Девять возвращений [Повести и рассказы] - Коршунов Михаил Павлович - Страница 27

Убегала к лиману, к цаплям. Будешь сидеть у лимана тихо — цапли подойдут близко.

Иван Алексеевич видел, как она сидела так тихо.

Плыли лодки, везли траву. Иногда казалось, плывут зеленые стога. Всплескивалась рыба, раскидывала брызги. Качались под ветром тростники.

Галка сидела, обхватив руками колени и положив на них подбородок. Наблюдала за всем этим. А потом вдруг убегала к морю. По пути отвязывала Такелажа, и он скакал за ней.

Она любила бродить вдоль прибоя. Шумели волны, рыжие от ракушек. Застыли лиловые заборы колючек. Когда прибой утихнет, лиловые заборы поседеют от соли, а на них останутся ракушки. Будут лежать, пока не просохнут и ветер не стряхнет на землю.

Скачут кузнечики здесь же, недалеко от воды. Они рыжие, и похоже, что это скачут ракушки.

Возле рыбачьего стана торчит из песка якорь. К нему рыбаки привязывают баркас. И баркас стоит так, причаленный к якорю.

А потом Галка купалась. Уплывала далеко.

Такелаж ждал ее. Стоял возле платья и трусиков, потихоньку дремал.

Нигде никого — только Галка в море и Такелаж на берегу.

Но чаще всего Галка приходила на маяк. Снимала туфли и поднималась босиком по свежим квадратам полотна.

Она раздвигала шторы, впускала к себе сразу всё — и море, и лиман, и желтый берег, и солнце, и тонкую скорлупу луны. Устраивалась за маленьким деревянным столом. Открывала книгу, которую приносила с собой, — старую лоцию. Ее давал Галке Иван Алексеевич. Единственное, что сохранилось у него от прежнего, разбитого бомбами маяка.

Читала до тех пор, пока не окликала Валентина Федоровна — звала обедать.

Вечерами Галка ждала первой вспышки маяка, первых двух секунд света, как они полетят в море. Захватят крышу дома, верхушки жердел и часть берега до самой воды, где причален к якорю баркас.

Всю ночь баркас будет вспыхивать и гаснуть. Всю ночь будут вспыхивать и гаснуть крыша дома и верхушки жердел.

А в тишине — стук часов с кодовым диском, редкий ночной крик цапель.

Галка ездила с Иваном Алексеевичем на склад за горючим для движка.

Выкатывали из сарая повозку и запрягали Такелажа. Галка сама запрягала — училась.

Такелаж выходил за ворота и поворачивал налево: знал, куда и зачем ехать. Взяли железную бочку — значит, в Темрюк на склад за горючим.

Обязательно останавливались возле жердел: с повозки можно достать самые спелые. Галка срывала их и потом ела всю дорогу.

Даже Иван Алексеевич ел — Галка уговаривала.

В Темрюке получали горючее и потом возвращались обратно.

Галка помогала Ивану Алексеевичу и его заместителю Черкашину доливать аккумуляторы, очищать от пыли штормовые стекла и направляющие линзы маяка. Проверять ацетиленовый фонарь. Подметала полы, стирала белые квадраты полотна и развешивала сушиться на лиловых заборах колючек.

Этот молодой паренек приехал на попутном грузовике со стороны Керченского пролива. Оттуда, откуда приехала и Галка.

Галка была во дворе, набирала из бассейна воду, чтобы напоить Такелажа.

Сразу увидела паренька.

— Нашел! — закричала она, бросила ведро и побежала навстречу.

Паренек обнял ее.

— Как же ты нашел? — не успокаивалась Галка.

— А вот. — И паренек показал на водителя, который высунулся из кабины и помахал Галке рукой. — Он сказал еще на переправе, что живет такая, похожая, на маяке. На Темрюкском. А я знал, что ты где-то здесь. Знал. Вот.

— Нашел!.. — шептала Галка, прижимаясь к нему. Паренек тихонько гладил ее светлые волосы. Молчал. Брошенное ведро одиноко валялось посредине двора Утром Галка уехала с тем пареньком, который ее здесь нашел.

Иван Алексеевич долго стоял на дороге.

Светлана вошла в стеклянный изолятор-бокс, где лежала девочка. Дочка Володи. Слегка выдающиеся, как были у матери, скулы и чуть скошенные темные глаза. Настороженные и грустные.

Заведующий отделением спросил:

— Я слышал, это дочь вашего знакомого?

— Да, друга детства.

— Может, хотите вести девочку?

— Вести? Не знаю.

— А то я распоряжусь, чтобы поместили к вам в палату.

— Хорошо. Поместите ко мне.

Светлана взяла историю болезни девочки. Но что она могла прочитать? Коротенькую, в несколько строк, биографию и подробное описание тяжелой болезни легких.

Родилась в городе Намангане. Болела ветряной оспой, коклюшем, ангиной. Очень нервная и впечатлительная. Мать умерла, когда девочке было восемь месяцев. Отец — штурман авиации дальнего действия. Болезнь в легких вспыхнула неожиданно. Ест плохо, спит тоже плохо. Ни на что не жалуется.

Возвращаясь вечером домой, Светлана думала о девочке, о Володе, о его жене Кальме. Правильно ли она поступила, что взяла девочку к себе? Но разве можно было поступить иначе?

Падал густой, липкий снег. Он завалил на бульварах лестницы, скамейки, вершины деревьев. Залепил висячие часы на площадях — ни цифр, ни стрелок не видно.

Во дворах, за окнами домов, были вывешены елки, чтобы сохранились на морозе к Новому году.

В городе — предпраздничное оживление. Улицы залиты огнями, усыпаны хвоей возле елочных базаров. В магазинах люди покупают продукты по спискам, чтобы чего-нибудь не позабыть. Кассы выбивают чеки метровыми лентами. В столах заказов упаковывают огромные свертки. Они едва пролезают в дверцы автобусов и троллейбусов.

«Все счастливые», — думала Светлана, а у нее на душе неспокойно. Встреча с Володей пробудила прошлое, глупую ссору еще в начале войны.

Володя уехал тогда в авиационное училище. Сперва писал письма. Потом перестал, потому что Светлана не отвечала. Была на него сердита. Да и уставала от работы в госпитале, где находилась почти безвыходно: развешивала и сворачивала для аптеки порошки, гладила и скатывала старые бинты, чтобы ими снова можно было пользоваться, промазывала вазелином инструменты после операций, делала марлевые шарики-тампоны, училась накладывать повязки — круговые, колосовидные, спиральные.

Только однажды, когда Светлана узнала от Кальмы, что Володя, перешивая на гимнастерке подворотничок, вытаскивает нитку, стирает и потом снова ею пользуется, она взяла пустой конверт, отмотала от катушки белых ниток и послала Володе в этом пустом конверте.

Но это все в прошлом. Главное теперь — девочка. Она серьезно больна. Догадывается ли Володя о серьезности заболевания? А вдруг не удастся спасти девочку? Володя может не простить этого.

Светлана давала девочке самые новые препараты, вводила уколами витамины, следила, чтобы она хорошо ела, отвлекала от мысли о болезни.

Дети в палате быстро поняли, что девочку с продолговатыми грустными глазами нельзя оставлять одну.

Они пускали возле ее постели заводные игрушки, сажали перед ней своих кукол, притаскивали и показывали кошек, которые жили в клинике, читали вслух книжки. Читала книжки и Светлана всем ребятам, когда они собирались у постели девочки.

Девочка пугалась уколов. Еще с утра допытывалась у Светланы:

— А сегодня будете колоть?

Светлана старалась не говорить об этом, спрашивала, почему она не пьет томатный сок, не ест мандарины, давно ли был отец и что подарил. Хотя сама прекрасно знала, когда был Володя и что он принес.

Светлана умела хорошо колоть, у нее был опыт.

Часто вспоминала она первый самостоятельный укол. Было это в перевязочной госпиталя. Иглы и шприц готовы: вскипели в стерилизаторе. Не готова только Светлана — нервничает, не может успокоиться. Опытная сестра Таисия Кондратьевна находится тут же, в перевязочной.

На табурете, спиной к Светлане, сидит раненый боец. Требуется ввести ему в руку витамин.