Вечный капитан (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 48

— Ты — конфуцианец?! — удивился Лю Пэй.

— Нет, — ответил я, — но уважаю мудрых людей не зависимо от их веры и национальности.

С тех пор он начал уважать меня, не зависимо от моей веры и национальности. Берке даже посмеивался, что Главный Черби стал относится ко мне лучше, чем к нему, и почти также хорошо, как Бату.

После обмена приветствиями, хан Бату показал мне на место между Байдаром и интендантом. В эту эпоху место за столом не бывает случайным. Впрочем, в другие эпохи тоже, особенно среди богатых или знатных. Значит, меня считают родственником. Благодаря браку моих сыновей с дочерьми Берке, я принят в линьяж Чингизидов.

— Сколько ты привел воинов? — спросил хан.

— Тысячу, — ответил я. — Чтобы мне не добавили чужих. Предпочитаю командовать людьми, которых я знаю.

— Тебе не повезло! Все равно будешь командовать незнакомыми, — произнес, улыбаясь, Бату. — Теперь ты будешь командиром тумена.

— Ради такой чести так уж и быть, потерплю незнакомых, — сказал я шутливо.

Байдар засмеялся и хлопнул меня рукой по левому плечу. Раньше мы с ним не были близки, но Байдар очень уважал Берке. Видимо, двоюродный брат замолвил ему за меня словечко.

— Пойдешь с Байдаром и Орду на поляков, — сказал хан Бату. — Поляки будут рады тебе. Я слышал, ты украл невесту у сына польского князя.

— Захватил в плен, — уточнил я. — Со мной в походе наши с ней сыновья.

— Отец Тэмуджина тоже захватил его мать в бою, — сообщил Орду. — От таких женщин рождаются настоящие воины.

Мне было интересно, сам Орду додумался до этого или ему кто-то подсказал? Я не стал говорить, что, если бы так и было, то все женились бы только захваченных в бою.

Вместо этого поинтересовался:

— Далеко Берке? Хочу порадовать его, что он стал дедом. В первый раз его дочери родили девок, но во второй одна не послушалась отца и родила мальчика.

Все засмеялись, потому что знали, как не везет Берке с рождением сына.

Мы обговорили предыдущий рейд. Командовать корпусом будет Байдар. В нашу задачу, кроме перераспределения собственности, входило отвлечение поляков, немцев и чехов, чтобы они не пришли на помощь гуннам, по которым будет наноситься главный удар.

— Я посылал к гуннам несколько посольств с предложением прогнать половцев и перейти под мою руку. Ни разу не ответили, — пожаловался Бату.

— Наверное, никак не решат, достойны ли они такой чести?! — подколол я.

— Мы поможем им решить, — злорадно ухмыльнувшись, произнес хан Бату.

Я вдруг понял, что ему не важны добыча или месть половцам. Ему надо подчинение, признание его силы, превосходства. И чем больше он покорял стран и народов, тем сильнее становился, потому что следующих захватывал с помощью предыдущих. Процентов на девяносто его армия состояла из воинов, набранных в покоренных странах. Монгольскими оставались лишь гвардия и стратегия и тактика ведения войны и дисциплина.

В моем тумене было полторы тысячи тяжелой конницы из русских, алан, булгар, четыре с половиной тысячи средней и легкой конницы, в основном половцев, туркменов, башкир, черкесов и четыре тысячи русских пехотинцев из Киевского и Галицкого княжеств. Мы будем таскать монголам каштаны из огня. Тумены Байдара и Орду будут помогать и присматривать за нами.

Город Люблин размером с Путивль. Через несколько веков первый разрастется, а второй захиреет. Построен Люблин на холме, что на берегу речушки Быстрица. Стены деревянные, высотой метров пять, а прямоугольные башни каменные и метра на два выше. Есть и ров, но он засыпан снегом, так что трудно определить ширину. Люблинцы отказались сдаваться. Надеются отсидеться за крепкими, как они считают, стенами, до подхода помощи. Ими были выпущены несколько стрел и болтов в монгольских парламентеров, которые подъехали к воротам для переговоров. После первого выстрела переговоры считаются законченными. Теперь, даже если жители попросят пощады, ее не будет. Несколько сотен пленных поляков строят заграждение вокруг города, чтобы никто не убежал, сколачивают лестницы и таскают камни и куски льда для осадных машин. Большую часть осадной техники составляют китайские катапульты разного размера, но есть и из Средней Азии. У Хорезмшаха захватили и требюшеты, которые монголы называют приятным для русского уха и характеризующим действие словом «хуйхуйпао». Мечут они камни, которые с трудом поднимают четыре человека. Есть и китайские тяжелые арбалеты, тройные, которые заряжаются тонкими бревнами и каждый из которых обслуживают несколько десятков человек. Занимаются этим пленные, а руководят китайцы и арабы, получая из добычи долю тяжелого конника.

Идет второй день осады. Пленные еще не закончили возводить заграждение, а одна городская стена уже наполовину разрушена. Завтра ее доломают, и русские пехотинцы пойдут на штурм. Они сейчас обстреливают осажденных из луков и арбалетов и время от времени имитируют штурм. Так продолжается днем и ночью. Войско, разделенное на три смены, не дает люблинцам отдохнуть ни минуты. Их изматывают, чтобы упали духом, потеряли волю к сопротивлению и бдительность. В этом основа тактики монголов: сперва подавить морально, а потом физически.

Я иду в свой шатер, который выделил мне Лю Пэй. Перед входом в него на вкопанном в землю шесте развевается мое знамя. Шатер изготовлен из войлока и покрытого красным лаком холста и стоит на основе из бревен и досок, которые при переезде разбираются и двигаются за войском в обозе. Сверху доски покрыты коврами. Внутри по обе стороны от входа стоят две жаровни, наполненные дымящими древесными углями. Под стенками лежат четыре свернутые постели, моя и моих сыновей. Лю Пэй выделил мне и низкий длинный китайский стол с нарисованным на столишнице камышом, на котором сидят розовые птички. Он рассчитан на двенадцать человек, но место за противоположным от меня и ближним к входу торце всегда остается свободным. Чтобы не перепутать, кто в шатре хозяин.

— Накрой стол и позови тысяцких, — приказал я Савке, садясь на ковер во главе стола.

Скорее всего, послезавтра перед утренними сумерками, когда больше всего будет клонить ко сну, пойдем на штурм. Это уже не первый город, который будет захватывать, но все равно надо обсудить детали с командирами. В прошлый раз часть воинов побежала грабить вместо того, чтобы сначала очистить городские стены по всему периметру. Байдар сделал вид, что не заметил. Иначе бы пришлось казнить всех, нарушивших приказ. Во второй раз такой промах не простит. Что и надо будет перед штурмом вбить в голову каждого нашего воина. Я на штурм не пойду. Монголы считают, что командир тумена должен воевать головой, а не руками. В атаку он должен идти только в крайнем случае, возглавляя резерв, гвардию. У меня теперь есть гвардия — тысяча тяжелых конных дружинников, путивльских, киевских и галицких.

Савка ставит на столе три больших бронзовых блюда, наполненных горячей вареной говядиной, от которой идет пар, три медных кувшина с медовухой и прямо на стол кладет нарезанный большими ломтями хлеб из смеси пшеничной и ржаной муки. По одному, двое заходят тысяцкие, садятся за стол. Каждый на свое место. Причем я не указывал, кто и где должен сидеть. Они сами знали свое место. По крайней мере, споров не было. Справа от меня — Мончук, командир гвардии. Слева — Бодуэн, командующий смешанной тысячи из тяжелых и средних всадников. Далее сидят две пары, которые ведут в бой тысячи легких и средних всадников: Никита и три монгола, назначенные Бату, среди которых Амбагай, приезжавший когда-то ко мне послом. Пров и Олфер Нездиничи, Будиша и Доман — командиры русских пехотинцев — в самом низу. Мои сыновья не едят со мной, потому что служат сотниками в гвардии. Им не положено по чину присутствовать на таких совещаниях. Сейчас они присматривают, чтобы никто не сбежал из города.

После обеда, потягивая сладковатую медовуху, я говорю своим тысяцким горькие слова:

— В присутствии воинов передайте сотникам мой приказ: каждого, кто начнет грабить раньше времени, рубить без жалости. Пусть лучше погибнет один жадный дурак, чем вся сотня из-за него.