Вечный капитан (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 26

Утром мы начали засыпать ров в нескольких местах. Для таранов и башен делали широкие проходы, а для пехоты с лестницами — узкие. Засыпали рыжевато-коричневой землей и обломками развалин. Представляю, как будут материть нас археологи, если надумают проводить здесь раскопки. Хотя вряд ли. Насколько я помню, в конце двадцатого века на этом месте будут стоять многоэтажки. Посмотреть какие-то развалины предлагали отправиться на экскурсионном автобусе. Я не поехал. Не понимаю, какой смысл смотреть на обломки камней?! Одновременно мы собирали тараны и башни. Все составные части привезли с собой, хотя кое-что можно было бы изготовить на месте. В тринадцатом веке деревьев здесь еще много.

Засыпали ров в основном крестьяне. Ахейцы и мои арбалетчики, спрятавшись за щитами, обеспечивали им огневое прикрытие. Крестьян, своих земляков и единоверцев, бенгазийцы не жалели. Мои воины тоже. В итоге к вечеру крестьян осталось человек двадцать. К тому времени на смену погибшим пригнали новых из дальних деревень. Всю ночь они носили морскую воду, которой поливали башни и тараны, чтобы осажденные не подожгли во время штурма.

Начался он рано утром, до восхода солнца, пока не жарко. Чем мне понравились ахейцы — их не надо было подгонять. Они знали, что в случае успеха будут грабить город три дня. Кто-то распустил слух среди солдат, что внутри полные склады специй и благовоний, за которыми и приплыли генуэзцы. Не знаю, откуда появился такой слух, ведь в захваченных генуэзских галерах были только скот, пшеница, оливковое масло, хлопок, шерсть, кожи, вяленая и соленая рыба и морские губки, которые еще древние греки и римляне внедрили в банное дело. Я хотел опровергнуть слух, а потом пришел к выводу, что распустил его кто-то из ахейских рыцарей, чтобы воины смелее шли в атаку. Жадность сильнее страха.

На этот раз я не рвался в атаку. Стоял напротив восточной стены, самой длинной, в компании сыновей, одетых в шлемы, кольчуги и бригандины и вооруженных маленькими щитами, короткими копьями и кинжалами, Вильгельма де Виллардуэна, Олфера Нездинича, Бодуэна де Реми и дружинников из конных сотен и наблюдал, как крестьяне-арабы, подгоняемые ахейцами, толкали к ней башни на колесах. За башнями шли пешие рыцари. Рядом к стене шли пехотинцы с лестницами. С юга и севера к воротам сейчас катят тараны. Будут отвлекать внимание. Ворота считаются самым слабым местом в защите крепости. Обычно там и собирают большую и лучшую часть городского войска.

Башни, кренясь в разные стороны, медленно приближались к стене. Иногда угол наклона становился очень большим, и мне казалось, что башня сейчас рухнет. Со стен по ним стреляли горящими стрелами и болтами. Наверное, спереди башни уже напоминают ёжика, у которого горят иголки. Мои и ахейские арбалетчики и лучники вели ответный обстрел бенгазийцев и генуэзцев. Поскольку арбалеты со стальными луками были мощнее, били дальше, защитников на стенах становилось все меньше. Вскоре ближняя к нам башня добралась до стены. Внутри ее по лестницам начали подниматься рыцари. Площадка наверху была маленькая, всего человек на пять. Когда там собралось такое количество воинов, они опустили на стену переходной мостик, который был шириной метра полтора. По нему ахейцы и побежали на городскую стену. Первых двоих сшибли арбалетными болтами. Один рыцарь сразу рухнул вниз, а второй какое-то время лежал на мостике, пока на него не упал другой рыцарь, раненый копьем, и они вдвоем не полетели вниз. Но двое ахейцев перебрались на стену и начали рубиться с осажденными, явно превосходя в военной подготовке и решимости. Следом за ними по одному или парами на стену начали перебираться другие рыцари и сержанты. Подошла к стене и вторая башня. Она стала криво, с наклоном влево, но по перекинутому на стену мостку сумели пробежать рыцари и начали теснить бенгазийцев. На помощь по лестницам поднимались пехотинцы. Всё, можно считать, что город наш.

— Пора и нам в бой, — решил я и пошел к ближней башне.

Она была из трех сплошных стен, а вместо четвертой, задней, всего несколько соединительных бревен. Внутри башни сильно воняло гарью. К боковым стенам приделаны по лестнице, которые вели к лазам верхней площадки. Перекладины лестниц не ошкурены, царапали ладони, пока добирался до площадки. Лаз был узковат. Я еле протиснулся в бригандине, а потом зацепился рукояткой сабли. Пришлось поворачиваться боком и высвобождать ее. Светлые доски переходного мостика были покрыты лужицами крови. На стене лежали несколько убитых арабов и генуэзский арбалетчик. Последнему обрубили голову в железном шлеме и поставили ее на зубец стены. Подозреваю, что пленных генуэзцев не будет. Ахейцы почему-то считают их предателями. В городе на плоских крышах домов стояли старики, женщины и дети. Они смотрели на нас и, наверное, не хотели верить, что прежней жизни пришел конец. Видимо, еще на что-то надеются, иначе бы уже начали прятаться.

Я пошел по дозорному пути в сторону северо-восточной башни, которая была ближе. Там еще шел бой: десятка два арабов сдерживали натиск примерно такого же количества ахейцев. За мной шагали Олфер и Бодуэн, за ними — Вильгельм и мои сыновья, а замыкали дружинники, которые головой отвечали за наследников. Кстати, Иван столкнул копьем голову генуэзца с зубца стены, она упала внутрь города. Я шел и думал, зачем он это сделал? Жалость, брезгливость, жестокость? Любой из вариантов меня не устраивал. Воин должен быть бесчувственным. Можно или думать, или чувствовать. Эти процессы несовместимы. Человек рожден думать. Особенно в бою. От этого зависит его жизнь. Князь — а Ивану, если доживет, придется занять мое место — и подавно должен забыть в бою об эмоциях. От этого зависит жизнь его дружины, а следовательно, и всех жителей княжества. Чувствовать рождена женщина. Правда, иногда природа ошибается, и тогда появляются феминистки и футбольные фанаты.

Когда мы подошли к башне, сопротивление там уже было подавлено. Оставшиеся в живых арабы отступили на нижние ярусы башни, а потом и вовсе побежали в город. Два мусульманина еще были живы. У одного, одетого в темно-синий ватный халат, правая часть туловища была разрублена от ключицы до легкого. Раненый дышал со свистом, и на груди, в прорези, между клоками окровавленной ваты, надувались розовые пузырьки. Второго ранили в живот, скорее всего, копьем. В том месте в желтовато-сером, стеганном халате была дырка, вокруг которой, особенно ниже ее, ткань стала темно-красной. Он безучастно смотрел в небо. По смуглому худому лицу с черными усами пробежала судорога. Араб сглотнул слюну, отчего острый кадык пробежал вверх-вниз и опять предался созерцанию бесконечного неба.

— Добейте их, — приказал я своим сыновьям.

В эту эпоху анатомия человека — один из главных учебных предметов. Правда, изучают его в очень узких практических целях. Как убить одним ударом, как убить, но чтобы мучился подольше, как сделать очень больно… Мои сыновья знали азы этой науки. Старший ударил разрубленного коротким и тонким копьем в шею чуть ниже уха, в сонную артерию. Средний то же самое проделал с раненым в живот. Удар милосердия. У обоих наконечники копий были в крови.

— Попробуйте кровь с наконечника на вкус, — приказал я сыновьям.

Им всю жизнь придется воевать. Пусть с детства знают вкус вражеской крови. Оба послушно выполнили приказ. Ни капли брезгливости, только любопытство и желание понравиться отцу.

— Ну, как? — поинтересовался я.

Иван пожал плечами и ответил:

— Не знаю.

Владимир, посмотрев на старшего брата, повторил его жест и слова. Они — дуальная пара, ведущий и ведомый, хотя средний брат все время пытается доказать, что он круче. Если Владимир останется при Иване, не займет другой княжеский стол, вдвоем они многого добьются. Из старшего получится хороший управленец, из среднего — дипломат. Младшего сына я собирался направить по церковной линии, но он оказался даже менее дипломатичным, чем старший, и более задиристым, чем средний. С такими данными и поддержкой старших братьев наверняка станет удельным князем.