Тайная стража (СИ) - Сахаров Василий Иванович - Страница 35

Все как обычно, когда нет напряга. Я прибыл в тюрьму, принял доклад Сар-Вентеса и, в сопровождении двух офицеров Черной свиты, отправился на нижние уровни. Начальник тюрьмы держался позади. В коридорах царила тишина, и неожиданно я услышал бормотанье. Кто-то разговаривал. Звук шел из ближайшей камеры, и я приказал ее открыть.

Сар-Вентес, звякая ключами, моментально доложил, что в камере номер 397 содержится безумный пророк Иеремия Самат, которого определили в тюрьму девять лет назад по приговору общецерковного собора с участием жрецов Самура Пахаря, Ярина Воина, Бойры Целительницы, Улле Ракойны и Верша Моряка. За этот срок состоянием арестанта никто не интересовался, и нареканий к нему нет, самый обычный идиот, спокойный и дурной.

Идиот он или нет, с выводами торопиться не следовало. Но ясно, что далеко не всякого пророка, истинного или шарлатана, судит общецерковный собор, а потом оставляет ему жизнь. Обычно все проще. Поймали ересиарха или мошенника, допросили и казнили. Если настроение у жрецов религиозного трибунала хорошее – тогда просто отрубали голову. Хотя чаще они применяли четвертование и сожжение на костре.

Железная дверь скрипнула плохо смазанными петлями и открылась. Вслед за начальником тюрьмы я вошел в полутемную камеру и увидел безумного пророка.

Как должен выглядеть пророк, если следовать стереотипам? Высокий седой косматый старик в грязной хламиде, с посохом в руках и диким взглядом. Наверное, так. Но Иеремия Самат под это описание не подходил. По виду, он мой ровесник, не старше тридцати лет. Волосы совсем не седые, а русые. Одет в обычную длинную тюремную робу серого цвета, которая была перепоясана бечевкой, что, между прочим, противоречило тюремным правилам. А вот взгляд… Хм! Взгляд, действительно, был диким и безумным. Глаза пророка казались совершенно белыми, и я не мог разглядеть зрачков. Он стоял в центре помещения, между нами и топчаном, а его правая ладонь, в тот момент, когда мы вошли, тянулась вверх, и пророк нас не видел. Сознание Иеремии была далеко от тюремной камеры, странствовало в лабиринтах разума, и ему казалось, что сейчас он выступает перед огромной толпой, которая внимает его проповеди.

Я прислушался к словам пророка, который говорил уверенно и чеканил каждое слово:

– Люди! Я принес вас слово истинных богов, о которых вы давно позабыли, но они помнят о вас! Внемлите мне! Не смейте бояться. Никогда и ничего. Вставайте и идите! Храните целостность души и пробивайте свою дорогу! Сражайтесь с демонами за Правду и Волю! Разум и опыт Предков укажут вам Путь. А Честь и Совесть станут мерилом праведности ваших дел! И многие скажут, что вы ошибаетесь, что идете не той дорогой, а начатое вами дело приведет к беде, хаосу и пролитию крови. Они скажут, что вы безумны, только бы не признавать вашу правоту. Ради того, чтобы ничего не делать, оправдать свою трусость и сберечь материальные блага, слабые люди готовы сказать, что угодно, и предать вас…

Краткая пауза. Невидящий нас взор Иеремии, по-прежнему не замечая нас, скользнул по тюремной камере, и он продолжил:

– Равнодушие, корысть и страх за свою шкуру – вот главные бичи племени людского. Это так и человек всегда останется человеком, со всеми его слабостями и достоинствами. Но огненная душа не умрет. Смерти подвержена только плоть, бренная оболочка. И когда огненная душа героя, который пожертвовал жизнью ради великой и праведной цели, следуя своему предназначению, воспарит над миром, она пройдет очищение, обретет иную плоть и встанет в ряды Избранных возле трона истинных богов. И когда настанет последний час мира, когда горы обрушатся, реки потекут кровью и ядом, а волны морей и океанов обрушатся на сушу, Избранные вернутся в мир людей. И настанет Час Страшного Суда. И каждому воздастся по делам его. И не будет спасения тем, кто продал Душу, совершал преступления, предавал других людей, разменял свою суть на деньги и земные блага. И когда от криков миллиардов людей, которые будут молить о спасении, вздрогнет Мироздание, именно Избранные, чьи души неистребимы, станут карающим мечом Высших, очистят миры и заселят ее вновь. Так сказано и так будет. Внемлите мне, люди. И возрадуйтесь, ибо у вас еще есть шанс, дабы изменить свою жизнь и судьбу…

Из того, что говорил пророк, я понял очень мало. Какие-то истинные боги, какое-то спасение души и перерождение, предсказание апокалипсиса и Страшного Суда. Все это общие слова, чтобы запутать людей. И, по большому счету, проповедь пророка не представляла для меня никакого интереса. Поэтому я собрался покинуть камеру и уже начал поворачиваться к двери, когда Иеремия вернулся в нашу реальность, ткнул в меня пальцем и завопил:

– Я знаю тебя! Знаю!

От его резкого крика у меня по спине пробежали мурашки, и на миг стало не по себе. Но вида я не показал, равнодушно пожал плечами и пренебрежительно махнул в его сторону рукой, мол, мели Емеля, твоя неделя, болтай, чего хочешь. И тут пророк меня удивил.

– Я знаю тебя, – понизив голос до полушепота, вновь повторил он и добавил: – Алексей Киреев.

Стоп! Я замер, и ладонь опустилась на рукоять ирута, после чего, посмотрев на пророка, отдал команду Сар-Вентесу и гвардейцам:

– Выйдите. Ждать за дверью. Без приказа не входить.

Начальник тюрьмы и черносвитники оставили меня наедине с пророком, и я уточнил у него:

– Как ты меня назвал?

Глупо улыбаясь, Иеремия ответил:

– Алексей Киреев.

– И ты знаешь откуда я?

– Не-а-а… – он покачал головой.

– А откуда у тебя эта информация?

Иеремия прикоснулся рукой к голове:

– Само приходит. И я не понимаю как и по чьей воле. Не хочу этого, а видения и знания все равно идут.

– Давно это у тебя?

– Сколько себя помню, с самого раннего детства.

Я отметил, что взгляд пророка прояснился. Белизна ушла и его глаза стали самыми обычными, цвет в полутьме не разобрать, но, скорее всего, они карие.

«Кто же ты такой, пророк Иеремия? – подумал я. – Какие секреты скрываешь и что видишь? Ты меня заинтересовал, а значит, я в твоей камере задержусь».

Еще раз окинув пророка пристальным взглядом и не увидев ничего нового, я прошел мимо него, присел на топчан и продолжил разговор:

– Итак, господин пророк, подведем предварительный итог. Ты знаешь мое второе имя. Ты получаешь знания и видения, но не понимаешь кто именно их тебе присылает и каким образом это происходит. А еще тебя отправили в тюрьму по приговору общецерковного собора. Верно?

– Ага, – он кивнул. – Только меня не приговорили. Я сам сюда попросился и жрецы сочли, что «Сабхарша» именно то место, где мне следует находиться.

– Сам? А зачем?

– Мне казалось, что здесь видения не будут меня донимать. Покоя хотел.

– Но не получил.

– Да. Из моей затеи ничего не вышло. Видения не магия, как мы ее понимаем, и они от энергопотоков не зависят.

– Тогда по какой причине ты не пишешь просьбу о переводе в другое место, например, в какой-нибудь храм?

– Здесь спокойно и в большом мире нет ничего, ради чего стоило бы возвращаться. Да и жрецы не будут рады моему возвращению. Когда на меня накатывают видения, я говорю о богах, которых называю истинными, но это не имперские боги. Они вообще неизвестны нашему миру.

– А что это за боги, как их зовут и где они обитают?

– Сие мне неведомо.

– А если я предложу тебе покинуть тюрьму?

– Воля ваша, но я бы не хотел. Здесь от меня никому нет беспокойства и неприятностей.

– Ладно. Оставим эту тему пока. Расскажи, что еще ты знаешь обо мне?

Продолжая стоять в центре камеры, он наморщил лоб, словно что-то вспоминая, а затем сказал:

– Ты Алексей Киреев и одновременно с этим граф Уркварт Ройхо. Ты паладин Улле Ракойны и я видел твою смерть.

«Вот же, сука, – пронеслась у меня мысль. – Смерть он мою видел. Падла. Охренел, пророк, мать твою».

В одной рыбацкой деревушке на острове Данце я слышал историю, что если убить того, кто предсказал тебе смерть, пророчество не сбудется. И тут я подумал, что если прикончить Иеремию, пока он не рассказал, как, где и когда погибнет Уркварт Ройхо, ничего не произойдет. Но сразу себя одернул. В конце концов, все мы смерты. Даже боги. А узнать, что видел пророк, крайне интересно. И, в очередной раз, заставив себя успокоиться, я подпер подбородок рукой, и задал Иеремии вопрос, который он ждал: