Я С СССР! Том 5 (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 28

Девушка вспыхивает от моей похвалы, но нас прерывает громкий голос преподавателя

— Молодые люди, я вам случайно здесь не мешаю?

Мы с Ольгой стыдливо опускаем головы и замолкаем. Превращать галерку во временный штаб, конечно, не очень красиво. Но время, время, время…! Не могу удержаться от маленькой диверсии и, дождавшись, пока преподаватель снова отвернется к доске, передаю друзьям пару экземпляров «Руководства…», которое мы написали на пару с Викой. Еще один лист ложится перед Ольгой.

Друзья заинтригованно вчитываются в текст, за спиной раздаются первые сдавленные смешки. Преподаватель снова недовольно смотрит в нашу сторону, но натыкается на мой кристально честный взгляд. Я демонстрирую ему повышенное внимание, и аж не дышу от усердия. Ольга, дочитав, еле сдерживает улыбку и толкает меня локтем в бок

— Ну, вы с Викой даете…! — шепчет она — Надо же такое придумать.

Краем глаза замечаю, как друзья уже пустили гулять по рядам «Руководство». В зале начинается нездоровое оживление. Или здоровое — это как еще посмотреть.

Обвожу взглядом аудиторию, с удовольствием разглядывая знакомые лица сокурсников. Многих из них я уже знаю по именам и фамилиям — с кем-то рядом в общаге жил, с кем-то вместе в поход ходили, болиды опять-таки из нашего клуба. А некоторых запомнил по митингу и презентации журнала в «России». Все лица молодые, открытые, увлеченные… Кто-то сосредоточенно конспектирует лекцию, кто-то мечтательно смотрит в окно, есть и такие, кто втихаря читает книгу или журнал.

А я вдруг понимаю, что мы сейчас находимся в той же самой аудитории, где я впервые оказался в теле Алексея Русина. Сколько уже прошло с тех пор? Полгода точно, даже чуть больше. И сколько произошло событий, изменивших страну. Носят ли эти изменения необратимый характер? Не знаю… Но очень хотелось бы верить. И насколько вообще сильна в истории роль отдельно взятой личности?

Вот Хрущев. С одной стороны, умер он раньше, чем в моей истории. С другой стороны — здесь он избежал позорной отставки и нескольких лет ссылки, откуда с горьким бессилием наблюдал за тем, как бывшие «друзья» остервенело поливают его грязью и уничтожают все его достижения. Арестован его главный «друг» — Брежнев, лишился власти непотопляемый идеолог Суслов, многие заговорщики сами отправились в ссылку. Причем весьма почетную, в отличии от той, что они готовили для Хрущева. Начинается смена элит. И осторожная смена курса. Но что дальше? Как это отразится на стране? Не пойдет ли в разнос вся государственная система, когда к рулю станут новые люди? И какая моя роль во всем этом?

Слово об этом помалкивает. И судить о правильности своих действий я могу только по этому молчанию. Иначе бы оно так в голове моей взвыло, что… Значит, пока я все делаю правильно, продвигаясь наверх медленно, но верно. Да и медленно ли? Вон Мезенцев наоборот меня постоянно осаживает — не спеши! Для парня двадцати четырех лет я и правда, много чего достиг по нынешним временам. Писательская карьера, считай состоялась. Журналистская же моя «стезя» сейчас развивается столь стремительно, что со стороны это вообще наверное кажется чудом. И именно это я читаю в обращенных на себя взглядах однокурсников.

Ох, что-то я расчувствовался, глядя на молодежь, и снова заговорил во мне учитель — историк, умудренный жизненным и профессиональным опытом. Пора возвращаться в реальность.

В перерыве между лекциями мы меняемся местами с девчонками — они спускаются к Ольге, а я пересаживаюсь в верхний ряд к ребятам, чтобы обменяться последними новостями. Девчонки о чем-то своем секретничают, мы же с парнями все больше о насущных делах. Рассказываю им про визит к Аджубею. О том, что обложка с Соней им одобрена, что он обещал Архангельскому помочь со строительством турбазы в Славском, и что у нас намечается противостояние с правдинцами по линии экономической реформы.

— Как же все не вовремя с Пилецким получилось! — морщусь я — лишний штык нам бы сейчас совсем не помешал. Ведь хорошо же пишет, зараза такая.

— Про Пилецкого забудь — хмурится Димон — гнида он еще та!

— Я чего-то не знаю?

Друзья смущенно переглядываются. И что-то мне это их переглядывание совсем не нравится. Включаю строгого начальника

— Колитесь: что еще натворили?

— Да, почему сразу «натворили»?! — возмущается Левка — Подумаешь, прижали в туалете одного из его дружков. Должны же мы знать, что они еще замышляют?

— И как — узнали? — усмехаюсь я

— Конечно, узнали! Кузнец как Жорику свой кулачище под нос сунул, этот слабак сразу раскололся и Антошу сдал.

Закатываю глаза и качаю головой:

— Парни, вы что творите? Вот только гражданской войны нам на факультете не хватает.

— Кишка у них тонка воевать! Так, гадят по мелкому, на большее смелости не хватит.

Лева геройски расправляет плечи и негодующе сверкает глазами. Забыл уже, как сам неделю назад канючил после «львовской операции». Из его дальнейшего сумбурного пересказа разговора с Жориком выясняется, что причина неприязни ко мне Пилецкого стара как мир — зависть. И конкуренция. Антоша с детства привык во всем и всегда быть первым — и в школе с английским уклоном, и на журфаке в ЛГУ. Есть вот такая странная категория людей, которым постоянно нужно доказывать окружающим, что они лучшие, причем доказывать любой ценой. И Пилецкий думал, что в Москве на журфаке с этим тоже проблем не будет, а тут оказывается, несколько другие ценности в ходу.

Поначалу у него все шло по накатанной. На семинарах отличные знания показывал, от общественной работы не уклонялся, мало того — сам в комитет комсомола напросился. Вечеринки опять-таки по пятницам …для избранных. Так что свиту себе он собрал быстро. Но масштаб-то все равно не тот! Чем дальше, тем чаще Пилецкий слышал от сокурсников фамилию Русина — местного лидера с журфака. И восхищенные разговоры о новом студенческом журнале, о клубе, на заседания которого запросто приходят космонавты и известные поэты. Недавно даже сам сэр Сноу Русина в Англию пригласил. А тут еще статья из Японии про американцев-расистов — теперь уже чуть ли не каждое утро сокурсники с чтения Известий начинали и поиска в ней новых статей Русина. Бесит! К такому уровню конкурентов Антоша не привык, но и остановиться тоже уже не мог. Задело парня за живое.

Так что тактику Пилецкий выбрал иезуитскую — пока я был в отъезде, решил максимально поколебать мой авторитет. Невеста у Русина есть? Попробуем ее выставить шлюшкой, и разрушить их красивую «лав стори», которой все так восхищаются. Друзья и клуб? Нужно срочно подружиться с ними и влиться в ряды болидов, чтобы потом войти в руководство клубом и перехватить там инициативу. Была у Антоши большая надежда, что меня после Японии КГБ посадит, но…не случилось — наоборот, репутация студенческого лидера только взлетела до небес — митинги собирает. Сволочь какая-то непотопляемая!

А тут еще отец Антона, узнав про Русина, начал постоянно ставить его сыну в пример. Смотри мол, как твои ровесники блестящую карьеру делают! В таком возрасте парень уже и в Кремль вхож, и за границу ездит, и против Либермана выступить не побоялся, чей план реформ, между прочим, сам Косыгин поддерживает. А у тебя, Антон, только одни вечеринки, да рестораны в голове. Пора браться за ум и с гулянками заканчивать. Хватит пустоголовых дружков в наш дом водить. Такого удара по самолюбию Пилецкий стерпеть уже не мог — чтобы собственный отец, да какого-то детдомовца ему в пример ставил?! И дальше он уже начал действовать более решительно. Грандиозное мероприятие в «России»? Будет тебе, Русин, премьера журнала — такая, что до конца жизни потом не отмоешься!

В общем, вытрясли мои парни из трусоватого Жорика все, что он знал. А знал этот мажор не так уж и мало. Оказывается, я был далеко не первой жертвой «волшебной микстурки», как называл ее сам Пилецкий. Он успокоил дружков, что средство это давно проверенное — в Питере он не раз добавлял ее в вино несговорчивым или слишком стеснительным девицам. Раскрепощает «микстурка» безотказно. А уже с пары следующих капель эффект наступает такой, словно человек перебрал со спиртным и его развезло самым позорным образом. Так что ему оставалось только выбрать подходящий момент и дотянуться до моего фужера.