Прямо в сердце (ЛП) - Хейл Карина - Страница 9

Она поднимает на меня глаза, в них такая пустота, словно передо мной зомби.

— Мне нужны деньги.

Я ошарашенно смотрю на нее.

— Что? — удается выдавить мне.

— Я сказала, мне нужны деньги. И я знаю, у тебя их много.

Качаю головой не в силах поверить, что все повторяется.

— В прошлый раз тебе тоже нужны были деньги, — говорю я. Указываю на нее дрожащим пальцем. — Я дал тебе денег. Очень много. Дал, чтобы заставить тебя уйти. Ты хоть понимаешь, каково нам было перед свадьбой и после? Ты пообещала, что дело не в деньгах, что ты придешь на свадьбу. Ты заставила меня поверить тебе, а потом так и не появилась. Просто взяла и уехала из города. Тебе нужны были только мои деньги и ничего больше!

Она допивает кофе и изучает меня.

— Я думала, что, учитывая воспитание в детском доме, тебе присуща хоть какая-то щедрость.

— Щедрость? Куда делись те чертовы десять тысяч, которые я тебе дал?

— Жизнь дорогая штука! — кричит она мне, швыряя кофейную чашку на ковер, остатки напитка разлетаются, пачкая пол. — Я нуждаюсь, я тебя родила, и вот как ты мне отплатил?

— Пошла ты, — рявкаю я на нее, указывая на дверь. — Теперь можешь убираться.

— Лаклан!

— Надо было подумать дважды, прежде чем впускать тебя, нельзя было верить, что ты явилась в мой день рождения по бескорыстным причинам. Я должен был догадаться. Кайла знала, она знала.

— Твоя жена такая же эгоистка, как и ты. Обычная шлюха, которая использует тебя ради денег.

— Убирайся, — выплевываю я сквозь зубы, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не ударить ее и не ей выбить остальные зубы. — Убирайся, на хрен, или я вызову копов.

Какое-то мгновение она с ненавистью смотрит на меня, потом надевает пальто и направляется к двери.

Открывает ее.

Оглядывается на меня через плечо.

— Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь, Лаклан, — произносит она. — Потому что если это любовь, то у меня ты ее никогда не найдешь.

А затем уходит, захлопнув за собой дверь.

Мгновение я стою там, ощущая, как ломаюсь, эта черная дыра в груди раскрывается все шире и шире, угрожая поглотить меня. Полностью, пока от меня ничего не останется.

А затем я срываюсь.

Поднимаю кофейный столик и бросаю его.

Пинаю ногой лампу.

Хватаю кофейную чашку с пола и швыряю ее в стену, пока она не разбивается на тысячу кусочков.

А затем кричу.

Громкий и долгий рев исходит из самой глубины моей души, вся боль от недостатка любви вырывается наружу.

Перед глазами пелена.

Сердце еле бьется.

Я ощущаю лишь мучительную боль.

Спасти от которой меня может только одно.

Хватаю пальто, кошелек, а затем вылетаю за дверь и вниз по лестнице.

Я выхожу на улицу, где идет снег, поднимаю воротник и даже не оглядываюсь, чтобы посмотреть, заметит ли меня Кайла.

Не хочу, чтобы она меня заметила.

Я лишь хочу, чтобы боль исчезла.

Вновь жажду почувствовать онемение, чтобы рана затянулась, а не снова посыпать ее солью. Во мне живет глубоко укоренившаяся потребность, которая перекрывает все остальное, обещает, что все это закончится, и мне нужно кормить ее, чтобы выжить.

Чтобы выжить. Поэтому я направляюсь к винному магазину.

Кайла

Я стою в парке через дорогу, когда вижу, как мать Лаклана выходит из здания и шагает по снегу. Вопреки здравому смыслу я иду за ней, огибая квартал. Я хочу знать, куда она ходит, не участвует ли в какой-нибудь афере, не бездомная ли она.

Затем останавливаюсь решая, что не имеет значения. Особенно после того, что случилось в прошлый раз, когда она заставила Лаклана дать ей денег, а потом даже не явилась на свадьбу, хотя обещала.

Скатертью дорога. Я рада, что Лаклану удалось избавиться от нее, хоть и понимаю, как тяжело ему пришлось.

И тут застываю от ужаса.

Нужно вернуться к нему.

Я оборачиваюсь и вижу, как Лаклан выходит из здания и исчезает за углом, воротник пальто скрывает лицо. Он торопливо идет прочь от парка, значит точно ищет не меня.

И тут я понимаю, куда он направляется.

Твою мать, блядь.

Из-за этой мерзкой женщины он вот-вот сорвется.

Все повторяется, только на этот раз я могу попробовать остановить его или, по крайней мере, поговорить, прежде чем он что-нибудь сделает. Я должна попытаться, даже если это бесполезно.

Я бегу за ним, поскальзываясь на снегу, когда перебегаю улицу, собаки трусят рядом.

Вот он, прямо впереди.

У меня еще есть время.

Я продолжаю бежать, собаки не отстают, думая, что это какая-то игра в снегу, но это вовсе не игра.

Для нас все очень серьезно.

— Лаклан! — кричу я, подбегая достаточно близко.

Он не останавливается, хотя слышит меня. Я знаю, мы это уже проходили.

Качаю головой, ворча про себя, хотя мое сердце наполнено страхом. Стоит Лаклану начать пить, как я бессильна. Несколько раз я сдерживала его, но в конце концов он срывался. Это его выбор, его намерение. Нельзя заставить кого-то выбрать вас вместо алкоголя, потому что это чертовски трудно. Внутри Лаклана живет монстр, который подчиняется только жажде. Он обманывает его, заставляя думать, что Лаклан может сделать счастливыми нас обоих, меня и монстра, что в состоянии справиться с этим, якобы это только один раз, стоит боли уйти, и все будет хорошо. Иногда Лаклан объясняет мне, что ему кажется, будто воздерживаясь, он вредит собственном телу.

Но мы уже проходили через это.

Пройдем и снова.

И, надеюсь, оба избавимся от боли.

— Эй! — кричу я, догоняя его и хватая за руку

Он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, взгляд виноватый.

Именно это чувство вины и спасет его.

— Кайла, — говорит он, открывая рот, чтобы найти нужные слова, но их нет. Затем сглатывает. — Прости.

Черт, он разбивает мне сердце.

Я тяну его в сторону, подальше от людей, проходящих по улице.

— Не делай этого, — говорю я ему.

Он, часто моргая, смотрит на меня, а потом я замечаю, что он сдерживает слезы, которые начинают собираться в уголках глаз.

Поднимаю руки и обнимаю его холодное лицо.

Лаклан опускает подбородок, закрывает глаза, и по щеке катится слеза. Он тяжело дышит, вдох-выдох, и знаю, что сжимает руки в кулаки, пытаясь держать себя в руках. Он уязвим, как никогда прежде.

— Пожалуйста, не делай этого, — говорю я ему. — Я знаю, что ты хочешь, детка. Знаю, ты думаешь, что так заставишь его замолчать. Но ведь ненадолго. Тебе удастся сбежать, но потом станет гораздо хуже. Я не оставлю тебя, ты же знаешь, буду рядом, не стану винить тебя, но ты ведь сам будешь мучаться от чувства вины. И тебе придётся жить с этим чувством, а ты не заслуживаешь подобного бремени.

— Мне нужно, — шепчет он, глаза закрыты, брови сведены вместе, — ты не понимаешь... я не могу, мне нужно, чтобы это прошло. Никто не может вынести такое количество боли.

— Ты прав, никто не способен на такое. — Мое сердце обливается кровью, когда я чувствую, как Лаклан дрожит. Но продолжаю удерживать его. — Никто не должен жить с подобной болью, и ты не заслуживаешь ее. Ты заслуживаешь женщины, которая тебя любит, семью, друзей. Заслуживаешь города, который любит тебя и твоих собак. Лаклан МакГрегор, у тебя в жизни очень много любви, больше, чем у большинства людей. Не позволяй этой женщине определять, кто ты есть. Не позволяй навязывать боль. Если ты сдашься, тогда... она снова причинит тебе боль. Не позволяй ей так поступать с тобой. У нее нет подобной силы, пока ты не дашь ее ей.

— Я просто хотел, чтобы она любила меня, — кричит он и притягивает меня к себе, крепко обнимая.

Я обнимаю его в ответ, опуская голову ему на грудь.

— Я знаю, знаю. И ты заслуживал матери, которая действительно любила бы тебя. Но у тебя есть такая, не забывай о ней. А также твой отец, и Бригс. Они твоя настоящая семья, и обретенная семья может быть такой же хорошей, если не лучше.