Вот так барабанщик! - Каменский Александр Владимирович - Страница 5

— Кузьма! Кузенька! Ну еще, еще плыви, нажимай, нажимай, — ласково зовет он кота.

Наконец, метрах в десяти от берега, сжалившись над четвероногим пловцом, Виктор Степанович приостанавливает лодку. Перегнувшись через ее высокий борт, он протягивает рыбину коту.

Схватив добычу, Кузьма поворачивает к берегу. Добравшись до суши, он встряхивается так, что брызги серебром горят на солнце. А потом разделывается с окунем, моет лапой рот, охорашивается и мешком сваливается где-нибудь в тени подремать часок-другой…

А мы с приятелем идем к домику. Усаживаемся на скамье в тенистой беседке, густо обвитой со всех сторон пахучим, буйно растущим хмелем.

Мы давно не виделись: я только что приехал к другу в гости, но все наши разговоры сводятся к коту.

— Не было, кажется, случая, чтобы мой Кузьма не встретил меня с рыбалки, — смеется Виктор Степанович. — Как начну готовиться к выезду, он тут как тут! Прямо удивительно — чутье какое! Я к берегу — и он к берегу! Часов по пять, бывало, не возвращался домой, а он сидит себе и ждет… Как-то я его выманил чуть ли не на середину пруда, благо погода стояла хорошая. Конечно, я затащил его за шиворот в лодку и скормил ему двух лещей в награду за поставленный мировой рекорд по плаванию. Так что Кузьма в накладе не остался!

— Что и говорить — отважный кот! — заметил я.

— А прошлой зимой, — рассказывает приятель, — мой Кузьма учудил такое, что, пожалуй, и не поверишь.

— Этот рыжий кот на все способен! — сказал я и снова расхохотался, вспомнив его недавнюю прогулку по воде.

— Ну так вот, слушай, — продолжает рассказ Виктор Степанович. — Уйду я, бывало, поздним вечером на пруд, сижу у лунки, от холода скулы сводит. Вытаскиваю из-подо льда в час по рыбешке… Тишина. Вдруг слышу за спиной: «Мяу!» Оглянулся — Кузьма! Собственной персоной!

Пока я рыбачу, Кузьма рядом сидит и временами, представь себе, сует лапу в лунку, это в студеную-то воду! Вроде поторапливает меня: доставай, доставай, дескать, живей, не медли! Так вот и рыбачили мы с Кузьмой вдвоем всю долгую зиму…

— Да как же он нашел вас в темноте, да еще вдали от дома? — спросил Гриша.

— А вот это как раз и осталось для меня тайной! — развел руками Виктор Степанович.

В эту минуту в беседку, где мы сидели в ожидании ухи, вразвалку вошел кот Кузьма.

— Спроси-ка, Гриша, у него самого! — рассмеялся мой приятель, поглаживая кота по жесткой, совсем не кошачьей, шерсти.

— Да, чуть не забыл рассказать, — воскликнул Виктор Степанович, — как мой Кузя ходит со мной в баню…

— В баню? Ну, это ты, брат, выдумал! В жизни не поверю! — сказал я.

— Ты меня не так понял. Кузьма в бане, конечно, не моется. Баня у нас, ты знаешь, за огородом, у березы. Так вот, когда я ухожу в баню, следом за мной отправляется Кузьма. А я его спрашиваю:

— Ну зачем ты идешь за мной, Кузенька? Париться ты все равно не будешь, сидел бы дома да мышей ловил, делом бы занимался…

А Кузьма в ответ только мурлычет что-то, да хвостом играет. Я захожу в предбанник, осторожно приоткрываю дверь: смотрю, что будет дальше? А Кузьма стрелой взлетает на верхушку березы и удобно устраивается там. Порядок, думаю, теперь меня будет дожидаться, пока из бани не выйду.

Так оно и было. Только двери открою — Кузьма тут как тут! Словно его ветром с березы снесло!

…Над прудом горит широкий оранжевый закат; солнце медленно скрывается за горизонтом. Густая прохлада, идущая со стороны пруда, приятно освежает наши тела.

С аппетитом хлебая наваристую уху из ершей, мы с приятелем долго еще говорим о подвигах кота Кузьмы.

— То, что кошки умеют плавать, — это ни для кого не секрет, — вступает в беседу Мария Степановна, жена хозяина, — и что воды они боятся, тоже не секрет, но вот Кузя…

И мы, словно сговорившись, повернулись в ту сторону, где под кустом крыжовника, раскинув широкие лапы, вздрагивая и урча во сне, лежал кот Кузьма — отважный пловец и верхолаз.

Все началось, когда соседский кот Архип повредил голубю правую лапку. Это было так: мы играли в прятки во дворе и видели, как Архип вихрем налетел на голубя и прижал его к земле передними лапами. Голубь так сильно вырывался, что перышки во все стороны летели. Не будь рядом Миньки, моего друга, пропал бы голубок! Минька огрел кота вицей по спине. Архип подпрыгнул и стриганул под крыльцо, сердито урча и мяргая.

А голубок лежал на Минькиной ладони и чуть шевелил пупырчатой лапкой. А другая болталась на жилке.

— Как быть, Вася? — спросил Минька, шмыгая носом. Это он всегда так делал, когда ему было кого-то очень жалко…

— А знаешь что, — сообразил я, — давай позовем Галку. Вылечит она птицу: ведь мать-то у нее врач.

Минька обрадовался:

— Давай, давай! Дуй за Галкой!

И я помчался к дому, где жила Галка.

Но мне не повезло: Галка стояла в углу и хныкала. Плечики ее подпрыгивали.

Галкина мать подмигнула мне: молчи, мол. Я мотнул головой и уселся на стул.

— Ма-ам, а ма-а-ам, — хныкала Галка, — больше не буду-у-у…

— Что не будешь? — спросила мать, помешивая ложкой в кастрюле.

— Переса-а-лива-ать суп не бу-у-уду-у…

Мне почему-то показалось, что врачиха не очень уж сердится на свою дочку, и я прошептал:

— Тетя Варя, я к Галке. Дело к ней срочное.

Врачиха рассмеялась:

— Ну ладно, повариха моя, кончай слезы лить, видишь — к тебе тут дело неотложное…

— Что? Что? Какое дело? — Галка с визгом запрыгала на одной ножке. Но как меня увидела, сразу напыжилась вся, важной такой стала, что просто смех. Я чуть не фыркнул, да о деле вспомнил, схватил Галку за руку:

— Пойдем скорей, там птица мучается…

— Какая птица? — насторожилась Галкина мать.

А когда я ей все объяснил, она сказала:

— Только не забудьте взять бинт и стрептоцидовую мазь. Они вон там, в аптечке…

Галка с важным видом, совсем как взаправдашний доктор, осторожно смазала место перелома желтой мазью и ловко перевязала лапку бинтом. А мы помогали — Минька держал голубя, а я бинт разматывал.

Раненую птицу поместили в плетеную корзинку из-под белья и поставили ее в чулан, в Галкином доме.

Как-то, увидев Архипа, Галка не на шутку рассердилась:

— Уберите, говорю вам, подальше этого злюку! — И, схватив коромысло, замахнулась на Архипа. Кот сердито заурчал и нырнул в подполье…

Дней через двадцать наш голубь выздоровел. Галка сняла с его лапки бинт, и голубь затопал по полу. Правда, он чуть-чуть припадал на правую сторону, будто косолапил. Галка тяжело вздохнула, а Минька ее успокоил:

— Ничего, это он с отвычки — давно ведь не гулял.

Голубь взлетел на подоконник. Я открыл окно. Голубь минуту сидел неподвижно. Потом повернулся в нашу сторону, словно попрощаться захотел, и взмахнул сизыми крыльями. На правой лапке я увидел красную ленточку.

— Чтоб от других голубей отличить, — грустно объяснила Галка и протянула голубю руку. Птица уселась на ладонь, а через секунду взмыла вверх, к солнышку.

Галка молча закрыла окно.

А через неделю я опять прибежал за Галкой — курица наша, наседка, что-то заглотала. Хрипит, дышит тяжело-тяжело, глаза закрывает, лапами о землю бьет… Даже петухи со страху разбежались кто куда.

— Подавилась, говоришь? — переспросила меня Галка. И на минутку задумалась. Потом бросилась к аптечке. В руке блеснуло что-то похожее на ножницы…

Минька в это время был в пионерлагере, и мне одному пришлось помогать Галке. Я крепко держал птицу в коленях, а Галка молча делала операцию. Она широко раздвинула пальцами клюв курицы и ловко всунула туда блестящий пинцетик. Птица лежала у меня на коленях, будто неживая. И тут я увидел на Галкиной ладони картофелину. Я даже не успел разглядеть, как это она так быстро достала ее из куриного горлышка! Ну, точно фокусник какой!..