Р26/5/пси и я (СИ) - Коуни Майкл Грейтрекс - Страница 39

Господи! Как это было прекрасно! Я не могу описать это чувство полноты: как будто до этого момента я жил только в состоянии половины от себя целого! Все романтические случаи с юными сильными девушками из рядов Первопроходцев казались убогими, жалкими и низменными по сравнению с этим состоянием. Даже не знаю, как нам удалось приготовить завтрак этим утром. Беспомощно хихикая, как дети, мы изворачивались, чтобы постоянно чувствовать друг друга. Не помню, как мы умудрились разжечь огонь, подогреть вчерашнее жаркое. Потом кормили друг друга одной ложкой прямо из котелка.

Затем мы побрели, держась за руки, по влажной траве в направлении леса. У нас еще осталось какое-то чувство невыполненного долга, к тому же, как сказала Гертруда, если мы покажем хороший результат в этой экспедиции, то они, может быть, снова отправят нас вдвоем. Только в другой проект.

Деревья теперь казались нам более дружелюбными, зверьки крутились под ногами, почти как ручные. Мы дошли до рощи анемонов и некоторое время стояли, наблюдая, как они пульсируют, подобно гигантским сердцам, а щупальцами размахивают, будто приветствуют. И вот деревья зашелестели, в ветвях оказалось животное. Наверное, оно было брошено туда каким-нибудь отдаленным деревом. Толстые листья ухватили животное, как пальцами, мгновение словно бы взвешивали его в своей зеленой ладони, а затем мягко забросили его прямо в один из анемонов. Растение поймало его, опутало сетью щупалец, и зверек исчез в его внутренностях.

Это выглядело совершенно естественно, доктор, вы понимаете? В порядке вещей. Так, как и должно быть. Зверек не был напуган. Он добровольно отдал свою жизнь для продолжения существования большого растения. Все время, пока были в лесу, мы ощущали прилив любви к планете, друг к другу. Ничто не казалось ужасным здесь, на Цузаме.

Поразмыслить о своих ощущениях, проанализировать наблюдения мы смогли гораздо позже, когда вернулись к кораблю и улеглись под его опорами, прижавшись друг к другу. Тогда-то тревога впервые завибрировала, сигналя мозгу о некоторой нестыковке, несоответствиях, связанных с элементарной логикой.

Этой ночью, пока мы лежали на траве, Гертруда изложила мне свою теорию касательно устройства местной экосистемы. Тут было о чем рассуждать, к тому же это помогало держать страх в узде.

— Это восхитительно компактный полный цикл, Алек, — говорила она. — Начнем с травы. При свете дня при помощи фотосинтеза она производит углеводы, которые насыщают слизней, живущих среди корней. Слизни превращают углеводы в белки, которые питают маленьких зверьков. Зверьки, когда чувствуют, что... созрели, если можно так выразиться, добровольно отдают себя деревьям. Деревья закидывают их тем растениям, которые фактически наполовину являются животными. Эти растения контролируют запасы влаги, благодаря особому органу, похожему на сердечный насос, и длинным корням, которые могут достичь глубоко лежащих грунтовых вод, питаемых потоками с гор. Они качают воду, которая затем стекает в долину, обеспечивая влагой деревья и траву. Круг замыкается.

И тут я снова почувствовал, как ужас вползает в мою душу. Еще когда мы выходили из леса, я посмотрел назад и ощутил странную печаль, ощущение тоски от разлуки... с деревьями! Мне даже показалось, что деревья едва заметно тянутся ко мне своими ветвями. Я гадал: уж не кажется ли им, что мы... созреваем?

Еще два дня мы жили под открытым небом в теплом благодатном климате Цузама. Как сказала Гертруда, колонисты должны быстро здесь освоиться и наш опыт будет для них очень полезен. Кстати сказать, опыт был полностью успешным: каждое утро мы просыпались свежие, отдохнувшие, полные энергии. Несмотря на то, что мы спали на влажной траве, никто из нас не страдал от холода или дискомфорта. Затем мы отправлялись исследовать планету. Взявшись за руки или обнявшись, мы брели по «нашей» планете, пробудившей в нас любовь. Даже представить себе не могли, чтобы оставаться порознь хотя бы минуту. Вскоре мы пришли к выводу: все, что можно было увидеть в этой части планеты, мы уже изучили. Нам не встретились никакие новые формы жизни или вариации тех, что уже были знакомы. Фактически все, что нам оставалось в ближайшие два дня, — это наслаждаться обществом друг друга до тех пор, пока не придет время улетать.

Мы отправились было в экспедицию в сторону гор, однако ее пришлось прервать. Когда мы приблизились к подножию одного холма, почва стала неровной, каменистой. Я вскочил на валун и повернулся, чтобы помочь Гертруде. Она рванулась ко мне так стремительно, что я не удержал равновесие, и мы оба повалились на землю.

— Эй, в чем дело? — запротестовал я.

— Ты отпустил меня, ты отпустил мою руку, когда взобрался на этот валун. Я почувствовала себя потерянной.

Она нервно хихикнула и, просунув руку мне под одежду, погладила мою грудь. Я был слегка встревожен моими собственными ощущениями. Хотя понял это не сразу! В тот момент, когда я отпустил руку Гертруды, мне показалось, что меня разделили надвое — и ментально, и физически. Я размышлял об этом, пока мы шли, крепко держась за руки, интуитивно боясь снова потерять контакт, обратно через лес. Гертруда безмятежно болтала, как будто этот эпизод уже вылетел у нее из головы.

— Когда мы закончим наше исследование, почему бы нам не остаться здесь и не присоединиться к колонистам? — предложила она.

— Оставить ряды Первопроходцев? — испуганно переспросил я.

— Почему бы и нет, Алек? Здесь у нас могла бы быть хорошая жизнь. Мы можем оказаться здесь как раз ко времени прибытия первой партии поселенцев и можем принести пользу здесь, с нашим-то опытом.

Она смотрела на меня умоляюще и при этом говорила совершенно серьезно. Черт меня побери, я пытался рассуждать здраво: она же старше меня на целую пропасть лет! У меня были другие женщины, но для нее я, похоже, был первым и единственным мужчиной... Крупицы здравого смысла еще оставались во мне, несмотря на то что мои руки держали ее в объятиях.

— Это прекрасная идея, — произнесли мои губы. Мое тело согласилось с этим, но мой мозг, в котором оставалась лишь крошечная часть, способная рассуждать, буквально кричал, что я поступаю как идиот. И это было так просто — запереть остатки рассудка за дверью...

По крайней мере до того момента, пока мы не вышли из леса на равнину. Гертруда обернулась и посмотрела на оставшиеся позади деревья. Ближайшее из них потянулось к нам, протягивая руки-ветви в любовном порыве... Экстаз отразился на лице Гертруды.

— Не сейчас, — прошептала она деревьям. — Дайте нам время привыкнуть, понять свой путь. И тогда нас станет больше. Просто немного подождите.

В ужасе я вырвал у нее свою руку и бросился бежать. Кажется, я даже закричал. Словно споткнувшись обо что-то, упал на землю, не сделав и четырех шагов. Казалось, мы были прикованы друг к другу. Гертруда лежала рядом со мной, мурлыча в мое ухо слова утешения:

— Все будет в порядке, милый! Бояться нечего... Разве можно бояться любви?

Каким-то образом мы все-таки добрались до лагеря у подножия корабля. Мы лежали рядом, ее руки крепко обнимали меня, пытаясь унять дрожь, которая сотрясала меня от пережитого ужаса. Все это время она шептала мне:

— Глупый, глупый мой мальчик, не бойся. Я позабочусь о тебе, я здесь. Со мной ты будешь в безопасности, все будет хорошо...

Это чувство беспомощности, абсолютной беспомощности, доктор — вот что было невыносимо! Не знаю, есть ли какие-то смягчающие обстоятельства в этом убийстве. Мне пришлось ее убить! Понимаете, доктор? И все равно: безумен я был или нет! Поверьте, у меня просто не было другого выбора. В конце концов, кто из нас был действительно сумасшедшим? Или все-таки мы оба?

Беспомощность, бессилие в мире ненастоящих эмоций. Я был не только не в состоянии контролировать происходящее, но хотя бы понять, что происходит. «История без конца повторяется» — это вы хотите сказать мне, доктор, не так ли? Снова Уэймут? Хорошо. Если это даст вам ключ...