Я не Монте-Кристо (СИ) - Тоцка Тала - Страница 4

— Ее звали Саломея, а меня Саломия, — уточнять, в чем разница, она не стала, захотят, сами прочтут. Но тот, второй, не унимался.

— Станцуй нам, Саломея, — встал и подошел к ней совсем близко, его голос стал бархатно-тягучим, рука скользнула по груди, как бы случайно задев пуговицу на блузке, пуговица расстегнулась, и ее от омерзения передернуло.

— Не смейте прикасаться ко мне, — отступила к двери, но цепкие руки схватили ее за талию и дернули на себя. Она едва успела схватить бутылку и замахнуться.

— Ах ты… — руку зажало в тиски, пальцы онемели и выронили бутылку.

— Ты в своем уме, Олег? — ее схватили другие руки, оттащили от разъяренного Олега, а она только воздух хватала ртом от ужаса, а потом не выдержала и разрыдалась.

Прямо перед Саломией было тугое плечо, обтянутое мягкой тканью джемпера, довольно дорогой марки, кстати, и она едва удержалась, чтобы не уткнуться в него. Было горько и обидно, а особенно из-за того, что все произошло на глазах у Никиты, почему-то, казалось, не будь его, она бы просто плюнула обидчику промеж глаз, развернулась и ушла. А так лишь шмыгала носом, который наверняка распух и покраснел, как у дедушки Мороза. Если бы ее еще попытались утешить…

Но голубоглазый Никита уже отошел от Саломии, он утешал свою небесной красоты девушку, а та повисла на нем, будто это к ней приставал его отвратительный приятель, и Саломия заплакала еще горше.

Дальше все было как в тумане, конечно, ее сделали виноватой, Никита что-то там говорил в ее защиту, его девушка кривила губы, Олег орал и матерился, а Игнат без конца извинялся. А потом, когда Саломия уже собралась уходить, внезапно догнал и прижал к стенке черного хода.

— Ты куда собралась? Отрабатывать кто будет? Ты знаешь сколько стоит вино, что ты разбила? Плюс неустойка, это наши постоянные клиенты, они ушли из клуба из-за тебя, между прочим.

— Сколько? — она отворачивалась, чтобы не видеть его лица и не чувствовать дыхания, пропитанного сигаретным дымом и спиртным.

— Тысяча долларов. Есть еще способ со мной договориться, в моем кабинете, я заплачу за вино и закрою глаза на убытки…

— Лучше тысяча долларов, — оттолкнула Игната, содрогаясь от омерзения, и выскочила на улицу.

Ей было хорошо видно, как на освещенном пятачке парковки недавняя компания погружалась в машины, Саломия не слишком разбиралась в марках автомобилей, но то, что они все довольно дорогие, было ясно даже ей. Слезы снова полились из глаз, зачем она вообще совалась в этот клуб, где теперь взять ту тысячу? Бабушке и заикаться нельзя, инсульт ей точно обеспечен. Нужно одолжить у кого-то, только у кого? Что с ней не так, почему к ней клеятся всякие игнаты и олеги, а нормальные парни обходят стороной?

Она так и дошла пешком до самого дома, благо, испытаний даже для нее на сегодня было более чем достаточно. А такси теперь стало непозволительной роскошью, как впрочем и все остальное, за исключением воды и хлеба. Пока не отдаст долг.

Истекала неделя, данная Игнатом, а деньги Саломия так и не нашла. Завтра последний день, может быть, получится договориться об отсрочке, а сегодня она надеялась пристроить одну картину. Уже выходила из подъезда, когда увидела стрелку на колготках, прямо над коленкой, скорее всего, зацепила сумкой, когда закрывала замок и придавила дверь ногой.

Саломия тоскливо глянула на лестницу, затем на стрелку, возвращаться домой совсем не хотелось, проще снять их и выбросить. На улице сегодня тепло, не замерзнет, а как купит, уж найдет, где надеть. Но не снимать же их на лестничной площадке?

Ее взгляд упал на недостроенную кабинку для консьержа, которую их чрезвычайно энергичный председатель домового сообщества грозился закончить еще в прошлом месяце, а пока никто даже к отделочным работам не приступал. Зато дверь приделали. Саломия вошла внутрь, и хоть там было темно, все равно прикрыла дверь, быстро сняла колготки и торопливо сунула их в карман плаща. Надо будет выбросить в первую попавшуюся урну.

Внезапно хлопнула парадная дверь, послышался топот бегущих ног, и в консьержную что-то влетело, гулко хлопнувшись оземь и едва не задев Саломию. Она в испуге вжалась в стенку, а человек побежал дальше по сквозному проходу.

— Где он? Куда он делся? — в подъезде снова раздалось хлопанье двери и топот, только на этот раз бегун был не один.

— Здесь сквозной подъезд, вот… — отборный мат, шорох подошв, и голоса стихли. Саломия, сдавленно выдохнув, глянула под ноги, там лежала женская сумка.

Нетрудно догадаться, что бросивший сумку ее и украл, оставил в консьержной, чтобы затем вернуться, а гнались за ним его конкуренты по «бизнесу» — скорее всего незадачливый вор решил поживиться на чужой территории.

Сумка была объемной и очень дорогой, судя по известному логотипу, Саломия схватила ее и бросилась к лифту. Наверняка внутри есть что-то, по чем можно будет отыскать владелицу, а лучше сразу позвонить в милицию. Но только звонить в милицию следует из дому, а не из-под лестницы. Благо, бабушка ушла на рынок, Саломия вбежала в свою комнату и открыла сумку. И так и села в немом изумлении.

Сумка была набита деньгами, аккуратно перетянутыми резинками пачками долларов. Тут же лежал дорогущий мобильник и паспорт на имя Елагиной Ирины Матвеевны, моложавой интересной женщины сорока восьми лет. Саломия, не мигая, смотрела на эту силищу денег и не могла поверить. Ей нужна только тысяча, а здесь все пятьдесят, если не больше. Всего-то делов достать из любой пачки десять бумажек. Ну, пятнадцать для верности, вдруг Игнату еще что-нибудь в голову взбредет.

Конечно, в милицию уже не сунешься, но есть адрес Елагиной, можно подбросить сумку под дверь. «А можно вообще ничего не отдавать, сумку с паспортом выбрось, телефон оставь себе. У тебя никогда не будет такого красивого, симку достань и все…»

Саломия взяла телефон. Элегантный, гладкий стеклянный корпус, пальцы сами собой включили экран, на заставке красовалось фото замысловатого цветка. Пароля на телефоне не было, она зашла в галерею — цветов было много, наверное, Инна Матвеевна увлекалась их разведением, затем пошли фото памятников архитектуры и самой Инны Матвеевны на их фоне — видимо, та недавно вернулась из туристической поездки. Внутри неприятно екнуло, а что, если женщина не успела их сохранить? Саломия вспомнила, как у нее украли мобильник, ей не столько было жаль телефон, сколько пропавших снимков.

Внезапно картинка сменилась, зазвучал сигнал вызова, и на экране обозначилось «Сыночек». И Саломия, как ужаленная, отшвырнула телефон. С экрана на нее смотрел тот красавчик из «Амстердама», которого она и не надеялась больше встретить.

Саломия в тупом оцепенении смотрела на экран, с которого улыбался лазурно-кобальто-голубоглазый Никита, и понимала, что ей отчаянно хочется его увидеть. И с грустью осознавала, что теперь не возьмет ни одной купюры, потому как надеется собственноручно отдать сумку матери Никиты, а лучше ему самому.

Ответить Никите не хватило духу, но лишь только телефон перестал звонить, она сразу же открыла последние набранные звонки. Среди них значился «Любимый», и Саломия, от всей души надеясь, что это муж Ирины, нажала вызов.

В глубине души она очень рассчитывала, что за деньгами приедет Никита — Никита Елагин, так выходит его звали, — но Никита не приехал, а приехал его отец, Александр Елагин, и зачем-то вместе с сумкой забрал Саломию. Она вышла из подъезда, завернув сумку в пакет, чтобы не привлекать лишнее внимание, и едва не свалилась, увидев высокого мужчину возле сверкающего, будто облитого глянцем «Мерседеса». Сходство отца с сыном было заметно даже слепому, неудивительно, что в телефонной книге Ирины он был подписан как «Любимый», интересно, а как подписана в его телефоне жена?

Ее усадили в «Мерседес», Саломия была так ошарашена, что и не подумала сопротивляться, при том, что Александр был очень учтив. По дороге он рассказал Саломие, как они с сыном бьются над тем, чтобы Ира блокировала двери автомобиля, а она все время забывает, вот и вломились на светофоре в машину. Открыли дверь, выхватили сумку и убежали, откуда там взялась такая гора денег, Саломия спрашивать не стала, уж точно не ее ума дело. Может, это дневной бюджет семьи Елагиных, что ей с того.