Опричник (СИ) - Теплова Арина - Страница 29

— Хватит, — отрезал Мирон, сверкая на нее серыми очами. — Не хочу даже думать о том. Не трону я ее больше. Пусть живет.

— Вот благодарю тебя, Мирон, — ответила девушка. — А камень этот, видимо, волшебный. Как одевала она кольцо то это, превращалась в валькирию.

— Я уж скумекал о том, — кивнул он и, обратив на нее острый взор, добавил. — Монашка ты, а смирения в тебе вообще нет. Только и споришь со мной уже битый час.

На это заявление молодого человека Людмила промолчала. Некоторое время они шли молча и уже, когда показался двор тетки Марьи, Мирон, вдруг, тихо вымолвил:

— Прости меня, обозвал тебя.

— Я и не в обиде на тебя Мирон, — улыбнулась ему девушка, вспоминая тот зловещий миг, когда валькирия Ждана полетела к ней с оскаленными клыками.

— Просто боялся, что покалечит эта бестия тебя. Когти то, у нее вон какие.

— Понимаю я все. За меня опасался.

— Верно, — кивнул он. — Вон у Василия рана на плече, жуть какая.

Едва они вернулись в свою избу, Мирон достал из серебряного оклада кольца голубой яхонт и, приложив его к каждому из углублений Чаши, нашел подходящее место по форме. Драгоценный камень был чуть вытянут и искривлен вбок и, оттого, одно из отверстий превосходно подошло для него. Людмила и Василий следили за его действиями. Когда же Чаша замерцала радугой в руках Мирона и он испуганно поставил ее на дубовый стол, все трое опешившими глазами смотрели за этими превращениями. Древний самоцвет словно прирос к своей вмятине, а с боков отверстия вылезли небольшие серебряные лепестки, которые надежно укрепили голубой яхонт в Чаше. Когда Чаша перестала мерцать, Мирон глухо выдохнул, а Людмила так и стояла замерев, сцепив тонкие руки на груди.

— Вот чудо, так уж чудо, — вымолвил Василий с благоговением.

Вновь убрав Чашу в заплечный мешок, Мирон довольно улыбнулся и сказал:

— Наверное, спать надо лечь. А то, уж светает.

К юродивой Ждане еще рано поутру позвали местного знахаря, который обработал ее раны и перевязал ее покалеченную руку. Знахарь заявил, что Ждана поправится, только останется без трех пальцев на руке.

История про жуткую валькирию, которая убивала мужиков у реки, совсем не понравилась тетке Марье и она, лишь, зло зыркая на молодых людей, сказала, что они сотворили с ее племянницей нечто непотребное и прогнала их в тот же день со двора.

Перед отъездом, Людмила зашла к Ждане, которая лежала в кровати.

— Поправляйся, сестрица, — вымолвила Людмила, ощущая участие к судьбе Жданы, хотя она не была ей родной сестрой. — Не тронет тебя больше Сабуров.

— Теперь, без кольца заветного, матушкой завещанного, не стать мне крылатой, — с сожалением произнесла тихо Ждана, всматриваясь в яркие зеленые очи монахини. — Только, ведь, кольцо надевала и становилась такой, какой хочу. Словно яхонт этот самоцветный мое желание исполнял.

— Но, ты совершила много зла, — произнесла Людмила. — Теперь, тебе надо жить по-новому. И попытаться хотя бы немного полюбить людей.

— Не смогу я, сестрица.

— Сможешь, если захочешь.

— Возможно. И тебе обресть то, что ищешь, — сказала печально Ждана.

— Вот и спасибо на том…

Выйдя к лошадям, которые послушно ожидали их во дворе тетки Марьи, Мирон подошел к Людмиле и помог ей взобраться в седло. Похлопав по крупу светлую кобылу девушки, он обращаясь к Людмиле, как-то по-доброму сказал:

— Ну что, милая, поедем следующую нечисть искать?

— Наверное, Мирон. Только, не милая я, — ответила монахиня.

— Отчего же? Ты на мою покойную сестрицу Олюшку больно похожа. Она такая же бойкая, да пригожая была. Убили ее нехристи, а ей бы, теперь, столько же годков исполнилось, как и тебе.

— Да, и впрямь похожа нравом, — улыбнулся Василий.

— Я ж к тебе, как к сестрице обратился, не более, — сказал твердо Мирон. — А ты невесть что подумала?

На эти слова брата Василий беззлобно рассмеялся, а Мирон тоже оскалился. Усаживаясь удобнее в седло. Людмила подозрительно взглянула на Сабуровых и отвернулась, понукая ногами свою кобылу, устремившись со двора.

Нижегородская земля,

близ села Зарубино,

1572 год, 14 июня

Вторые сутки подряд, Сабуровы и Людмила прочесывали лес вокруг Нижнего Новгорода. Они знали от местных, что где-то в лесной чаще есть заповедное озеро. Но, люди никогда не видели его и только по слухам знали, что оно очень хорошо спрятано от посторонних глаз. Именно про это озеро говорилось в следующей разгаданной монахиней песне из книжки колдуна.

Звезды зажглись на небосводе, а полная блеклая луна поднялась на сумеречное ясное небо, когда Сабуровы решили остановиться на ночлег. Как и предыдущую ночь, разбив место для привала на маленькой сухой поляне, которую едва нашли в густой чаще, молодые люди развели небольшой костер.

— И где ж, это проклятое озеро искать то? — спросил Василий устало, подогревая корку хлеба, нанизанную на длинную палку, над огнем. Они сидели вокруг костра и доедали запасы съестного, которые взяли из деревни еще три дня назад. Он обернул лицо к девушке, доедающей сладкую небольшую репу и попросил. — Людмила, будь добра, сестренка, скажи еще, как говорятся те слова? Может не так мы, чего поняли?

Девушка, сидящая напротив него, через пылающий костер, невольно вздрогнула после слов молодого человека и перевела печальный взор с луны на Василия.

— Да все верно, — буркнул Мирон, поворачивая над костром палку с болотными лягушками, чтобы не подгорели. — И нижегородские сказали, что есть это озеро заповедное, только увидеть его не каждый сподобится.

— Ты слышишь, Людмила? — повторил Василий. — Снова-то скажи те слова.

Она кивнула и, не задумываясь, произнесла:

Заповедное озеро в сверкающей чаще той есть.

Юных девиц и парней в лесу в Ярило не счесть.

И папоротник древний колдунья лихая дает.

А в Новгороде Нижнем годами страданье идет.

— Ты уже без книжки все помнишь? — улыбнулся ей Мирон.

— Да. Вы ведь меня уже замучили с этими словами, — ответила монахиня.

— Прости, — сказал Василий.

— И где оно озеро то это? — поморщившись, сказал Василий. — И чаща лесная совсем не сверкает нигде. Мы уже все окрестности вокруг Нижнего этого Новгорода на три раза прочесали.

— Не знаю, брат, — мрачно ответил Мирон. — Знал бы, сказал. Давай, Людмила, свой лопух. Первая твоя.

Девушка протянула уже приготовленный лист лопуха и Мирон, обжигая пальцы, стянул с палки запеченную на огне лягушку и положил ее на круглый зеленый лист.

Было уже совсем темно, когда молодые люди, затушив костер, улеглись на свои сделанные из сухого хвороста и хвои ложа, которые не пропускали холод от земли. Завернувшись в плащи, Сабуровы уставшие, после многочасового петляния по лесу на лошадях, быстро уснули. Серый и лошади тоже задремали и было совсем тихо.

Недвижимо, девушка лежала на спине и, уставившись на полный диск луны, ощущала, что нужное время уже приближается. Небо было безоблачным, а ночь безветренной и теплой. Лесная чаща почти не шумела и птицы уснули в гнездах. Ночные сверчки убаюкивали ее и Людмилу начал морить сон. Она чуть прикрыла веки, зная, что спать нельзя. Мирон и Василий уже громко храпели, растянувшись на хворостяной хвойной подстилке, а костер почти потух.

Вдруг слух девушки отразил едва слышимое жужжание. Она резко распахнула глаза и напрягла слух. Уже через миг, Людмила проворно села на своей подстилке и откинула плащ. Жужжание нарастало и девушка поняла, что пора. Пробежав быстрым цепким взглядом по безмятежно спящим лицам молодых людей и морде Серого, она проворно и бесшумно стянула с себя сапоги и штаны. Резким движением, сняв со своей головы черный апостольник, она тряхнула своей темной длиной и густой косой. Она осталась в одном подряснике и нижней короткой рубахе под ним.

Босая, тихо ступая, девушка в темном подряснике устремилась прочь с поляны. Она шла в самую гущу деревьев, чуть оглядываясь и боясь, что Сабуровы или собака проснутся. Но, они крепко спали. Уже спустя некоторое время, Людмила увидела впереди, среди зарослей елей, некие сверкающие всплески, которые то появлялись, то исчезали среди густой растительности. Она ринулась прямо в чащу, осознавая, что нужный час пришел…