Книга Трех (СИ) - Билик Дмитрий - Страница 33

— Надеюсь, фамилии Байковых и Кузнецовых будут идти рука об руку…

— Ага, щека об щеку, — хмыкнул я. — Димон, хорош уже дурью маяться. Ничего нового не произошло.

— Ясен пень не произошло, — встрял Рамиль, разглядывая гербовую бумагу. Он даже не заметил, как из ниоткуда за ним возник банник и тоже стал впитывать информацию о моем новом статусе.

— Потапыч, а ты читать умеешь, что ли?

— Грамоте обучен, — ответил тот, не отрываясь от бумаги.

— Ты теперь не обычный банник, а благородный, — улыбнулся Мишка.

Видимо, к тому моменту Потапыч и сам осилил новый документ. Он на мгновение смутился, потом почесал лохматую седую голову и внезапно его лицо осветила широкая искренняя улыбка. Которая мне очень не понравилась.

— Потапыч, ты главное… — начал я.

— Хозяин, мои сердечные поздравления, — засуетился банник. — От всей души. Я скоро.

— Потапыч! — успел крикнуть я, но, к сожалению, в пустоту.

— А что с имением? — спросил Байков.

— Вот что, — протянул я ему бумаги.

— Круто, — покачал головой Димон после короткого их изучения. — Это много. Очень много. Таких денег даже у дяди нет. И что будешь делать?

— Не знаю. Ничего не буду. Как я могу его выкупить?

Странное было ощущение. Да, я был маг с перспективами. По крайней мере, сам себя таким видел. По нашим законам уже совершеннолетний. И деньги появились, благодаря стипендии. Поневоле почувствуешь себя взрослым. Но как только возникла по-настоящему серьезная проблема, захотелось помощи. Потому что гонора было много, а реальных возможностей мало.

— Обидно, конечно, что и говорить, — продолжал я. — Там жили мои предки. Пусть я ничего о них не знаю. Но все вещи до сих пор в имении. Стулья, картины с их изображением, одежда в шкафах. И еще…

— Сила, — кивнул Байков. — Можешь не рассказывать мне. Я знаю, что значит фамильное имение. Там ты чувствуешь себя в безопасности. Только там можешь расслабиться.

— Господа благородные, — сделал неуклюжий реверанс Рамиль. — Не могли бы вы поговорить о судьбах мира попозже? Потому что если сейчас мы опоздаем на ритуалистику, то вместо расслабления придется напрягаться. Причем всем нам.

— Как ты разговариваешь с благородными, разночинец! — крикнул я на него. — Еще одно слово и я вызову тебя на дуэль!

— Макс, ты че? — пошел пятнами Рамиль.

— Рамик, ты бы видел свое лицо.

— Дурак! — ткнул кулаком он меня в плечо. — Так что по поводу ритуалистики?

— Надо идти, — согласился Мишка.

— Неа, надо бежать, — показал я на часы. — И очень быстро.

Слава всем богам, мы успели. Влетели в класс за две минуты до звонка. Коршун уже был на месте и хищно поглядывал на дверь. Опоздай ты — будешь весь урок стоять на входе. Поэтому если кто из одноклассников не успевал, то попросту не приходил на ритуалистику. Забавно, но оказалось, больше прогулов Коршун ненавидел, когда его кто-то прерывает.

Весь второй курс смотрел на нас. Точнее не так. Весь второй курс смотрел на меня. Я автоматически потрогал пиджак на груди. Нет, значок с гербом померил и тут же снял. Перстня на пальце с изображением длинного ножа в руке, моего фамильного герба, тоже не было. Но внимание оказалось чересчур пристальное. И если судить по злому выражению лица Куракина, класс уже знал о моем благородстве.

— Поздравляю, — только и сказала Катя, даже не глядя на меня.

— Как-то не искренне.

— Я действительно не рада. Твое благородство все усложняет.

— Что усложняет? — не понял я ее. — По моему, теперь наоборот все будет попроще. Никто меня не заставить ни в чью семью вступать.

— Твоя недалекость иногда забавляет, но не часто, — ответила Катя. — Твоя жизнь теперь изменится. И не думаю, что она так уж тебе понравится. Хуже всего, что изменится жизнь и тех, кто рядом.

— Чего ж ты тогда общаешься с таким недалеким как я? — не смог я проигнорировать колкую фразу.

Катя не ответила, но сила в ней на мгновение всколыхнулась. И тут же успокоилась, подчиняясь своей обладательнице. Больше за весь урок Зыбунина не сказала ни слова. Зато все остальные после ритуалистики очень хотели поговорить.

— Прими мои поздравления, надеюсь фамилии Татищевых и Кузнецовых будут идти рука об руку и станут поддерживать друг друга.

— Прими мои поздравления, надеюсь…

Ко мне натурально выстроилась очередь. Причем в ней стояли даже высокородные, терпеливо ожидая, когда им дадут прикоснуться к новому благородному телу. Зато стали понятны слова Байковы. Это вроде обязательной программы после появления нового аристократа. Интересно, младенцам то же самое говорят, хоть они ничего и не понимают?

— Прими мои поздравления, надеюсь фамилии Куракины и Кузнецовы…

На Сашу было больно смотреть. Самым натуральным образом. Будто он съел пару лимонов, закусывая их горчицей и васаби, а потом ему еще дали промеж ног тяжеленным башмаком. Плюс ко всему, у него и до этого было плохое настроение. Но ничего. Со своей ролью он справился. Даже руку пожал, стараясь не смотреть в глаза. Жизнь благородного прекрасна, как по мне.

Зато удивила Терлецкая. Грудь привычно заныла при ее приближении. Правда, боль уже была почти не различимой, тупой, скорее даже было бы странно, не окажись ее вовсе. Поэтому я не обращал на нее внимания. Кроме стандартных «приветственных слов» в конце Света добавила совсем неожиданное.

— Я рада, что ты стал благородным. Теперь отцу не удастся затащить тебя к нам.

Сказано подобное было таким благодушным тоном, будто это и хорошо. К тому же Терлецкая улыбалась и как-то заискивающе стреляла глазками. Ага, второй раз я на это не куплюсь. У меня и так с каждым годом целых мест на теле становится все меньше. Поэтому спасибо. Я поблагодарил ее в ответ, и мы разошлись. Как в море корабли.

— Вот, держи, — протянул мне Максимов здоровенный талмуд, когда мы возвращались с учебы обратно.

— «Рекомендованные правила достойного поведения дворян в высшем обществе под издательством М. Керна от 1747 г.», — прочитал я. — А это что, обязательно читать? Мишка, ты мне мстишь за что-то?

— Его я попросил, — отозвался Байков. — Меня почему-то библиотекарша не взлюбила. А Мишку она вроде как даже побаивается. Изучай, чтобы впросак не попасть. Обычного благородного с юности учат должному поведению среди себе подобных. У тебя этой возможности нет.

Я закинул книгу в пространственный карман. Вот придумали. Мало мне в жизни не интересных книжек. Так еще эту галиматью подсовывают. Но не спорить же? Я как-то пришел к выводу, что если ты хочешь что-то сделать по-своему, то не надо об этом говорить. Тем более спорить или что-то доказывать. Надо просто делать. Хотя понятно, что Байков желает мне только добра. Может и пролистаю книжку.

По пришествии в комнату нас ожидала самая странная картина в виде нескольких сдвинутых и накрытых столов. Признаться, я подобного не припомню даже во время Белого бала или Нового года. Огромная жареная курица, обложенная блестящей от масла картошкой, натертая свекла с чесноком и сметаной, внушительная тарелка с сельдью под шубой, несколько салатов: один точно с колбасой, другой украшен сверху ананасами, третий с морковью и курицей, четвертый просто летний. Тут я дошел до двух пирогов, от которых еще пылало жаром и взгляд мой уперся в исполинский шоколадный торт. Рядом с ним с самым виноватым видом стоял Потапыч.

— Ну не сволочи ли, хозяин? Что за стол? В глаза смотреть стыдно. Что тут скажешь — домовые. Все у них через одно место.

— Ты как это все достал? — пытался я не захлебнуться слюной.

— Так должки старые решил вернуть. Тут один проштрафился, другой задолжал. Вот и я говорю им, к вечеру такой стол нужен, чтобы вся школа на ушах стояла. Но это ж домовые. Собрали, будто на поминки, а не на праздник.

— Мы все это не съедим, — тяжело выдохнул рядом Мишка.

— Но сделаем все, что от нас зависит, — гипнотизировал торт Байков.

— Стоять! Мишка прав, не съедим, а только понадкусываем. Рамик, давай пробегись по нашим, разночинцам, в смысле. Зови всех. Байков, ты пройдись по благородным. Ну, как ты там это делаешь, пригласи со всем уважением. Только пусть стулья тащат.