Счастливчики (ЛП) - Райз Тиффани - Страница 15

— Ничего особенного. Чтобы ты была счастлива. Чтобы ты была в порядке. Чтобы ты когда-нибудь приехала домой, — ответил он. — И вот ты приехала.

Она коснулась фотографии, где пересекались порванные швы. При виде двух половинок фотографии старая рана в ее сердце, та, что осталась, когда ее забрали, немного заныла, но это была хорошая боль, такая боль, которая означала, что рана заживала.

— Я останусь на ночь, — сказала она, улыбаясь сквозь слезы.

— Останешься?

— Почему бы и нет? — заявила она со вздохом. — Одна ночь не убьет меня.

Глава 8

Роланд настоял на том, чтобы сходить за ее багажом. Пока его не было, она бродила по нижнему этажу. Дом не был ни величественным, ни пугающим, но повсюду были признаки того, что у доктора Капелло были деньги и много. Она научилась замечать деньги у МакКуина. Его дом был красивым и большим, но без явной помпезности. «По-настоящему богатые люди, — говорил МакКуин, — настолько богаты, что не должны это никому доказывать. Миллионер хранит свою пачку денег в позолоченном зажиме для денег в кармане своего костюма от Армани. Миллиардер появится в джинсах с парой двадцаток в потертом кожаном кошельке». Теперь она поняла, что доктор Капелло определенно не был миллиардером, но у него было достаточно денег, чтобы никому ничего не доказывать. Однако намеки тут присутствовали.

Картины на стенах были не печатными рисунками, а оригиналами со знакомо звучащими именами, написанными в правом нижнем углу: Рекс Уистлер, Грант Вуд, даже один О'Киф. Мебель была тяжелой, ручной работы. Здесь не было ничего из ИКЕА. В детстве она не могла бы оценить декоративную работу по дереву, старинные каминные часы, витражные торцевые окна, но сегодня своим хорошо обученным взрослым взглядом она видела все это. И была поражена тем, что человек с богатством доктора Капелло стал доктором, когда мог легко прожить на свое наследство. Еще более удивительно, что вместо того, чтобы жениться и иметь биологических детей, он усыновил детей из приемных семей. МакКуин никогда бы не принял нуждающегося ребенка. Если только ей не исполнилось восемнадцать, и он не спал с ней.

Роланд вернулся с ее чемоданом в правой руке и дорожной сумкой в левой.

— Ты сможешь подняться наверх? — спросил он.

— Я в порядке, обещаю, — сказала она, пока он шел впереди. Дом был трехэтажный, и, когда она там жила, все дети спали на втором этаже. Кабинет доктора Капелло и его спальня занимали весь третий этаж. Они начали подниматься по лестнице, и Эллисон, цепляясь за резные перила, последовала за Роландом.

— Я надеюсь, доктору Капелло не приходится подниматься по этим ступенькам в его состоянии, — заметила она.

— Он делает это, — ответил Роланд с налетом восхищения и раздражения. — Настаивает. Я не знаю, сколько он еще сможет с этим справляться. Возможно, мы поставим кровать на застекленной террасе, когда он больше не сможет подниматься на третий этаж.

— Болезнь прогрессирует медленно? — спросила она, когда они дошли до лестничной площадки.

— Очень медленно до недавнего времени. Диализ больше не помогает. У него было слишком много инфекций, чтобы претендовать на трансплантацию. На прошлой неделе он сдался. Говорят, что почечная недостаточность — один из самых мирных путей ухода. Маленькое благословение. Очень маленькое. — Он указал в направлении вниз по коридору. — Сюда.

Второй этаж был детским королевством во время ее жизни здесь. В последние пару месяцев шестеро детей делили четыре спальни и две ванные. Девочки: Тора, Кендра и Эллисон, — спали в восточной стороне дома, которую доктор Капелло называл стороной восхода, а мальчики: Роланд, Дикон и Оливер, — спали на западной стороне, стороне заката. У мальчиков был вид на океан, а у девочек комнаты побольше. Честная сделка, думала Эллисон, вспоминая.

— Где сплю я? — спросила она. Второй этаж явно выглядел иначе, что имело смысл. Дети больше не были детьми. Не было причин держать баллончики с краской и скейтборды в холле, кинопостеры с Бэтменом, купальники и полотенца, висевшие на крючках.

— Сюда, — сказал он, указывая ей на спальню на стороне заката.

— Это твоя старая комната, — вспомнила она.

— Да, теперь это гостевая.

— Где ты спишь? — поинтересовалась она, пока Роланд открывал дверь и включал свет.

— Последние несколько недель на стуле в папиной комнате.

Эллисон вошла и положила сумку на кровать. Комната находилась в углу дома. В ней были два окна — одно выходило на север на редкий лес, а другое на запад на океан. Окно с видом на океан было полуоткрыто и впускало морской бриз, и ей было приятно заметить, что скамейка у окна была украшена белыми валиками и голубыми подушками, бинокль для наблюдения за птицами висел на крючке. Она уже представляла себе, как сидит в этом уютном местечке и читает весь день.

Старая деревянная кровать Роланда исчезла, и ее заменила полноразмерная латунная с покрывалом кремового цвета, и простынями, и подушками цвета морской волны, темно-синий коврик и пейзажи Энсела Адамса в рамках на стене. Это была милая, немного формальная комната в пансионе.

— Очень мило, — похвалила она, скрывая разочарование по поводу того, как сильно многое изменилось.

— Тора присматривает за домом, — сказал Роланд. — Она занималась ремонтом около пяти лет назад. Вмятины в стенах, царапины на полу. На потолке со стороны Дикона даже было пятно от соуса барбекю.

— Погоди, соуса барбекю?

— Я имею в виду, мы надеялись, что это был он, — хмыкнул Роланд. — Мы не спрашивали.

— Поверить не могу, что здесь была твоя комната, — произнесла она, садясь на кровать. — Тут не пахнет грязными ногами.

— Это было из-за Дикона, — заметил Роланд.

— Лжец. Я помню твои кроссовки для бега. Доктор Капелло пригрозил вызвать бригаду химзащиты, чтобы обеззаразить твой шкаф.

— Папа.

— Что?

— Ты продолжаешь называть его доктором Капелло. Он был твоим папой.

— Он был моим папой, — ответила Эллисон. — А ты был моим братом. Ты до сих пор чувствуешь себя моим братом?

Роланд встал в дверном проеме, не выходя и не входя. Даже будучи мальчиком, у него была привычка блокировать проходы, заполнять рамки, держаться за потолок, вытягивая руки и спину.

— Я не знаю, что я чувствую, — сказал он.

— Он не усыновил меня официально, как вас, Дикона и Тору, — продолжила она. — Я была всего лишь приемным ребенком, которого он взял к себе на воспитание.

— Ты была не просто кем-то. Он любил тебя.

— Я знаю, что любил. И он был очень добр ко мне. Поэтому я здесь. По крайней мере, за это я пред ним в долгу. И, наверное, даже больше.

— Он бы, наверное, сказал, что ты ничего ему не должна.

— Ну, вообще-то должна. Я любила тетю Фрэнки, правда. Но ей было семьдесят пять, когда я к ней переехала. Но там была только я, и она, и ее партнеры по бриджу по вторникам и воскресеньям. Потом она умерла, а с ней и настоящая семья. Я почти жалею, что была так счастлива здесь. Возможно, тогда бы я не скучала по вам так сильно.

Роланд смотрел на нее все время, пока она говорила. Она не смотрела на него, а вместо этого ее взгляд был сосредоточен на луне, танцующей над водой.

— Ты несчастлива, да? — спросил Роланд.

— Что?

— С той самой секунды, как я тебя увидел, я пытаюсь понять, что в тебе изменилось. Я имею в виду не то, что ты стала старше, выше и красивее.

Слово «красивее» она оставила без комментариев.

— И ты понял? — задала вопрос она.

— Думаю, да. Ты грустная. Ты никогда не была грустной. Даже когда впервые сюда приехала, ты не была грустной. Напуганной, но не грустной.

Она подошла к нему, и он увидел ее лицо, ее сухие глаза, улыбку, которую она не могла прятать, находясь рядом с ним.

— Мне немного грустно, — призналась она. — Но не переживай. Грусть — это всего лишь временно.

— Ты уверена? — уточнил он, понижая голос до полушепота. Она могла поверить, что он был монахом. Такой голос Бог, несомненно, услышал бы.