Я не Монте-Кристо (СИ) - Тоцка Тала - Страница 66

А она все плакала и терла глаза.

— Я не Монте-Кристо… Хватит меня так называть!

Потом успокоилась столь же внезапно, оттолкнула Никиту и выбежала из номера, а он так замучился, что не стал идти следом, сплюнул, выматерился, упал на кровать и отрубился.

Когда Никита открыл глаза, в комнате было довольно темно. Долго пялился на сияющие прямоугольные ободки, пока до него не дошло, что на окнах спущены жалюзи, сквозь которые снаружи пробивается солнечный свет. Никита поднялся, стараясь не делать резких движений, открыл окна и обалдел. Солнце заливало террасу перед бунгало, день был явно в разгаре, сколько же он спал? И который вообще час, где-то телефон запропастился, может, он его посеял в баре?

По большому счету, это не так важно, гораздо больше Никиту занимал вопрос, что здесь происходило ночью? Он сжал руками голову и вернулся на кровать. Рваные фрагменты воспоминаний цеплялись один за другой, однако воссоздать целостную картинку его все еще непроснувшийся мозг решительно отказывался.

В голове будто соткалась густая пелена, сквозь которую ну совсем ничего не пробивалось. Никита помнил, что ему снилась Саломия, и даже помнил, насколько явным и чувственным был этот сон… Он крепче сжал виски и поморщился. Да, выпивки вчера было явно многовато, все эта Сальма, принесло ж ее в бар!..

Стоп! Никита озадаченно осмотрел постель, та была смята с обеих сторон, он огляделся и увидел на полу клочок ткани. Стал наклоняться, комната угрожающе пошатнулась, и Елагин предусмотрительно присел на корточки.

К его радости тут же нашелся под кроватью телефон, наверное, выпал, когда его хозяин стаскивал с себя шорты, к слову, валявшиеся рядом. Никита извлек из-под кровати телефон, а потом поднял невесомую ткань. Шелковая повязка, значит, все-таки Сальма!

Елагин облегченно вздохнул, отбросил повязку и направился в душ. Уперся в стену, подставляясь под холодную воду. Хлесткие струи быстро приводили в чувство, пелена рассеивалась, и сквозь нее медленно проступали события минувшей ночи, приобретая явственные черты и складываясь в более-менее четкую картину.

Он вчера под завязку накидался в баре, дополз до номера и свалился без малейших признаков жизни. Ночью какого-то рожна принесло Сальму, облившуюся тем парфюмом, что подарил ей Никита на Новый год, а дальше все сложилось как сложилось. Елагин надышался ароматом любимой жены и с пьяной головы решил, что Фон-Россель и есть Саломия, отреагировал соответствующим образом и, готов был поклясться, что Сальма нисколько не возражала.

Напротив, все более отчетливые воспоминания свидетельствовали как раз об обратном. Ее поцелуи вспыхивали на груди, плечах, ключицах, ее пальцы, сминающие спину, цепляющиеся за затылок и впивающиеся в плечи, пробуждали желание все это повторить, и Никита когда понял это, с головой влез под душ.

Бред! Этого не может быть. Так он убедит себя, что Сальма Фон-Россель его… волнует? Вышел из душа, обмотав полотенце вокруг бедер, и сел на кровать, сжимая в руках шелковую повязку. Поднес к лицу, вдохнул и чуть не ошалел — она пахла его женой, его Саломией. И дело было не только в аромате, он чувствовал ЕЕ запах, запах волос, кожи, губ. И ночью тоже чувствовал, потому и шептал ее имя как в горячечном бреду.

Но в том и беда, что с ним была Сальма, Сальма, а не Саломия, которая пришла ночью уж явно не затем, чтобы послушать в его объятиях, как он в исступлении шепчет имя другой, пусть даже жены. И если Никита не хочет быть посланным в определенном направлении вместе с брачным контрактом, ему следует немедленно извиниться уже на трезвую голову.

Елагин натянул шорты и направился к бунгало Фон-Росселей. Наверняка девчонка начнет сейчас ерепениться, вон как выскочила вчера из номера, будто ошпаренная. Он вспомнил ее слезы и стало почему-то неприятно, Никита даже остановился на полпути. Что за хрень, правда, что ли, волнует?

«А вот и проверим».

Он сейчас выпроводит Даньку из номера под любым предлогом — например, попросит сбегать на рецепцию и уточнить когда освободится Илюха, инструктор по дайвингу, поскольку свое время они пропустили по вине Никиты. А сам зажмет в углу Сальму и поцелует, как раз и узнает, волнует или нет. И к своему безграничному удивлению вдруг почувствовал, что волнует, еще и как.

Дверь в бунгало была нараспашку, Никита заглянул и увидел, что там вовсю идет подготовка номера к приезду новых гостей.

— Они уехали раньше времени, меня прислали приготовить номер к заезду, — горничная была явно напугана устрашающим видом Елагина, он круто развернулся на сто восемьдесят градусов и зашагал на рецепцию.

— Госпожа Фон-Россель вместе с мальчиком уехали рано утром, у нее изменились обстоятельства, но она утверждала, что лично ходила к вам в номер, чтобы сообщить, что улетает, — поведала администратор, преданно глядя в глаза Елагину.

«Класс! У нее что-то случилось, она пришла сообщить мне о том, что с утра вылетает, а вместо этого…». Но ведь она не была против, тут Никита голову на отсечение давал. Достал на всякий случай телефон, но самолет сейчас наверняка в воздухе.

Никита долго гипнотизировал взглядом экран, и лишь только увидел, что Сальма появилась в сети, тут же нажал на вызов:

— Да, — все тот же хриплый голос, но сегодня он его совсем не раздражал.

— Ты почему сбежала, Алина?

Пауза в трубке. Ответ на взгляд Елагина прозвучал чересчур резко:

— Я не сбежала, Никита. Возникли срочные дела, из-за которых мне пришлось вернуться раньше срока, — говорит спокойно, только почему у него такое ощущение, будто сейчас сердце выпрыгнет из груди?

— Странно, а мне показалось…

— Тебе показалось. Спасибо за отдых, все было просто чудесно.

— Да? — Никита хмыкнул, а потом сказал вполголоса, постаравшись, чтобы прозвучало как можно более проникновенно: — Что ж, я рад. Мне тоже все понравилось. Очень. Только слишком темно, в следующий раз я не дам тебе даже штору задернуть.

И он отель ставил на то, что Сальма сейчас покраснела, да что там, пятнами пошла, и губы покусывает, ответ сочиняет. Видать ничего не сочинила, потому что бросила обрывочно: «Мои юристы свяжутся с тобой», — и нажала отбой. Но Никита остался доволен.

Он понял, что поселил достаточно смятения в ее глубоко затаившейся душе, а большего ему пока не требовалось.

«Кто ты, Елагин, талантливый актер, расчетливый мерзавец или тот, кто однажды предав, теперь сожалеет и раскаивается?»

Саломия смотрела на заснеженные деревья, мелькающие за окном автомобиля, и не верила, что еще утром она любовалась белоснежным песком мальдивских пляжей. А ночью — красивым, словно выточенным телом своего сначала мужа, потом врага, а теперь кого? И не только любовалась…

Этот перелет совсем ее измучил. Даниэль, два часа рыдавший из-за того, что не попрощался с Никитой, с горем пополам уснул, пристроив голову у нее на коленях, а сама Саломия все долгие часы полета безуспешно отгоняла картины, встающие перед глазами.

Этой ночью Никита был с ней, с Саломией, а ни с кем другим, и у нее до сих пор дрожали колени от одного его шепота, звучащего глубоко внутри и выворачивающего наизнанку сладкой истомой. Она едва не выдала себя, начав проливать слезы, но слушать, как Никита признается иллюзорной Сальме Фон-Россель в любви к ней, Саломие, было выше ее сил. Разве такое говорят, если цель — заполучить в жены богатую наследницу? По законам жанра он должен был стараться ее увлечь, а «слишком темно, в следующий раз я не дам тебе даже штору задернуть» в качестве соблазнения звучало довольно сомнительно.

Этой ночью она поняла, что живет — по-настоящему живет, дышит, чувствует, — только рядом с ним. И любит только его, бывшего мужа. И врага тоже бывшего, потому что обманывать себя она больше не могла, в ее сердце не было ни ненависти, ни жажды мести, а от одной только мысли, что она его больше никогда не увидит, Саломии хотелось выть в голос.