Спасенная душа
(Рассказы. Сказки. Притчи) - Юдин Георгий Николаевич - Страница 16

— Чадо, не ужасайся и не бойся ничего. Пойдем со мной!

И привел его Ангел в сказочной красоты дворец. В первой палате, полной благоуханных белых цветов, Ангелы и Архангелы райскими голосами поют. Во второй невиданными драгоценными камнями сверкающей палате сама Пречистая Богородица с апостолами хвалу Господу воздавала, а в третьей, самой дивной палате, златом, жемчугом и изумрудами изукрашенной, стоял посередине высокий Божий престол, а на нем в неизреченном сиянии — Сам Христос в белоснежной ризе. В руке Он держал скипетр, чтоб судить дела человеческие, а вокруг него бесшумно Херувимы и Серафимы летали.

— Подойди ко мне, милый, — говорит ласково Христос. — Я — тот самый старичок, которому ты яичко подарил.

У Ванятки от страха ноги к полу приросли, язык иссох. Спасибо, Ангел под руки его к престолу поднес и усадил рядом с Христом.

— Посиди здесь немного. Я скоро приду, — сказал Христос и ушел вместе с Ангелами и Херувимами.

Ванятка огляделся с любопытством, поерзал на золотом троне, осмелел, взял в руки тяжелый скипетр и сейчас же увидел, что на земле делается.

И видит он, как пятеро разбойников подкопали под церковь и хотят ее ограбить.

— Ах вы, тати окаянные! — вскрикнул Ванятка. — Вот я вам сейчас!

Поднял он Божий скипетр, которым человеческие дела сулятся, и сказал грозно:

— Пусть сия церковь обрушится и задавит грабителей!

И тотчас церковь с шумом обрушилась и подавила всех татей и прихожан со священником, которые в ней были.

Поворотил Ванятка голову в другую сторону и увидел, как на море разбойный корабль догнал другой, купеческий, зацепил его за борт крючьями, и принялись разбойники грабить его усердно, а купцов за борт скидывать.

— Повелеваю утопить сей корабль и всех разбойников с ним! — грозно поднял скипетр Ванятка во второй раз.

И тотчас морская пучина поглотила и разбойный и купеческий корабли со всеми людьми, ведь сцеплены они были крючьями.

В третьей стороне увидел Ванятка, как целый город в пьянстве, воровстве и блуде пребывает, и закричал страшным голосом:

— За беззаконие сне провалиться этому городу сквозь землю!

И сейчас же с ужасным грохотом, дымом и пламенем обрушился весь город в преисполню!

Милостивый же Господь скорым шагом вошел в палату и, увидев Ванятку на престоле со скипетром в руке, сказал сурово:

— Немилосердно судишь! Посидел ты на моем престоле четверть часа, а погубил без покаяния триста тысяч человек. Если б еще столько посидел здесь, ты бы весь народ без покаяния погубил! Я — Господь, Творец всех людей, и только Я могу карать или миловать.

Отобрал у перепуганного Ванятки скипетр и велел Ангелу снести его с неба на землю.

Через несколько лет ушел Ванятка в глухой скит, стал отшельником, и когда к нему, уже старцу, народ приходил за советом, как поступать им с жадными обирателями, бессовестными хулителями и жестокими обидчиками, говорил:

— Не губите свою душу местью. Только Господь может карать или миловать, потому что сказал Он: «Мне отмщение. Аз воздам».

Кто одержим сребролюбием, того бес уже не смущает другой страстью, ибо и этой достаточно для его погибели.

Чего только в Сибири не было: и лесов, и зверей, и добрых людей, но таких дружных братьев, как Семен и Ефим, других не было, лучше и не ищи — состаришься, а не найдешь.

Вот раз по осени возвращаются братья из лесу с удачной охоты, хохочут, дурачатся, толкают друг дружку. А вот и тысячелетний дуб, за которым тропка прямо к их избе бежит.

Вдруг, откуда ни возьмись, выходит из кустов лысый, с седой бородой старичок в рубахе до пят, руки в стороны растопырил и говорит испуганно:

— Робята, вы по этой тропке не ходите. Христом Богом вас молю!

— А чего там, дед? Соловей-разбойник в дупле сидит? — хохочут братья.

— Ой, милые, хуже! Там один злодей прям на тропке вашей сундук кованый, полный змей ядовитых, на вашу погибель приготовил!

— Да ладно, дед, не пугай! Что мы, змей, что ль, не видали?

— Таких не видали… — опечалился дед и скрылся в орешнике. А был это Николай Угодник.

Вышли братья на тропинку, и впрямь — стоит поперек нее большой кованый сундук!

— Глянь, не обманул старик-то! — говорит Степан. — Ты встань-ка в сторонке с ружьем, а я палкой крышку поддену. Если и впрямь змеи полезут, пали без страха.

Поддел Степан длинной палкой крышку, и открылась она со скрипом, однако не страшные змеи оттуда метнулись, а яркий свет брызнул от золотых слитков, доверху в сундуке лежавших!

— Ух ты!! — вскрикнули оба разом. — Ну и дед, ну хитрован! Змеи, говорит, а сам себе небось сундук заграбастать хотел!

— Ну, Ефим, чего делать-то будем? Ведь на эти деньжищи мы всю Сибирь скупим!

— За телегой пока беги, Семен, а я сундук постерегу.

Семен уток да зайцев подстреленных наземь бросил и что есть мочи в деревню. Прибежав запыхавшись, кричит жене:

— Ульяна! Чего мы с Ефимом в лесу нашли! Он там караулит, оголодал небось. Собери-ка ему лепешек, а я пока лошадь запрягу.

Ульяна, как сказано, горячих лепешек в тряпицу завернула, и пошел Степан с ними в конюшню, и вот тут бес ему и шепнул на ухо:

— Зачем тебе делиться-то, Семен? Одно дело — полсундука, а совсем другое — полный, а, Семен?

И руку его в березовую коробью, где крысиную отраву прятали, сунул. Как во сне достал Семен горсть белой отравы и все лепешки ею пересыпал.

Примчался на телеге в лесок, где брата оставил.

— Ефим, — кричит, — ты где?!

А из кустов вдруг — ба-бах!! Выстрел — и прямо в сердце!

— Вот он я, — усмехаясь, встал в кустах Ефим, из ружья дымок вьется. — Что, братец, пол-Сибири захотел? Не-ет, она вся моей будет! Ха-ха-ха!

А мерзкий, невидимый бес на сундуке от радости скачет, скалится: «Ай да я, ай да молодец, рогатенький!»

— Чего это у него в тряпице? — развернул Ефим узелок. — A-а, лепешек мне вез, дурень, — и откусил.

Вот как… Не может человек вредить ближнему, не вредя самому себе.

В одной деревне богатей жил, такой толстый, что и ходить не мог, а только на перинах на крылечке в тенечке лежал и толстым пальчиком указывал, куда кому идти надо и чего там сделать надобно.

Там же бедняк жил и ничего, кроме жены и пятерых детей, не нажил.

Приходит как-то к богатею древний старичок.

— Пусти, государь мой, — говорит, — к себе на ночлег.

— У меня, — тот ему гордо, — ни бедные, ни убогие, ни подорожные никогда не ночуют. Да и ты не будешь. Иди в ту хату, что небом покрыта, там тебя пустят.

— Голубок мой, а где та хата, что небом покрыта?

— Да вон, — показал толстым пальцем на беднякову избенку.

— Спасибо тебе, голубок мой, — ласково старичок речет, — нагнись-ка, я тебя за доброту поглажу.

Ну и погладил его по голове, а богатей возьми и в коня превратись. Привел его старичок к избе, что небом покрыта, стучит.

— Государь мой, пусти на ночлег!

— Заходи, дедку, — обрадовался хозяин, — у меня все ночуют — и бедные, и убогие, и подорожные.

— Да я с конем, вишь ли. Куды его деть и чем накормить?