Бриганты (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 40

— Сеньоры рыцари собрались поохотиться? — поинтересовался монах.

— Надеюсь, это не грешно? — спросил я в ответ. — День сегодня вроде бы скоромный. Или я ошибаюсь?

— Нет, шевалье не ошибся, сегодня можно есть мясное, — сказал проповедник, перестав улыбаться.

Видимо, почувствовал, что я не отношусь к его поклонникам.

— Повесьте его головой вниз, — приказал я арбалетчикам, сопровождавшим нас с Карне де Бретоном.

— Чем я провинился перед шевалье?! — воскликнул монах высоким голосом, а затем продолжил низким: — Это дьявол науськивает вас на меня! Остановитесь!

Я провел со своими бойцами разъяснительную работу, поэтому слова проповедника их не остановили. Жак Оруженосец, следуя моей инструкции, врезал балаболу в рыло, заставив проглотить пару зубов и заткнуться. Монаху связали руки за спиной, а к ногам привязали длинную веревку, которую перекинули через сук. Потянув за нее, подняли проповедника на такую высоту, чтобы голова его была немного ниже моей. Впрочем, голову закрыли опавшие вниз подолы рясы и грязной белой шелковой рубахи. Я вспомнил, как он порицал склонность к роскоши. Поэтому проповедник и прятал шелковую рубаху под грубую рясу. Прошли те времена, когда святость определялась количеством вшей и блох. Шелк за последние годы заметно подешевел, так что его могли позволить себе те, кто имел деньги и не хотел кормить кровососов. Нашему обозрению открылось и хозяйство монаха, довольно внушительное. Кому не надо, тому дается много. Подолы завернули под бечевку, которая служила вместо ремня, открыв голову монаха. Он покачивался из стороны в сторону и, пришепетывая, скулил:

— Я — божий слуга! Напав на меня, вы выполняете волю дьявола!

— Если бы ты был божьим слугой, нас бы уже поразила молния, — съязвил я. — Значит, дьяволу служишь ты. Осталось выяснить, как именно и за сколько серебряников?

— У меня только один господин — всевышний! — высоким голосом произнес он и продолжил низким: — Ему служу бескорыстно и на него уповаю, чтобы вразумил вас, поднявших руку на раба божьего!

Я кивнул Жаку Оруженосцу, который врезал проповеднику палкой по заднице, заставив завопить от боли.

— Кто и зачем прислал тебя в город? — начал я допрос.

— Бог меня послал, чтобы искоренил скверну в душах горожан! — пламенно, высоким голосом, заверил проповедник, лицо которого начало наливаться кровью, краснеть.

— Сомневаюсь, что богу нужны сведения о наших крепостных стенах, — произнес я насмешливо. — Разведите под ним костер. Огонь очистит от вранья, и мы узнаем о дьявольских планах.

Поняв, что под дурака закосить не сможет и что церемониться с ним не собираются, монах заговорил спокойно, расчетливо:

— Если отпустите, я все расскажу, как на духу.

— Вот это другой разговор. Если не соврешь, останешься жив, — пообещал я. — Давай, выкладывай!

— Меня Ортинго прислал. Он хочет захватить Шательро, — быстро выпалил он.

Ортинго — это один из трех командиров бригантов, которые захватили герцогиню Изабеллу. С выкупом у них ничего не вышло. Принц Эдуард решил обменять ее на Саймона Барли, одного из своих рыцарей. Сейчас шли интенсивные переговоры.

— Сколько тебе пообещали? — спросил я.

— Сто золотых, — ответил монах.

— Подорожали Иуды, — сделал я вывод. — Где стоит отряд Ортинго?

— Должны ждать меня в деревне Миребо, — ответил он.

— Знаешь такую деревню? — спросил я Карне де Бретона, который был против захвата проповедника, но, услышав о намечаемом нападении на город, покраснел больше, чем допрашиваемый.

— Примерно день пути на заход солнца, — ответил рыцарь. — Большая деревня, богатая.

— Теперь уже бедная. Бриганты там всех обобрали, — сообщил монах, лицо которого побурело от прилившей крови.

— Кастрируйте его и отпустите, — приказал я арбалетчикам.

— Шевалье поклялся, что не тронет меня! — завопил монах, задергавшись не веревке, как карась на крючке.

— Я пообещал отпустить тебя живым, — возразил ему. — Так и будет. А яйца тебе, монаху, ни к чему. Заодно избавишься от искушения и людей перестанешь прельщать дьявольским голосом. Теперь он у тебя все время будет высоким. Очень высоким.

К тому же, с такой раной он не пойдет в Миребо, не предупредит Ортинго. Придется монаху полежать несколько дней в деревенской избе, пока заживет. На лечение оставили ему пять су. Остальные собранные им подаяния поделили между собой. Подозреваю, что арбалетчики получили то, что отдали вчера. Они, приученные кастрировать скотину, проделали все быстро. Ревущего монаха оставили под деревом, на котором он недавно висел, а сами вернулись в город, чтобы подготовиться к походу.

Деревня Миребо была большой, десятков на семь дворов. Со стороны леса ее защищала стена высотой метра два с половиной, сложенная из дикого камня. О том, что в деревне расположился отряд бригантов, говорил только табун лошадей голов на тридцать, который пасся на лугу вместе с десятком коз. Присматривали за ними трое мальчишек и две лохматые собачонки. В остальном деревня казалась вымершей.

Из-за каменной стены вышел босой мужчина в латаной рубахе с коротким рукавом и длиной по колени и направился по извилистой тропинке к лесу. В правой руке он держал топор.

— Приведите его, — приказал я арбалетчикам. — Только аккуратно, без битья.

Сами бывшие крестьяне, они очень любили поиздеваться над деревенскими. С городскими вели себя скромнее. Наверное, надеялись накопить деньжат и стать горожанами.

Крестьянин оказался мужчиной лет тридцати пяти, худой и жилистый. Длинные темно-русые волосы на голове и борода были спутаны. Такое впечатление, что он никогда не расчесывался. Открытые части рук и ног были покрыты серовато-бронзовой смесью загара и грязи. Карие глаза смотрели настороженно, с опаской.

— Сколько бригантов в деревне? — задал я вопрос.

— А кто их знает! — ответил крестьянин. — Много.

— Сотня? Две? Три? — спросил я по-другому.

— Больше сотни. Может, две, — произнес он и добавил в оправдание: — Не умею я считать.

— Они живут кучно или по несколько человек в каждом доме? — продолжил я допрос.

— По три-четыре человека, но не в каждом доме, — рассказал крестьянин.

— Покажи, в каких, — потребовал я.

— А вы напасть на них хотите? — спросил он.

— Угадал, — ответил я.

— Так, может, это, может, мы сами их, — предложил крестьянин. — Если вы потом грабить нас не будете.

— А кто вам раньше мешал перебить их?! — удивленно поинтересовался я.

— Их товарищи пришли бы и сожгли деревню. А так сочтут делом ваших рук, — ответил он. — Вы заедете утром, оружие и доспехи заберете и отправитесь дальше.

— Я не против, но мне нужен их командир Ортинго, — потребовал я.

— Отдадим, нам он ни к чему! — горько ухмыльнувшись, произнес крестьянин. — Только поклянись, что не будете грабить.

— Клянусь! — перекрестившись, молвил я.

— Приезжайте на рассвете, я вас встречу, — сказал крестьянин на прощанье и пошел в деревню, так и не срубив ничего.

Я верил ему, но не на все сто процентов. Жизнь меня научила, что предать может любой. Иногда даже вопреки своим интересам. Поэтому оставил пять человек наблюдать за деревней, а с остальными отошел вглубь леса, где на поляне паслись наши лошади. Со мной пришли сюда восемьдесят человек из моего отряда. Остальные охраняли наше имущество в Шательро. Слишком много ценного барахла накопилось у нас, чтобы оставлять его под присмотром баб.

Ночь прошла спокойно, если не считать массированных атак комаров. Казалось, что они слетелись сюда со всей Франции. Мои дозорные не заметили ничего подозрительного в деревне. Табун лошадей все также пасся на лугу, только не было коз. На всякий случай я разделил отряд на две половины. Вторая под командованием Хайнрица Дермонда осталась на краю леса.

Как только мы выехали на дорогу, из крайнего дома вышел вчерашний крестьянин. На этот раз он был без топора. Засунув большие пальцы рук за веревку, которой был подпоясан, он стоял на дороге, погрузив ступни в темно-серую пыль. Виду него был спокойный, равнодушный. Такое впечатление, что встречает деревенское стадо, которое возвращается с пастбища.