Гоблинов слишком много (СИ) - Либис Арсений - Страница 13

- Макс... - прошептала она, - не надо...

Но огромного возбужденного лабрадора было трудно остановить. Он продолжал напирать, Джесси отступала назад, чувствуя как предательски подгибаются ноги. Джесси знала это чувство. Такое она испытывала не раз, когда рядом с ней, оказывался настоящий мужик, самец. Ноги её тогда сами подгибались, она буквально лишалась воли, готовая полностью отдаться его мощному напору.

Еще шаг назад и она уперлась в стул, стоящий у стены. Дальше отступать некуда.

- Макс... - умоляюще сказала Джесси, - не надо...

Но она хорошо знала, что настоящего самца эти слова не остановят, а только распалят. Так и произошло. Пёс слегка толкнул её, и Джесси села на стул. Оконные шторы приятно щекотали её разгоряченное тело. Красный собачий член был в полной силе. Он задвигал тазом, красная головка стала хаотично тыкаться в живот, на котором ещё не высохла сперма Майка. Джесси обреченно вздохнула. В её раковине было мокро и горячо, в голове стучали молоточки, глаза застилала розовая пелена. Поздно думать о том, правильно она сейчас поступает или нет. Он её кобель, она его сука. И это их брачная ночь.

Джесси взяла багровый член и направила его в между своих розовых створок.

- Маааакс! - закричала она, когда член пса стал яростно натягивать её вагину.

- Да, хороший мальчик! Еби! Еби меня, как сучку!

Господи, наконец-то нормальный хуй. Раньше Джесси никогда об этом не задумывалась, все её парни обладали нормальными членами, и умели ими пользоваться. Но сейчас, после года отношений с Майком, это было настоящим чудом.

Макс быстро двигал тазом. Его член тоже был небольшой, почти такой же как у Майка. Но он не кончал от одного прикосновения, и настроен был гораздо решительней. В любимых романчиках Джесси часто секс называли "животной страстью". Но это было ничто по сравнению с той всепоглощающей похотью, что охватила Джесси. Она уже не стонала, не выкрикивала имя пса, а просто повизгивала, словно собачка.

Макс яростно двигал тазом, вгоняя красный горячий член в хлюпающую вагину. Джесси подмахивала, стараясь насадиться как можно глубже, она обхватила одной ногой собачий торс. Но её любовник не был человеком, его невозможно было направить и подсказать как правильно. Ей просто осталось отдаться его воле, подчиниться его правилам. Господи, как ей не хватало этого все это время! Она то визжала, то рычала, скаля зубы. Под яростным собачьим напором, она теряла человеческий облик, растворялась во багровой пелене страсти. Член Макса двигался все быстрее, он причинял боль, но в то же время дикое, ни с чем не сравнимое удовольствие. Они так увлеклись, что стул под ними зашатался и опрокинулся на спину, увлекая за собой любовников. Но это их не остановило, они продолжили наслаждаться друг другом и в этом положении.

Девушка заглянула в глаза псу, и неожиданно увидела тот самый темный пронизывающий взгляд. Взгляд Макса, не собаки, а старшего брата Майка. Джесси почувствовала, как вспухает узел в нижней части члена, как её наполняет горячая собачья сперма. Она и сама в этот момент окончательно потеряла контроль над собой, растворяясь в ярчайшей вспышке оргазма.

Она ещё долго лежала под ним. Макс замер и терпеливо ждал, когда кровь уйдет из его набухшего узла, и он сможет вытащить член. Конечно, вагина Джесси была побольше, чем у суки лабрадора, и она могла освободиться в любой момент. Но она не хотела его отпускать, ей нравилось, как собачий член заполняет её. Она с нежностью потерлась о морду пса. Макс в ответ стал нежно вылизывать её лицо.

- Это лучшая ночь в моей жизни - сказала Джесси, - ни один самец человека не сравнится с тобой.

Макс в ответ смотрел на хозяйку с такой нежностью и любовью, что Джесси было тепло, словно она грелась в лучах утреннего солнца.

А в спальне наверху тихо, во сне метался и стонал Майк. Ему снова снился кошмар, о том как он застал Джесси с умершим братом. Мертвец, не прекращая трахать его жену, поворачивался и издевательски скалился изъеденной рыбами челюстью.

Рассказ является ответом на вызов. Автору было предложено написать зоохентай в славянском стиле. И автор сделал это.

Неждана была во мгле, между явью и дремой. И чуяла, как кто-то шерстяной и тёплый навалился ей на грудь, мешая дышать. Неужто домовой? Девки сказывали, что он всегда под утро приходит и балует. Может пятки пощекотать, может в нос ветры пустить. А к девкам незамужним на грудь садится и душить начинает. Надобно в этом случае спросить у него, с чем пришёл, с какой вестью. К Белане такой приходил и она вскоре замуж вышла за среднего сына старосты. А Осьмуша после такого вскоре в топи сгинула, когда за ягодами пошла. Так что, и не поймешь, какую весть-то принёс. И не спросишь, на грудь давит, ручками горло сжал, тут даже стон не вырвется, не то, что слово какое.

Так и лежала Неждана ни жива, не мертва, вся в холодном поту. А домовой сверху елозил, да что-то под нос приговаривал. Потом видать, надоело. Сплюнул в угол и спрыгнул с девки на пол. Поцокал прочь маленькими копытцами. Неждана вдохнула полной грудью и морок развеялся. Лежала она на лавке, у себя в избе. Ночь была тёмная, какая перед рассветом бывает. Ветер под стреху задувает, Мелена, сестра её сводная храпит на другой лавке.

А вот бате и мачехе, не спится. Делают они на печи новое дитя, уже их общее. Батя кряхтит и ухает, как сыч, мачеха как свинья повизгивает. Не любила её Неждана. Так было хорошо, пока батя бобылем жил. Но привёл в дом, женщину из соседней веси. Не старую ещё, двадцать пять годков и с дочкой на несколько лет младше Нежданы. И началось. Невзлюбила Неждану мачеха. Вечно то ущипнет тайком, то гадость какую сделает. Ни днем, ни ночью от неё, проклятой, покоя. И дочь такая же, вечно жалуется, да слухи распускает. Угораздило же батю такую змею пригреть.

Но судя по звукам с печки, бате все было по нраву. Ярил он мачеху с охотою. Оно и понятно, у иной женщины после третьих-четвертых родов меж ног уже дупло бездонное. В него свистеть разве что остаётся. А мачеха всего-то одну Мелену родила, у неё там все узко и сыро, так что хорошо удом елозить, почти как с девкой. Да и лицом она белая, телом пышная, перси налитые. Такую каждый день надо ярить, а в нечистые дни в уста угощать. Так батя и делал.

Неждана заснуть хотела, но после домового, да шума на печи, какое там. А Мелена не слышит ничего, знай себе похрапывает, счастливая. Меж тем, батя с мачехой не прекращая ебаться, разговор между собой повели.

- Ух и силён ты... - жарко прошептала мачеха, - мой медведюшка...

- Ты таких слов не бросай... - отозвался батя, тяжко дыша, - Хозяина попусту не поминай!

- Ой, не буду... Ох... До самой матицы пронял.

Они снова заохали и закряхтели от удовольствия. Но мачеха опять разговор повела:

- А у дочки твоей глаз дурной... Вчера как зыркнула, у меня брага скисла.

Неждана на лавке похолодела вся. Вот же лиса ободранная.

- Ты к чему то ведешь? - спросил батя.

- Как бы она наше с тобой дитя не сглазила. А то зачнется одноглазое чудище или волосатое, как зверь лесной...

- Ты это брось... Моя Нежданка девка справная...

- Так она, как родилась, сразу мать погубила.

- Ты не болтай, чего не ведаешь! Мать её сносей не вынесла.

- Так про то и говорю...

- Ах, ты, змея... Сейчас проучу тебя за такие слова!

Мачеха вскрикнула:

- Ух, что ты удумал такое!

- Наказать тебя надобно...

- Ты куда елдак пихаешь, кровопивец?

- Гузно тебе надо прочистить за такие разговоры!

- Пощади, ты ж мне просак порвешь!

- Ничего ему не станется.

Батя охнул, мачеха завыла волчицей. Видать, удалось ему свое бревно, в срамное дупло пропихнуть.

- Теперь уж терпи - выдохнул батя и судя по тому, как мачеха расстоналась, начал её долбить, что дятел. Еб и приговаривал:

- Нежданку мою не срами... Нежданку мою в обиду никому не дам...