Выбор варианта (СИ) - Ром Полина - Страница 37

Я забыла в рабочей комнате пергамент с рецептурой. Замков там не было, мало ли что… Возвращаясь назад, в сех, я размышляла на тему, что, пожалуй, стоит организовать на рабочем кабинете что-то вроде сейфа. Можно даже и несгораемый попробовать сделать из интереса…

В сехе было пусто, все женщины уже разошлись, только в кладовке за закрытой дверью кто-то шуршал. Похоже, уборщица. Кто сегодня оставался убирать, я не знала. Зашла в кабинет, забрала со стола листы пергамента. Было у меня их несколько. На одном я вела подсчеты, чтобы узнать себестоимость продукта — из него вырастет цена. Их я вела местными цифрами. На втором я на русском записала рецепты и технологии, но мне нужен будет переводчик, которому я надиктую.

Скрутила пергаменты в трубку и, проходя мимо кладовки, заметила, что Дойна стоит у свежезакрытых горшков и держит в руках крышку…

Сперва я не поняла, что именно увидела и прошла несколько шагов мимо. Потом сообразила, что что-то не так и вернулась.

Она стояла спиной к приоткрытой сквозняком двери, открывала очередной горшок, на котором не успела застыть мастика из воска и что-то вливала в каждый горшок!

— Что ты делаешь?!

Она вздрогнула и уронила на пол миску с жидкостью, которую держала в руке…

— Дойна, что ты делаешь?!

А взгляд у нее был совсем не таким робким, как днем! Я посмотрела на пол — из миски растекалась лужа горячей мастики. Только она почти не прозрачная стала. Или это и не мастика вовсе? Но я ничего не понимаю — зачем?! Она открывала горшки, нарушала стерильность закатки и вливала внутрь дрянь?! Зачем? Они же испортятся все!

— Дойна, зачем ты это делаешь?

Она ухмыльнулась и подошла ко мне очень близко:

— Не тебе, чужачка, лезть в наши дела… Учить она вздумала, дрянь пришлая… Гулящая девка, а туда же — к тиргу рвется! Ты что думаешь…

Договорить она не успела — я со всей дури ударила ее.

— Ты, мерзавка, понимаешь, что людей потравить можешь? Хорошо, если горшки просто вздуются…

Вскочила она на удивление резво, схватила ложку и попыталась сунуть мне в лицо!

От резкого движения я отшатнулась и упала, через секунду она уже сидела на мне верхом…

Я держала ее руки за запястья, но она, шипя от злости, все пыталась дотащить ложку до моего лица. Думать я в этот момент не могла и от растерянности, и от страха. Скорее, понимала на уровне инстинктов, чем думала: в ложке — яд! Она хочет меня отравить! Если дотянется до рта — мне конец! Силы были примерно равны, но сопротивлялась я бешено… В полной тишине раздавалось только наше хриплое дыхание…

— Рава Лейна, ты домой дума…

И все закончилось в долю секунды.

Визжащую от ярости Дойну держал, вывернув ей руки за спину, тирг Сейд.

Я всё еще пыталась подняться с пола, когда он переливчато, как Соловей-разбойник свистнул и, через мгновение, в дверь ввалились шесть человек его личной охраны. Им он и передал визжащую от ярости Дойну.

— Что случилось у вас, рава Лейна?

А визжала она весьма неожиданные для меня вещи:

— Она же чужачка, гадина пришлая… Что ты нашел-то в ней, чего во мне нет? Я ведь любила тебя, любила… А ты меня на девку старую променял и теперь морду воротишь? А она одного мужа отравила и тебя отравит!

Я отряхивала платье и думала, как сказать?

— Дойна что-то вливала в горшки, которые сегодня закатали. Я думаю, что это яд.

— Да врет эта тварина все! Это я ее поймала, когда она смольник вливала в горшки! Ты не понимаешь, что ли, что она смерти твоей хочет?

Дойна разрыдалась и перестала вырываться из рук. Стояла тихая, покорная и лила слезы…

— Я ведь просто спасти тебя хотела, Сейд… Как ты можешь мне не верить?!

Солдат у моей комнаты снова стоял для охраны. Точнее — два солдата. Выходить мне не разрешалось и Шалину ко мне не допускали…

К лацита тиргусу меня отвели в полдень на пятый день моего сидения.

Был он хмур и в кабинете находился в гордом одиночестве. Ни чая на столе, ни вечной ехидной ухмылочки…

— Садись, рава Лейна. Долго говорить будем.

Я молча уселась и ждала, что скажет мне тиргус.

— Что же в тебе есть-то такого, рава, что Сейд из-за тебя на отца голос повысил?

Я молчала. Это не мое дело, кто там и на кого голос повышает. Вроде бы и понятно было, почему меня закрыли в комнатах, как пленницу — разобраться им нужно было, кто яд подливал, да и зачем он это делал, но так отвратительна была мне местная особенность относится к женщине как к вещи.

Слово женщины силы не имеет, она и соврать может. Так что ее саму ни о чем спрашивать не нужно. Ну, милые хозяева, тогда и мне проще промолчать.

— Молчишь? Ну, молчи-молчи… Гордая, значит… А только ты, хоть и рава, а ведь дура. Ведь не просто народ могли перетравить этими заедками твоими. Это ведь, в первую очередь, цертиусу на стол пошло бы. За такое и меня, и всю семью со слугами казнить могли. А ты без присмотра оставила все!

— Лацита тиргус, а почему вы не озаботились солдат для охраны поставить? Ладно я, чужачка, никогда в такие игры не играла. Но вы-то давно правите, и не такое видели… Моя ли это вина, что добралась она до банок?

— Делать-то что, скажи, раз умная такая! Я ведь поторопился, депешу цертиусу отправил, что побалую его в эту зиму лакомством невиданным. А теперь что, каждую девку обыскивать или как? Отбирали ведь на работу девок проверенных. Дайна не с улицы пришла, из покоев из наших. Уж сколько раз проверена-перепроверена…

Я злилась. Даже сейчас, поняв, что на мне нет вины, никто не подумал извинится. Никто не подумал объяснить мне, зачем она в варенье яд добавляла. Меня-то саму отравить гораздо проще было — в чай вон в кабинете кинь ложку с ядом, да и делу конец. Или он меня совсем за дуру держит?

— Ну, чего отмалчиваешься, красавица?

— Лацита тиргус, а что вы услышать хотите? Я ведь — баба-дура, откуда мне знать, для чего она яд подсыпала, где брала, кто научил и что за это ей пообещал? Нам, дурам, при лацита тиргусах и рот открывать неприлично. Ваши это проблемы — сами и решайте. А я и так не пропаду, без этого варенья. А для цертиуса — прикажите, сварю пяток банок. Сами рядом постоите, чтобы точно знать, что не подсыплю лишнего. Да и пойду я из вашего замка. Тяжко мне здесь.

— Неужто знаешь способ, как точно проверить, несут заразу или нет? На девках тряпья куча всегда, ну, обыщут, а ну, как пропустят?

— Я — баба-дура, откуда мне такое знать.

— Да не сердись ты, рава, не сердись… Давно уже у нас такого злобства не было. Не дура ты, это всем понятно.

— А не дура, так расскажите, что и как случилось, кто Дайну научил?

— Почему думаешь, что не сама она?

— Потому, что самой ей проще было мне в чай сыпнуть отравы. Если бы она только из ревности делала это, то зачем ей ждать, пока консервы дойдут до цертиуса, пока оттуда разбираться приедут? Значит не меня хотели отравить, а вас подставить. Цертиус, может быть, и есть бы не стал такое, сперва бы слуги перетравились. Но вот вас с тиргом Сейдом, однозначно, казнили бы. Так кому ваше место понадобилось?

— Иш ты, и впрямь…

Лацита тиргус морщился как от зубной боли, встал, невысокий, сухонький, походил по кабинету, постоял у узкого окошка — подергал себя за длинный, свисающий ус. Вернулся на место, сел и заговорил:

— Я ведь, рава, сам из обедневшего рода. Да… Знатный — дальше некуда, цертиусы в родне были, но — нищие. Но короне всегда служил верой и правдой. До тиргуса продвинулся и город с окрестностями получил уже седой был, после войны это случилось… А Литур… Он ведь, как и я, из самых знатных. И всю жизнь при мне. И когда я город получил — сразу его на хозяйство поставил… Зависть его сожрала…Я ведь к нему всегда, как к брату. Всю жизнь, почитай, рядом… Оруженосцем у меня в первом бою был. Его тогда чуть не убили, мальчишкой еще совсем, растерялся, бывает такое — как ступор нападет на человека, да… Я успел отбить, шрам и по сю пору болит иногда…