняла голову. Ей нужно увидеть его лицо.

– Онория, – шепнул Маркус, глядя на неё так, словно он увидел её впервые. Глаза его были тёплыми, шоколадно-коричневыми, полными эмоций. Что-то мерцало в их глубине, и она не могла узнать, что именно. Медленно, очень-очень медленно губы Маркуса прикоснулись к её губам.

Маркус никогда не сможет объяснить, почему он поцеловал Онорию. Он не знал, почему делает это. Он обнял её, когда она заплакала, и это был совершенно естественный и невинный поступок. У него не было ни стремления, ни нужды её целовать.

Но когда она посмотрела на него. Её глаза, эти её удивительные глаза, блестящие от слёз, и губы – полные и дрожащие. У Маркуса перехватило дыхание. Он перестал думать. Некая сила овладела им, она возникла из глубин его существа, почуяв женщину у него в объятиях, и он пропал.

Он стал другим.

Он должен поцеловать её. Обязан. Это так же просто и изначально, как его дыхание, его кровь и сама его душа.

И когда он поцеловал Онорию…

Земля перестала крутиться.

Птицы умолкли.

Весь мир замер, всё, кроме него и Онории, кроме соединявшего их поцелуя, который был легче пёрышка.

В нём пробудились страсть и желание. Маркус понял, что если бы не его болезненная слабость и истощение, он пошёл бы до конца. Он просто не смог бы остановиться. Он прижал бы её тело к себе, обретя блаженство в её нежности и аромате.

Он целовал бы её крепко и прикасался бы к ней. Во всех местах.

Он умолял бы её. Умолял остаться, умолял ответить на его страсть и принять его в себя.

Он хочет её. И это ужаснуло его больше всего.

Это же Онория. Он клялся защищать её. А вместо этого…

Маркус оторвался от её губ, но отодвинуться от неё не смог. Прижавшись лбом к её лбу, наслаждаясь последним прикосновением, он пошептал:

– Прости меня.

А потом Онория ушла. Она не смогла быстро выйти из комнаты. Он видел, как она уходит, с трясущимися руками и дрожащими губами.

Он просто животное. Она спасла ему жизнь, и вот как он её отблагодарил?

– Онория, – прошептал Маркус. Он потрогал пальцем губы, словно мог почувствовать её там.

И он почувствовал. Что было чертовски скверно.

Он по-прежнему ощущал её губы и чувствовал трепет от лёгкого соприкосновения с её губами.

Она оставалась с ним.

И Маркус подозревал, что Онория останется с ним навсегда.

К счастью, Онории не довелось провести следующий день в агонии из-за её краткого поцелуя с Маркусом.

Вместо этого она уснула.

Путь из спальни Маркуса в её собственную комнату был недолгим, так что она сосредоточилась на сиюминутной задаче – переставлять одну ногу за другой и оставаться в вертикальном положении, пока не дойдёт к себе. И едва сделав это, девушка легла на кровать и проспала целые сутки.

Если ей что-то и снилось, то она ничего не запомнила.

Когда Онория окончательно проснулась, уже было утро, и на ней оставалось то самое платье, которое она надела в Лондоне. Как давно это было? Ей понадобились ванна, чистая одежда и, разумеется, завтрак, во время которого Онории удалось настоять на том, чтобы миссис Уэзерби присоединилась к ней. И Онория говорила обо всём на свете, не имевшем ни малейшего отношения к Маркусу Холройду.

Яичница оказалась просто потрясающей, как и бекон, а гортензии за окном совершенно невероятные.

Гортензии. Кто бы мог подумать?

В общем, Онория успешно избегала не только Маркуса, но и самых мыслей о нём до тех пор, пока миссис Уэзерби не спросила:

– Вы уже навестили сегодня его сиятельство?

Онория запнулась, поднося булочку ко рту.

– Э-э, ещё нет, – ответила она. Масло с булочки капнуло ей на руку. Она положила ее обратно и вытерла пальцы.

И тут миссис Уэзерби сказала:

– Я думаю, он был бы рад вас увидеть.

Это означало, что Онории придётся пойти к нему. После всех трудов и забот о Маркусе, когда он лежал в лихорадке, выглядело бы странным, если бы она вдруг махнула рукой и заявила: «О, я уверена, что с ним всё хорошо».

Путь от комнаты для завтрака до графской спальни занял приблизительно минуты три, что было ровно на три минуты дольше, чем Онории хотелось размышлять о трёхсекундном поцелуе.

Она поцеловала лучшего друга своего брата. Она поцеловала Маркуса… который, как она полагала, стал одним из её лучших друзей.

И эта мысль привела её в такое же оцепенение, как и поцелуй. Как же так случилось? Маркус всегда был другом Дэниела, а не её. Скорее, он был другом в первую очередь Дэниела, а потом уже – её. Что не говорит о…

Онория остановилась. Она запуталась.

Ох, морока. Наверное, Маркус вообще не задумывается об этом поцелуе. Возможно, он тогда был в бреду. Может, он и не вспомнит ни о чём.

И разве это можно назвать поцелуем? Он был очень и очень коротким. Что означает такой поцелуй, если целующий (он) ощущает благодарность к тому, кого целует (к ней) и, возможно, даже чувствует себя в некотором роде обязанным ей, самым естественным образом?

Она ведь спасла ему жизнь. Нельзя сказать, что поцелуй был совершенно неуместен.

Кроме того, Маркус попросил прощения. Засчитывается ли поцелуй как таковой, если целующий принёс за него извинения?

По мнению Онории, нет.

И меньше всего на свете девушке хотелось обсуждать это с самим Маркусом, поэтому раз миссис Уэзерби сказала, что тот ещё спал, когда она заходила к нему, Онория решила срочно навестить больного до того, как он проснётся.

Дверь спальни оставалась неплотно закрытой, поэтому она приложила руку к тёмному дереву и очень медленно толкнула. Трудно вообразить, чтобы в доме, который содержался столь безукоризненно как Фенсмур, имелись скрипучие петли, но осторожность никогда не повредит. Когда образовалась достаточная щель, Онория заглянула в неё, просунула голову, чтобы посмотреть на Маркуса и …