Кадеты (СИ) - Сафонов Александр Алексеевич - Страница 13

– Сынок, принеси попить, – слабым голосом попросил меня небритый дядька, лежащий у окна, на грязном матраце без простыни.

Оглядываюсь вокруг, где же мне найти ему воду? Спросил у женщины, стоящей возле больного паренька, та указала, в какой стороне есть бак с водой. Бак нашел, с кружкой на цепочке. Пришлось выпросить на время стеклянную банку у матроса с забинтованной головой. Из банки прет самогоном, полоскать не стал, некуда воду вылить.

– Спасибо малец, дай тебе бог всего хорошего, – от души благодарит дядька, утолив жажду.

– Вас тут лечат хоть чем-то? – зондирую почву.

– Кого лечат, кого калечат, – туманно отвечает мужик. – А ты к кому пришел?

– У меня брат болеет, хотел лекарств раздобыть. Не подскажите, к кому можно тут обратиться?

– А вона как раз Лексей Палыч идёт, – указал мужик на врача идущего в сопровождении медсестры. Бородка, очки, деревянный стетоскоп на шее, типичный дореволюционный врач. Следую за ним на небольшом удалении, выжидаю, пока можно будет обратиться без свидетелей. Остановившись ненадолго у пары больных, врач подошел к кабинету с надписью «Смотровая».

– Глаша, я часик покемарю, а то с ног валюсь, – предупредил он медсестру.

Выждав, пока никто не будет смотреть в мою сторону, стучусь в дверь и быстро вхожу, не дожидаясь разрешения. Врач еще не лег, успел только снять халат. С удивлением уставился на меня.

– Тебе чего мальчик?

– Алексей Павлович, у меня брат болеет, помогите лекарства достать. У меня есть деньги, я заплачу!

– Погоди ты с деньгами! Почему ко мне обратился, веди брата в приемное отделение, там доктор посмотрит, поставит диагноз.

– Да куда его к вам, все забито. К тому же у вас холодно, а у него простуда, температура и кашель. Возможно и так пройдет, но неплохо было бы хотя бы аспирин или…

Я запнулся. Трудно сообразить, какие лекарства сейчас в ходу.

– А если пневмония? – строго посмотрел на меня врач. – Нет дружок, без осмотра никто тебе лекарств не даст. Тем более что их нет. И послать мне некого, у меня три врача осталось, все с ног валятся. А вот если у тебя есть деньги, то я могу тебе дать адресок профессора Орловского, он недалеко живет. Он уже довольно пожилой, но принимает на дому, а если сильно попросишь, то и сходит к твоему братишке.

Запомнив адрес, благодарю врача и отправляюсь искать Темерницкую улицу. Она нашлась всего лишь через одну от Николаевской, от дома, где мы остановились совсем недалеко. А в сам дом пробиваюсь с трудом, меня не хотел пускать дворник! Ладно бы я был замурзанным бродяжкой, а то ведь прилично одет! Возможно, он хотел получить с меня денег, но их и самому мало. Поэтому припугнул его ЧК, обещая сообщить им о буржуйском прихвостне. Он не сильно испугался, возможно, просто не понял, что я сказал. Но уступил дорогу, решил, что я непонятная личность с которой лучше не связываться. Профессор открыл дверь сам, выглядит как постаревший доктор Борменталь из фильма – худой, вытянутое лицо.

– Мне Алексей Павлович из клиники посоветовал к вам обратиться, – поясняю на вопросительный взгляд. – У меня брат болен, простуда, а лекарств нигде не достать. Деньги есть, я заплачу.

– Что сейчас купишь за деньги, – горестно вздохнул профессор. – Давно болеет? Кашель есть? Сухой или с мокротой?

Расспросив обо всех симптомах, велел ожидать в подъезде. Вышел нескоро, я уже набирался нахальства постучать повторно. Потрепанный плащ, небольшой саквояж.

– Пойдемте молодой человек, посмотрим вашего брата. А вы я вижу из приличной семьи?

– Смотря что в вашем понимании приличная семья, – почему-то задело меня. – Если родители рабочие это приличные люди или нет? А крестьяне? Второй сорт?

– Ну ты то точно не из крестьян, – ушел от ответа профессор. – Или из военной семьи или купеческой. Из таких как ты, революционеры и выходят.

– Нет уж, тут вы ошибаетесь! Я за мир и стабильность, а революция это хаос, разруха и анархия. Большевики власть удержат, но какой ценой! Миллионы погибших, умерших, не родившихся. Вам хорошо, лет двадцать протянете, не больше, а мне предстоит пережить и голод и войну и репрессии.

Что-то меня понесло, нервы сдают. Почти разуверился, что вернусь обратно в свое время. Что-то замкнуло в капсуле, лежу, наверное, в психушке овощем.

– Спасибо, утешил, – профессор поджал губы. – Хотя ты прав, мне и двадцать лет за счастье будет прожить.

– Ой, извините, – смутился я. – Происхождение подвело, за языком не слежу.

Дальше идем молча, обиделся профессор. Хорошо, что близко. На квартире застаем соседку, явившуюся с внуком. Анфиса постарше Марфы выглядит, на все семьдесят.

– Никак я не могу взять, сама подумай, в одной комнате с Коленькой я их не поселю, да еще больной малец. Есть у тебя комната, вот и пусть живут, – Анфиса, как мне кажется, уже не первый раз доказывает Марфе невозможность приютить нас.

– Дамы, давайте вы свои вопросы потом решать будете, – потребовал внимания профессор. – Мне руки помыть и к больному.

– Да, конечно, вот сюда проходите, я солью, – заторопилась Марфа, указывая дорогу профессору.

– Живите у нее не съезжайте, – на ухо зашептала мне Анфиса. – Никто вас одних больше не пустит.

– Так она говорит – сын должен вернутся.

– Какой сын! – махнула рукой Анфиса. – Убили его еще в семнадцатом под Царицином, зарубили шашками, Евойный друг приходил, сам весь в бинтах. Говорит: видел, как упал Пашка с коня после удара, не смог тело забрать, раненый тоже был. Еле ушли от погони, а больше сотни своих оставили на поле умирать, кто сразу не погиб. Ильинична пластом пролежала седьмицу, потом поднялась, говорит: видение мне было, что жив. А хоть бы и выжил, как он сюда вернется, сразу к стенке поставят.

Появился профессор, кивнул мне на саквояж

– Возьми, пойдем смотреть твоего брата.

Артуру стало еще хуже, судя по его виду. Красные пятна по лицу, испарина, мутное выражение глаз. И я во всем виноват, потащил его с собой, а сам хоть бы кашлянул.

– Ну-с, поглядим, – присел профессор на услужливо пододвинутый Марфой стул. – Откройте рот юноша.

Артур со страдальческим выражением лица выполняет требования доктора.

Профессор посмотрел горло, проверил пульс, послушал стетоскопом легкие и сердце. Обычный осмотр, давление и то нечем смерить. Я уж молчу про анализы. У него что, и градусника нет? Температуру рукой меряет!

– Легкие чистые, бронхи тоже. Обычная инфлюэнца. Горячее молоко с медом, пропотеть хорошо и все пройдет. Если температура повысится – растереть уксусом, – вынес вердикт доктор.

– И все? – я разочарован. Нет, хорошо конечно, что нет пневмонии, но такое лечение я мог и сам назначить.

– Я выпишу рецепт, пойдешь в аптеку, рядом с моим домом. Она закрыта, поднимешься на второй этаж, квартира прямо. Спросишь Льва Самуиловича, скажешь, что от меня. Это микстура для снятия жара, сделает быстро, подождешь. Вот с оплатой не знаю, сам будешь договариваться. Да, еще неплохо было бы растереть на ночь со спиртом или водкой.

В рецепте кроме цифр ничего разобрать нельзя. Шифрограмма. Не спрашиваю что там, все равно не пойму. Вот и что мне платить за такую работу?

– Профессор, что я вам должен?

Тот тяжело вздохнул. Выручила Ильинична, взяв профессора под руку, увлекла за собой, пробурчав, что не мое это дело – о деньгах говорить. Укутав Артура одеялом, выхожу следом. Марфа укладывает в саквояж профессору небольшой кусок сала, завернув его в газету, несколько яиц, тоже обернутых в бумагу, непроданные пирожки. Судя по выражению лица – профессор доволен. Хорошо ему, со своей профессией с голоду не помрет, а как мне сейчас заработать? Если бы не удачный грабеж, то пришлось бы тащить Артура в больницу, надеясь, что там вылечат. А мне ночевать под мостом, пока тоже не заболею.

– Ильинична, так мы остаемся? – после ухода доктора наезжаю на хозяйку. – Если сын вернется, то сразу освободим комнату. Денег мало – раздобуду еще.

Марфа тяжело вздохнула, поджав губы.