Осколки (СИ) - Ангел Ксения - Страница 103

– Значит, – устало кивнула она и наконец повернула к нему лицо. Светло-серые глаза потускнели, будто вся мировая печаль поселилась в них. – И то, что ты сказал, и то, что чувствуешь. Но ты прав, это игра. Не моя, Роланд – Эридора. И мы не можем позволить ему проиграть. Думаешь, мне легко оставить здесь Ча?

– Будь уверена, я жизнь положу, чтобы этот ребенок дождался тебя!

– Знаю.

Лаверн приблизилась, и Роланд утонул в тонком аромате ее духов. Она снова была сильна и красива – здоровый сон и нормальная пища стерли налет страданий с лица, но взгляд все еще оставался тусклым. От ее прикосновения по коже Роланда поползли огненные дорожки, и чародейка отпрянула. Обожглась…

– Прости.

– Ничего… – Она вздохнула и снова стала чужой. Холодной. – Просто подумай, что этот брак может дать твоему роду. Королю. Государству. Эридор в шаге от падения, а мы давали присягу. Бригг зашел слишком далеко и не остановится. Придется остановить.

– И ты предлагаешь мне взять в жены его дочь? Сестру той, которая прокляла тебя и чуть не погубила?

– Говорят, младшенькая ничего… Не похожа на сестрицу.

Лаверн поморщилась, и Роланд понял: это ложь. Вся семейка некромантов проклята, и ему прочат в жены одну из них.

Чародейка подняла на него глаза – распахнутые и чистые.

– К тому же… Бригг ни за что не допустит никого из нас в Долину Туманов, Роланд. И осколки, хранящиеся там, останутся ненайденными.

– Так мне нужно жениться на ней ради короля или ради осколков? – криво усмехнулся огненный лорд, пытаясь отыскать на ее лице… Что? Ревность? Если Лаверн сама предлагает ему жениться на другой, вряд ли в ее души отыщется хоть капля ее…

– Она родит тебе, Роланд. Я никогда не смогу… – Она запнулась, и Роланд не удержался – притянул чародейку к себе. Вдохнул запах ее волос – теперь коротких и темных, но все еще мягких на ощупь.

– Мы бы нашли выход, – прошептал ей в затылок, пьянея оттого, что Лаверн обняла его в ответ.

Он не представлял себе жизни без этой женщины.

У нее тонкие пальцы. Тихий, хрипловатый смех. От ее шепота щемит в груди, а от улыбки кружится голова. Ее сила ужасает и в то же время вызывает восхищение. И нет таких больше на свете. Роланд отдал бы все, что имел, чтобы удержать ее…

– Мы бы попытались, – улыбнулась она, касаясь рукой его щеки. – И погибли бы. Я не могу позволить себе роскошь погибнуть, Роланд. Мне нужно спасти Ча.

Мысль о ее смерти показалась невыносимой, потому он нашел ее губы.

Поцелуи – хмельное вино. Тело – воск, плавящийся под прикосновениями горячих пальцев. И остановиться бы, ведь она завтра уплывет, оставляя след из горечи и сожалений, но… Роланд не мог.

Хотелось запомнить ее. Втиснуться, впечататься в ее тело, заполнить каждую его клеточку, стать ее частью. Той, которая в итоге вернет Роланду смысл. Он целовал неистово, жестко, вырывая из груди Лаверн хриплые стоны.

Одна ночь. У них осталась всего одна ночь, и Роланд не собирался тратить ни секунды на сомнения. Особенно если учесть, что платья по последней моде оснащены сотней мелких крючков. А нижняя рубаха – так и вовсе из шелка, который так сложно разорвать. Одежда – одна из условностей мира, дань приличиям.

Но есть мужчина и женщина. Комната. Окно и кусок неба в нем, где, окруженная тысячами звезд, наливалась соком луна Флертейна. Треск дров в камине: казалось, все тайны и различия сгорают вместе с ними, осыпаются пеплом на решетку. И Лаверн больше не кажется холодной. Она – пламя Роланда, стук его сердца, жар дыхания.

И он старается не думать, как начнет следующий день без нее. Как проживет целый год, не видя ее глаз, не ощущая шелка кожи под пальцами. Ее вздохи – лучший в мире звук.

Разве можно полюбить другую женщину, когда познал Лаверн?

Нельзя.

Но Роланд и правда давал присягу. А высшие лорды не женятся по любви…

Поутру, разнеженная и сонная, Лаверн особенно похожа на ребенка. Искалеченный экспериментами Фредрека Морелла Ча остановился в развитии, но и на Лаверн они наложили свой отпечаток. Острые локти и коленки, узкий таз с отчетливо выпирающими по бокам костями, и ребра торчат. Роланд проводит по ним ладонью, и Лаверн выгибается, а на лице ее расцветает улыбка, которая меркнет тут же, как только остатки сна покидают ее тело.

– Пора.

За завтраком Мария была непомерно бледна и почти не притронулась к еде. Роланд удивлялся, почему Лаверн выбрала именно ее сопровождать себя в империю. Чародейка пояснила, что Мария – сильная провидица, но разве пророчества защитят на враждебной территории? К тому же эта идея явно не пришлась Марии по душе, однако протестов она не высказала: безропотно приняла решение госпожи.

Кэлвин хмурился. Ему предстояло уехать на север, туда, где на скалистом мысе, облизанном водами Моря Убийцы, стоял замок Винтенда. Мертвый край, которым с этого дня анимагу приказано править. С юга к нему подползал Голодный лес, населенный чудовищами, а люди, живущие на тех землях, давно отринули любые чувства, кроме страха.

Остальные приспешники Лаверн оставались в Очаге – беречь Ча, ведь Роланду предстояло отправиться в столицу, а после – в Долину Туманов просить руки дочери Волтара Бригга. Роланд заочно уже ненавидел девицу. И с каждой секундой, приближающей их к пристани, где Лаверн уже ждал корабль, отплывающий в Эссирию, ненависть возрастала.

Чародейка вновь переоделась в мужское и стала похожа на мальчишку, но губы, припухшие от поцелуев, все еще хранили отпечаток любви Роланда. Сколько он продержится? Сутки? День? До обеда?

По щекам Ча текли слезы, и Лаверн стирала их рукавом. У причала она присела на корточки, и Роланд заметил, что она тоже плачет.

– Прости, прости, прости… – шептала чародейка, обнимая мальчика, и тот цеплялся за нее, как за единственный оплот в его такой шаткой, ненадежной жизни.

– Ты обещала, – хныкал он, впиваясь пальцами в ее плечи.

– Знаю, милый. Прости… Так надо, слышишь! Я обязательно вернусь. Будь сильным для меня, хорошо? – Лаверн подняла красные от слез глаза на Роланда и сказала: – Береги его!

Сбережет. Жизнь положит, но сдержит слово.

– Возвращайся.

Ее улыбка – чистый свет, и некоторое время после отплытия корабля, Роланд и Ча все еще стояли на пристани ослепленные. Мальчик жался к его ноге, а огненный лорд обнимал его за плечи. Их взгляды были прикованы к горизонту: там, в залитом золотом восходящего солнца море, растворялся корабль, увозящий радость. И после того, как он окончательно исчез, Ча уткнулся носом в плащ Роланда и сказал:

– Давай еще побудем.

Они оставались на пристани почти до заката, будто надеясь, что судно, увезшее Лаверн, повернет обратно. А над их головами кружили чайки, криками выражая печаль.

Старуха сидела на расстеленном покрывале и раскачивалась из стороны в сторону. Ее полностью закрытые бельмами глаза смотрели в пустоту перед собой, руки касались аккуратно сложенных на ткани камней, и магия, живущая в них, толкалась изнутри в щербатую поверхность, силясь выбраться. Однако защита держала плотно. Рядом с камнями лежала прядь волос ваал-ра и карта северного континента, придавленная по углам подсвечниками. Тени от огней чертили на ней изогнутые линии.

Старуха шевелила влажными губами, раскрывала беззубый рот, и воздух вокруг нее подрагивал от скопившейся силы.

Она и правда была сильна. Хунбиш не знал ее настоящего возраста, но мог предположить, что провидице давно перевалило за сто лет. А еще он точно знал, что она – девственница, не растратившая магию на детей, что позволило магии этой укрепиться и вырасти. Женщина не помнила, откуда родом, не помнила своего имени, и Хунбиш называл ее просто – старуха. Она не возражала.

Провидица заплетала седые волосы в две косы, и те змеями ютились на ее груди. Когда она раскачивалась, змеи извивались, и Хунбишу казалось, прикоснись к ним, ужалят. Иногда старуха гладила их, успокаивая. И поправляла бюстье, состоящее из бусин и кораллов, которое носила вместо ошейника.