Р26/5/пси и я (СИ) - Коуни Майкл Грейтрекс - Страница 4

Вместо купания я прогулялся до берегового обрыва метрах в двухстах от гостиницы. Стоя на краю в легкой рубашке и шортах, я отчаянно мечтал о ветерке. Море блестело и переливалось на солнце. Над Птичьим утесом парили чайки.

Восхождение на утес было излюбленным местным развлечением. Смешивая напитки за барной стойкой, я частенько смотрел в окно на скалолазов-любителей. Лично мне одной попытки покорить вершину хватило с лихвой.

Со скального обрыва, где я стоял, до моря спускаться — метров восемьдесят, но чуть ниже начинался отлогий выступ из крошащегося сланца, словно мост, соединяющий скалу с утесом. Сам утес, тоже из сланца, возвышался над скалой еще на добрый десяток метров. Он рос прямо из моря и по форме напоминал уродливую, в набухших старческих венах руку тонущего гиганта.

Побывавшие наверху рассказывали потом, как было сложно находить уступы на практически гладкой стене, да и те, что попадались, сразу крошились от прикосновения.

Однако любителей острых ощущений подобные мелочи не останавливали. Сначала они сползали с обрыва на хрупкий мост и брели над водной пропастью. Если день выдавался ветреный, то море добавляло пейзажу зловещего колорита. Внизу жадно пенились волны, точно пасть голодного зверя, захлебывающегося слюной. Добравшись до утеса, очередной смельчак с перекошенным от страха лицом начинал карабкаться вверх. С каждым годом мост осыпался все больше и больше, а ноябрьские шторма размывали основание самого утеса. Когда-нибудь он обрушится окончательно. Не удивлюсь, если на моем веку. Тогда мне больше не придется любоваться, как эти идиоты радостно машут своим приятелям в баре, утопая по щиколотку в птичьем помете. Я скорбно вздохнул, думая о грядущей утрате главной местной достопримечательности.

Обернувшись, я увидел облако пыли, клубившееся меж полей над извилистой проселочной дорогой. А вот и гости! Никто из местных в такое время из города не возвращается. Нацепив на лицо самую подходящую улыбку из своего арсенала, я поспешил назад, к гостинице.

Очутившись внутри, я плотно прикрыл дверь и затаился. Схема, отработанная годами. Проникнуть в суть характера визитеров можно, только застав их врасплох. Стоит им тебя заметить — все пропало, тут же ставится блок.

Выждав немного, я попытался прощупать их, крайне осторожно, чтобы не привлечь внимания.

Так. Мешанина из колких реплик, раздражение, ощущение духоты и дискомфорта. Группа людей, связанных видимостью дружбы, которая на такой жаре истаяла без остатка, словно глазурь с торта.

Да, непростая предстоит неделька, но мне не привыкать... Улыбаясь во все тридцать два зуба, я распахнул дверь. Излучая дружелюбие и гостеприимность, смело шагнул под палящий зной.

Перед гостиницей затормозил сверкающий спортивный автомобиль с дверцами типа «крыло чайки». Он переливался на солнце, напоминая величественного кита, которого выбросило на берег. «Крыло чайки» изящно скользнуло вверх, и наружу выбралась высокая женщина, чей облик мог смело соперничать с роскошью авто.

Ее приветствие словно ножом резануло по моему обострившемуся восприятию.

— Гера Суинчик. — Гостья надменно взглянула на меня, без стеснения обнажая нелестные мысли. Я представлялся ей аборигеном, одетым в спецовку с надписью «XXX», лицо которого скрывала большая соломенная шляпа. Картинку дополняли высокие ботинки со шнуровкой, в которые я был обут. Угадывалась старая рекламная «фишка» в духе двадцатого века.

Говоря проще, Гера Суинчик мне откровенно не понравилась, но скрывать подлинные чувства — неотъемлемая часть моей профессии. Иначе в моем бизнесе нельзя.

— Джек Гарнер, — вежливо отозвался я.

Одно за другим стали подниматься остальные «крылья». Теперь автомобиль походил на освежеванную тушу, над которой славно потрудились китобои. С переднего пассажирского сиденья поднялся полный лысеющий мужчина. Управляла машиной, само собой, Гера.

— Мой супруг, мистер Суинчик, — бросила она, не давая бедняге шанса что-то вставить. Мощная энергетика дамы подавляла еще в зачатке любые попытки сопротивления «супруга». «Суинчик-свинчик», — ухмыльнулась Гера про себя.

Мысленные смешки остальных пассажиров стали ещё язвительнее. К образу деревенщины прибавился образ борова.

Но все же один голос выбивался из насмешливого хора. С заднего сиденья, одернув короткую юбку, на дорогу ступила девушка. Довольно высокая, стройная. Едкие карикатуры, которыми перебрасывались спутники, ее нисколько не забавляли.

— Меня зовут Мэнди, приятно познакомиться.

Искренняя улыбка. Дружелюбие, непонятное сочувствие и еще что-то неуловимое, спрятанное за прямым открытым взглядом. Обернувшись, девушка принялась осматривать окрестности. Мне удалось принять лишь образ Птичьего утеса. На вид ей было лет шестнадцать или даже еще меньше.

— Моя дочь, — сухо проинформировала Гера.

Плохо скрытая неприязнь, возможно, ревность.

— Джим Блантайр, — представился холеный брюнет. Выскочив из салона, он с нарочитой любезностью помогал выбираться бесцветной, замкнутой женщине («Моя жена Джойс»), которая была полной противоположностью властной Гере.

Я тут же понял, что Джима с Герой связывало нечто куда более интимное, чем дружба, а их вторые половины безропотно терпели, боясь вмешиваться. После десяти лет работы в гостинице начинаешь видеть людей насквозь, невзирая на любые блоки.

Когда с приветствиями было покончено, мне пришлось выдержать групповой натиск: четверо гостей одновременно представили себя лежащими в прохладной ванне с коктейлем в руке. Пятая, Мэнди, либо поставила очень сильный блок, либо ее заглушали мысли остальных.

Ванная в гостинице была всего одна, а коктейли я смешивал не слишком ловко, но сообщать об этом не спешил. Сами узнают, когда придет время.

— Добро пожаловать. Сейчас покажу комнаты.

Уже через минуту гости столпились у барной стойки, вызывая образы напитков. Я проигнорировал красноречивые намеки, полностью сосредоточившись на деле.

— Вначале займемся вашим размещением, потом отдохнем с коктейлями, — любезно и как можно убедительней внушал я.

Гости согласились, хотя и неохотно. Я проводил их по лестнице наверх, где располагались номера — два двухместных и одноместный. Потом спустился за чемоданами.

Чемоданов было так много, что в каждом двухместном номере пришлось изрядно потрудиться, чтобы пристроить их по вкусу хозяев. «Поставьте сюда», «Нет, нет, любезнейший, прямо на кровать. Нет, не на ту кровать, а на эту, которая ближе к комоду», — ну и все в таком же духе.

— Да ставьте, где хотите. — Это уже одноместный номер, Мэнди и последний чемодан.

— Никогда не беру много вещей. И голова не болит, и не надо думать, какое платье надеть. Зато у мамы с этим вечно проблема, в смысле выбора наряда. Помню, как-то раз мы просто сидели и болтали с дядей Джимом...

В упоминании о дяде Джиме я уловил едва заметное отвращение.

— Так вот, всю дорогу она только и думала, правильное ли платье надела. В уме перемеряла весь гардероб! Я для себя решила: не хочу быть такой, как она.

Мэнди улыбнулась. Надо признать, собой она владела превосходно.

Общаться с ней было одно удовольствие. Передаваемые образы получались яркими и четкими, логическая цепочка поражала последовательностью.

А еще Мэнди была хорошенькой: модная короткая стрижка, на овальном личике сияют огромные карие глаза. Красиво очерченный рот и едва заметные ямочки на щеках. Расслабившись, я уже начал представлять, каково попробовать на вкус ее губы, но вовремя спохватился. Староват я для таких вещей, да и она совсем еще ребенок.

— А сколько тебе лет? — поинтересовался я.

Она усмехнулась и выдала ряд чисел, нарисованных на старинный лад. Двадцать один, двадцать, девятнадцать, восемнадцать, семнадцать... После каждого числа следовала долгая пауза. Мэнди ожидала моей реакции: поверю или нет. Наконец я сжалился, и цифра семнадцать, задрожав, исчезла. Нового варианта не появилось.