Я не Монте-Кристо (СИ) - Тоцка Тала - Страница 36

Второй купальник Никиту взбеленил, а от третьего он чуть дара речи не лишился, без разговоров потащил Марину в номер. С опущенными жалюзи, в полутемной прохладе она счастливо прижималась к нему, захлебываясь от восторга:

— Ты стал таким неуемным, как раньше, Никита, как я счастлива! Мне уже начинало казаться, ты меня разлюбил!

А он молча смотрел в потолок, откинувшись на подушки, с некоторой отстраненностью понимая, что по-прежнему не может утолить мучившую его жажду. Если раньше перед глазами стояла изящная фигурка в кружевном комплекте La Perla с фото, которые он без зазрения совести отнял у жены и оставил себе, то сейчас это были вполне живые образы, мелькающие перед ним целыми днями. Они бесконечно преследовали его, доводя до исступления, и он снова и снова подминал под себя еще недавно близкую и как-будто даже любимую, а сейчас такую чужую и безразличную женщину.

С каждым днем Никита все больше мрачнел, песок и пальмы начинали раздражать, Марину он просто брал, когда совсем прижимало и даже не удосуживался сделать вид, что это доставляет ему хоть какое-то удовольствие. Она все понимала, и если поначалу пыталась выяснять отношения, то затем просто подчинялась, а после, когда он перекатывался на свою половину, тихо вздыхала и сдавленно всхлипывала. Сам же Никита еще долго лежал без сна и разглядывал потолок, усиленно пытаясь понять, в какой момент он умудрился сам себя загнать в эту ловушку.

Вчера Саломия полдня каталась на яхте с американцами-баскетболистами. Узнав, что его жена намеревается отсутствовать так долго, Елагин не вытерпел, подстерег ее как раз когда она выходила из бунгало и быстро затолкал обратно.

— Куда собралась? — грозно прижал он к стенке испуганную жену, а у самого внутри все перевернулось от вида приоткрытых губ, что были совсем близко, достаточно лишь наклониться. Нестерпимо захотелось почувствовать их тепло, вкус, выпить ее дыхание…

— Мы же договорились, Никита! — она попыталась его оттолкнуть, но безрезультатно.

— Скажи, куда. Еще и в таком виде!

— Нормальный вид. Мы на острове, Елагин, чем тебе не нравятся пляжные шорты?

— Разве это шорты? У меня трусы-боксеры длиннее, можем сравнить.

— Никита, отпусти, меня уже ждут. Мы решили с ребятами поплыть на яхте к соседним островам.

— С этими лосями? Сразу с двумя? — захлебнулся Никита. — А итальянец твой почему не едет, что он себе думает, совсем что ли дебил? Почему он отпускает тебя одну?

— У Джованни морская болезнь, — начала было Саломия, а потом видно что-то высмотрев в его лице, несмело прикоснулась к руке и сказала чуть тише: — Никита, они пара. Мы правда только сплаваем к соседнему острову и обратно.

— Пара? Ты еще скажи, что они молодожены!

Саломия закусила губу и виновато кивнула. Никита чувствовал, что еще чуть-чуть, и взорвется.

— И зачем ты им там нужна? Чего ты с ними намылилась?

— Так ведь мы друзья! — не могла понять Саломия. — Они пригласили меня с собой.

Он потом места себе не находил, и воображение рисовало такие картины, от которых впору было начинать плести веревку, но к обеду вся троица действительно вернулась. Вечером Никиту ждало новое испытание. В одном из баров объявили танцевальный конкурс, не надо было обладать особыми умственными способностями, чтобы предположить, кому приспичит там поучаствовать. Но то, что ее парой будет Джованни, стало для Никиты неприятным сюрпризом.

Надо было видеть этот танец! Уже бы не стеснялись, занялись под музыку любовью у всех на глазах, принципиального отличия не было, разве что одежды побольше. Правда, если по-честному, итальянец танцевал отменно, но Никита в любом случае тыщу раз предпочел бы Севку. Не так экспрессивно, зато абсолютно безопасно.

После он отправил Марину в номер, а сам остался караулить Саломию у ее бунгало. Вскоре послышались шаги, к террасе подошли Саломия с Джованни, и Никита отступил в темноту деревьев. Его чуть на части не порвало, когда итальянец потянулся к его жене с поцелуем, но неожиданно Саломия отстранилась, что-то сказала по-итальянски, тот поцеловал ей руку, она нежно чмокнула его в щеку и скрылась за дверью.

Никита в полном раздрае еще немного побродил возле бунгало, вдруг кого-то еще принесет, а потом вернулся к себе, завалился в кровать и уснул, как убитый, не обращая внимание на горестные вздохи и всхлипы с другой стороны кровати.

Но Никите было безразлично, он сам поражался этой холодности, откуда, ведь совсем недавно все было по-другому? Между ними была любовь, страсть, а теперь в голове была одна Саломия. В коротеньких шортиках, смеющаяся, запрокидывающая голову так, что волосы шелковым водопадом струились по спине. В полосатом «морском» купальнике с таким верхом, что все окружающие мужчины дружно поворачивали головы вслед, подобно магнитной стрелке на компасе. Или в облегающем платье, танцующая с Джованни на танцполе бара, пока Никита в бессилии сжимал кулаки за соседним столиком.

На следующий день Никита оплатил Марине спа-процедуры какой-то сумасшедшей релакс-программы, отвалил за нее денег, как дома за годовой абонемент, зато получил свободу с обеда и до самого вечера. Саломия после обеда спряталась в номере, как мышка в норке, Никита, убедившись, что никто не планирует ей мешать, вернулся к себе и неожиданно вырубился, а когда открыл глаза, солнце уже стояло низко над горизонтом.

Он проверил, дверь в бунгало жены была заперта, и Никита направился к океану. Выйдя на пляж, увидел прыгающего американца с фотокамерой — профессиональной, внушающей уважение, — но когда увидел объект съемки, у него даже в голове помутилось. Смотрел, не в силах отвести взгляд, а перед ним прямо в воде, у самого берега, оперевшись на локоть одной руки и закинув за голову другую руку, лежала Саломия.

Она была в платье, том самом, облегающем, из тонкой ткани. Сейчас ткань намокла, облепила тело, и оттого все его очертания легко угадывались, а волны продолжали ласкать и обволакивать ее безупречные длинные ноги, и Никита понял, что завидует им. А еще он понял, что больше не может ждать и смотреть, не может и не станет этого делать.

Он очень медленно и спокойно подкатил джинсы — медленно, чтобы взять себя в руки и не разбить камеру о голову «молодожена», — затем ступил в воду, подошел к Саломии и, подхватив ее под руки, рывком поставил на ноги.

— Зе энд, — повернулся к опешившему американцу, а потом повел — точнее, потащил — упирающуюся девушку, не обращая внимания на возмущенные выкрики баскетболиста-фотографа.



Саломия узнала его сразу, по щиколоткам, как только перед ней вдруг появились ноги в подвернутых джинсах, ей даже голову не нужно было поднимать, она и так поняла, что это Никита. Слишком заполнены были ним последние дни, слишком часто пересекались их взгляды, слишком откровенными они были. И не только с его стороны.

Наверное, сама атмосфера острова этому способствовала, казалось, вокруг все было пропитано любовью, желанием, страстью. Может, сказывалась удаленность от цивилизации, но Саломия чувствовала эти невидимые флюиды, окутывавшие остров, в ней просыпалось что-то прежде неведомое, неизвестное, росло и выплескивалось наружу.

Она не умела флиртовать, принимать ухаживания мужчин, кружить головы — все это было не о ней, Саломия даже учиться не пыталась никогда, а здесь сама не понимала, что в ней нашли все эти мужчины, которые смотрели с таким вожделением, будто перед ними не Саломия, а настоящая роковая женщина, вдребезги разбивающая мужские сердца. И она продолжала играть, выпуская изнутри другую себя, совсем незнакомую ей Саломию.

Зато Никита как будто понимал, что это не всерьез, он просто принимал ее правила игры. Понимал, что Саломия дразнит его, и эти вьющиеся возле нее мужчины тоже не всерьез, а ее изумляло то, как легко у нее все теперь получалось. И каким лишним для нее все это было.

Саломия честно постаралась сблизиться с Джованни, но у нее даже поцеловаться не получилось. Губы Джованни были мягкие и влажные, он касался ее осторожно, а ей хотелось других, крепких, сухих и горячих, что жарко впивались в нее, унося куда-то ввысь и напрочь отключая сознание. И такие губы были только у одного мужчины — ее мужа.