Юность (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 24

– Мине, – начал он, подозвав официанта, – можно што-нибудь…

– …такое же, – потянул он ноздрями от нас, – но менее трефное?

– Тьфу, нерусь, – расстроился он непониманию официанта, – я и мы уже сколько тут, а они ещё ни разу!?

Мы уже было приготовились переводить, но из кухни уже выпорхнул хозяин, смуглый и приземистый, больше похожий на местных цветных, чем сами цветные. Все недоразумения были разом улажены, и из кухни потащили то, што не шибко религиозный дядя Фима готов был признать «кашрутом в походе».

– Я к вам зачем? – будто задумался он, чуть утолив голод, – А… за разным! Как обычно, сразу куча дел и делищ – во как, по самое горлышко!

– Так… – он замолк, собираясь с мыслями, и сразу стало видно, што устал он чудовищно, как бы не побольше нашево, – Да! Искренние мои сочувствия вам и Владимиру Алексеевичу! Даже не представляю за такое горе, как потерять любимую жену, тем более так страшно!

Лицо его исказилось, и выдохнув шумно, он налил себе местной водки, и выпил, как воду. Опустив стопку подрагивающими пальцами, он помолчал, вспоминая што-то своё. И лицо такое стало… в общем, лучше не спрашивать, потому как и ответить может.

– Так… – повторил он, – для начала – раз уж вы и мы здеся, то от имени и по поручению отзываю ваш отпуск.

– Дядя Фима!

– Отзываю! – повторил он с нажимом, – И заимейте привычку дослушивать! Отзываю, потому как вам и нам поручено сформировать первый пароход из тех наших буров, которым тоже надо заехать домой в Россию! Ждать никто никого не будет, все сплошь те, которым срочно и прямо сейчас.

– А… – переглядываемся с братом, – ладно, потянем. Изучили мал-мала вопрос – знаем хотя бы, к кому и как подходить и о чём спрашивать.

– То-то! И вам лишний козырь по возвращению! – воздел он вверх палец, – Потому как пусть и не вполне, но почти официальные лица!

Видя наше не вполне понимание, дядя Фима вздохнул и разъяснил снисходительно:

– А эмансипация ваша? Хотели же через суд добиваться, или так и будете, половинчато жить?

– А-а…

– Бэ! Шо вы здеся в офицера́ выбились, это не полдела даже, а четверть! Ещё четверть, это когда вы на этом пароходе главными прибудете. Ну а остальное, это уже суд и мнение общественности!

– Второе, – он потёр руки, – алмазы! Правительство Южно-Африканского Союза признало за тобой право на половину трофея! Ну?! Шо как неродной?!

– Так… жму плечами неловко, опуская ложку, – будто и не мои.

– Не в том смысле! – поправляюсь я, завидев выпученные глаза Фимы, – Хрен ему, этому Родсу с наследниками… так ведь?

– По всем законам, хоть даже и международным – так, – важно подтвердил Бляйшман, – потому и тянули время, шо сверялись и проверялись! Такая головоломка юридическая вышла, скажу я вам – цимес, и никак не подкопаешься через тухес!

– Ты мне зубы не здесь… – спохватился он, – в чём дело-то?

– Ну… думал уже о том, и считаю… – говорю, будто ныряю в ледяную купель.

– … неправильным считать их своими. Погоди! Теперь ты меня дослушай! Хрен ему, а не Родсу с наследниками, но…

– На русскую общину? – дядя Фима откинулся назад, скрестив руки, – На бедных и обездоленных?

В голосе и самой позе нескрываемый скепсис и непонимание такого поступка.

– Да! То есть нет. На общину, но не раздавать и не помогать, а… На общину сейчас бессмысленно, потому как буры в нас заинтересованы.

– И не только они, – подтвердил Бляйшман, – но и Франция с Германией, кто бы мог подумать?! А куда им деваться, если самих буров с гулькин… хм, нос, а ехать в Африку европейцы особо и не хотят.

Проблема эта остро стоит у европейских держав. В Германской Восточной Африке меньше тысячи белых, и это включая как чиновников и офицеров, командующих аскари[31], так и торговцев, плантаторов и членов их семей. В Юго-Западной Германской Африке около десяти тысяч белых, что тоже как бы… не слишком.

У французов немногим лучше, равно как и у бельгийцев с итальянцами. Не едут!

– Зажрались, – выразил Санька свою, единственно верную позицию, сощурив пренебрежительно глаза, – им клозеты тёплые подавай и вежливых полицейских на каждом углу, а если и нет – дайте сразу землицы побольше, рабов полсотенки, да этих… субсидий от государства. А иначе ни-ни!

– Да нет, Санечка, – грустно усмехнулся дядя Фима, – не они зажрались, а у нас – жопа!

– Во-от такой тухес, – растопырил он руки в стороны, показывая што-то совершенно слонячье, – и я тебе так скажу, шо если из государства люди готовы бежмя бежать хоть в малярийное чисто поле посреди Африки, то это таки пиздец, а не государство!

– Буры… – он пожевал губами, – не так штобы в большом восторге от нас, а просто поняли – случись што ещё раз, только всерьёз, и их просто стопчут. А германцы с французами всегда готовы воевать до последнего русского солдата! Или бурского. Поэтому будут давать много, но размазывать это много тонким слоем по большой тарелке на ещё больше народа, так вот.

– Угум, – спеша прожевать, соглашаюсь с ним, – потом вот прямо сейчас – бессмысленно давать. Дам я, так буры меньше дадут, ну или французы с германцами, не суть важно. А вот потом…

Я замолчал, ощущая подступающее, а потом и всё нарастающее аление ушей.

– … универ… гхм! Университет хочу заложить, – признался наконец, не подымая глаз. И зачастил скороговоркой:

– Возьму только пару жменей на Фиру и Наденьку, ну и так, штоб было! А остальное, вот ей-ей – на университет!

– О как… – сомнабулически отозвался дядя Фима, глядя перед собой оловянными глазами.

– Здоровски! – завопил брат, хлопнув меня по спине, – Я знал, што ты такое придумаешь, чтоб ваще – ух!

– Университет, – повторил дядя Фима, и уже более осмысленно:

– Университет… а знаешь, в этом што-то есть! Целиком если, это никаких алмазов не хватит, но основать… хм, это такая реклама, такая… Самому, што ли, – забубнил он себе под нос, явственно задумавшись, – это ж какой уровень получается! Никаких денег… Хотя нет, всё равно жалко… но реклама! И Свет, даже и самый высший, н-да…

Мотанув головой, он снова было впал в транс, но быстро справился.

– Неожиданно… н-да, красивый жест, и ведь правда… Ладно, закрыли пока! Я так понимаю, алмазы пока полежат?

– Угум.

– А-атлично! С этим тоже можно будет провернуть… я снова забежал вперёд и не о своём? Так, о чём я… А! О моторе.

– Дело такое, – Бляйшман затарабанил пальцами по столу, – в общем, тебе его лучше продать. Не вскидывайся! Не целиком, а семьдесят пять процентов в пользу Союза, смекаешь?

– Нет? – огорчился он, – Хм… такое дело, шо мотор получился слишком… слишком! Передовые технологии, и дело такое, шо за тобой их просто не признают. Уже… звоночки были.

– Будут, – дядя Фима завздыхал, – рисовать всякие старые каракульки, якобы наследия умерших изобретателей… ну ты понял, да?

– Понял, – у меня ажно зубы скрежетнули, тогда только опомнился.

– Прости, – повинился дядя Фима, – здесь я тебе просто не помогу! Это на государственном уровне, понимаешь? То есть официально тебя могут в жопку целовать и награды давать, а всякие там судебные претензии, это же ж частное дело!

– И сколько? – мрачно поинтересовался я, смиряясь с реалиями. Не то штобы вовсе не ожидал чево-то подобново, но думалось всё больше за промышленный шпионаж, а тут такое – разом! Но да, при здравом размышлении…

– Дело такое… – Бляйшман кхекнул смущённо, – денег у Союза сейчас не то штобы и много, да и те нужны… В общем, землёй! Соглашайся! Три тысячи акров[32] в Претории, и два раза по три в новых землях.

– О как… – моя крестьянская натура завопила радостно, и ажно голова закружилась от такой дурнины.

– Мотор и коленвал – живые деньги, – возразил я для порядку, пытаясь унять несостоявшевося крестьянина внутри меня, – а эти пустоши то ли поднимешь, а то ли и нет. Когда с них деньги пойдут, да и пойдут ли вообще, большой вопрос! Я таки понимаю, што в земле может быть што-то, но может и вовсе не быть! Да и наладить добычу, даже если там што-то есть, это сильно непросто и очень денежно.