Мальчики с бантиками - Пикуль Валентин Саввич - Страница 30

— А сейчас с собственным сочинением в стихах выступит перед вами известный соловецкий писатель — юнга Эс Васильев.

Рота радистов заранее кричала «бис». Савка вытянул шею из воротника шинели, мял в руках шапку с курчавым мехом. Первый писатель в его жизни, и вот сейчас он его увидит. Качнулся занавес, поэт предстал, сверкая надраенной бляхой на сытом животе. Голова у Эс Васильева — громадная, как котел. Он громко прочитал:

Никто не заметил, что во второй строфе поэт не нашел рифмы. Из рядов поднялся капитан первого ранга Аграмов в своем кожаном пальто и пожал руку Васильеву — такой чести мало кто удостаивался.

Роты расходились в новогоднюю ночь. Радисты пели:

Рулевые, колыхаясь на снегу черной и плотной стенкой, вели свою песню, и грубые голоса боцманов, входивших в состав этой роты, задавали тон остальным:

Вот и новогодняя ночь — для многих она первая, которую они проведут вне дома. Перед разводом по кубрикам Кравцов поздравил юнг.

— В новом году, — пожелал он роте, — усильте свои успехи в учебе и дисциплине. А сейчас можете весело праздновать.

— Чего праздновать? — спросил Синяков. — Выпить дадут?

— Я дам тебе выпить, — сказал лейтенант Витьке. — Кусок хозяйственного мыла разведу в самом большом ведре с водой — и можешь пить, сколько душа твоя примет…

Время шло к двенадцати, но старшина Россомаха сегодня не рычал, чтобы юнги расползались по нарам. По радио передавали новогоднюю речь Калинина. Савка вышел в тамбур, взял лыжи покороче и прямо с горушки нырнул в ночной лес. Ему хотелось побыть одному, чтобы до мечтать обо всем, что еще не исполнилось в жизни и, кажется, не скоро исполнится…

Савка чересчур размечтался и на крутом спуске врезался в ствол сосны. Еще не опомнился, глядя на яркую россыпь звезд над собою, как рядом с ним просвистели чьи-то лыжи и тень человека воткнула в глубокий снег палки.

— Вставай, пентюх, — сказал ему Джек Баранов.

— Это ты? Чего ты здесь?

— Да увидел, что ты ушел, тоже стал на лыжи и побежал за тобой. Ночь… лес… мороз… Мало ли что может случиться!

Так закончилась эта новогодняя ночь, и когда юнги вернулись в кубрик, рота жила уже в году следующем, а Россомаха рычал так же, как и в прошлом году:

— Задрай все пробоины, какие имеешь. Спать, спать!

Утром Россомаха тащил со спящих одеяла:

— Раздрай глаза, кончай пухнуть… Эй, с Новым годом тебя!

Еще босой, старшина прибавил в репродукторе слышимость, и кубрик заполнил голос московского диктора. Совинформбюро сообщало о провале гитлеровских планов под Сталинградом: уже разгромлено полностью тридцать шесть дивизий противника, из их числа шесть танковых полегли в степях крупповскими костьми. В конце сводки диктор сказал: вступила в строй третья очередь московского метрополитена.

— Здорово! — торжествовали москвичи. — Москва-то строится…

Савка, стеля койку, спросил Баранова:

— Джек, тебе в Москву хочется?

— А чего я там не видел, кроме Клавочки? Москва от меня не убежит. Главное сейчас — подводные лодки. Без них мне — труба!

Год начался великолепно; что ни день, то новое сообщение: второго января отбиты у врага Великие Луки, третьего — Моздок, четвертого — Нальчик, а пятого — взяли Цымлянскую и Прохладную. Шестого января в кубрик ворвался до предела взволнованный Игорь Московский:

— Слушайте, братцы! Я сейчас такое узнал, что даже сомневаюсь — верить или не верить?

— А что опять случилось?

Старшой класса пожался в дверях:

— Да ведь скажу вам, так вы меня поколотите.

— Выкладывай, что унюхал. Примем с миром.

— Погоны у нас вводят… Погоны!

Долго молчали, потом Артюхов сказал Игорю:

— Перекрестись, бобик… Какие еще там погоны?

— Ей-ей. Слышал, как лейтенант говорил об этом.

Джек Баранов был явно растерян — даже поглупел:

— Да как же так? В кино, бывало, конники кричали: «Бей белопогонников!» А теперь. Ничего не понимаю.

Финикин тоже не отказался от дискуссии:

— Так то белые, а нам нашьют красные.

На него заорали изо всех углов:

— Иди ты! Какие красные… на флоте-то!

— Это не пойдет! Уж тогда синие… или белые.

Посидели и подумали. Коля Поскочин сказал:

— Не знаю, как вам, а мне это нравится. Честно скажу, все у нас есть, а вот на плечах всегда чего-то не хватало.

— Вообще-то, конечно, правильно, — поддержал его Артюхов. — Разве можно представить себе Нахимова или Макарова без погон? Вон развешаны у нас по кубрику их портреты… Что тут позорного? Все армии мира носят погоны, и нам, русским, они тоже к лицу!

Скоро им зачитали приказ: для поднятия воинской дисциплины и выправки, ради большей авторитетности советского воина в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР ввести ношение погонных знаков отличия. «Надевая традиционное отличие — погоны в дни великих победоносных боев против полчищ немецких захватчиков, Красная Армия и Военно-Морской Флот тем самым подчеркивают, что они являются преемниками и продолжателями славных дел русской армии и флота, чьи подвиги нашли признание всего мира…»

— Вопросы есть? — спросил Кравцов, закончив чтение.

Был ясный морозный денек, вовсю наяривало солнце.

— Есть! Когда наденем погоны?

— Без погон не останетесь. Что положено, то положено.

— А что напишут на юнговских погонах?

— Тоже не советую волноваться: что-нибудь придумают.

— Какие там погоны! Нам еще и ленточек не выдали…

— Ты же в шапке стоишь, — отвечал Кравцов. — Зачем тебе на ушанку ленточка? Подожди лета, а сейчас не теряй хладнокровия… Товарищи юнги, — призвал роту лейтенант, — прошу ответить на этот указ новым подъемом в учебе и особенно — в дисциплине…

Только все разошлись, как из тамбура раздался голос:

— Идите скорее смотреть! Там боцмана насмерть бьются.

Все кинулись в землянку боцманов, над входом в которую висела броская надпись: «ЛУЧШИЙ КУБРИК ПО ПОКАЗАТЕЛЯМ ПОРЯДКА И ДИСЦИПЛИНЫ». Словно подтверждая эту широковещательную вывеску, Мишка Здыбнев давал прикурить Витьке Синякову. Парни они оба здоровущие, кулаки у них крепкие, — по кубрику летали лавки, кровать старшины грохнулась в сторону… Бились!

Один боцман держал кошку, чтобы кисаньку в драке не помяли.

— За что они так? — опросил его Савка.

— Точно и сам не знаю, — ответил тот, гладя кошку. — Но оба они курящие, Думаю, не из-за махры ли сцепились?

Два парня бились зверски — кулаки их работали, словно шатуны в паровой машине. Хрясть да хрясть! Кто-то из юнг кричал: