Морские гезы (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 26

На два дня, что возился с иолом, я отменил уроки фехтования. Вернувшись вечером домой, застал там одного Яна, что мне показалось странным. В последнее время юноша не расставался со своим другом. После замужества сестры у него появилось больше карманных денег, и друзья знали, как их потратить. Как только я занял место у камина на кресле-качалке, сплетенном из ивовых прутьев по моему заказу, и пару раз качнулся, поскрипев, как старый парусник, Моник сразу ушла на кухню проследить, как служанка Лотта приготовит нам глинтвейн, чего раньше никогда не делала.

— Когда ты собираешься в море выйти? — спросил Ян ван Баерле.

— На следующей неделе, во вторник, наверное. Если погода будет хорошая, — ответил я и, предполагая его просьбу, предупредил: — Тебя без разрешения матери в рейс не возьму.

— Я знаю и не собираюсь с тобой плыть! — искренне выпалил он. — Я хотел попросить у тебя пистолеты. Мы в субботу хотим пойти в лес, пострелять. Порох и пули будут наши.

— С Дирком пойдете? — задал я вопрос, на который и сам знал ответ, чтобы выиграть время, справиться с нежеланием давать им пистолеты.

Почему-то мне не хотелось это делать, но и жлобом быть не нравилось.

— И с ним тоже, — после запинки ответил Ян.

Я почувствовал, что что-то не так, и спросил:

— Вы что, поссорились?

— Нет, — ответил юноша и, поскольку не был мастером вранья, выложил: — Его схватила инквизиция позавчера. Он сказал… Ну, не важно, что. На него донес один подлец, которого мы считали своим другом, доверяли ему…

— Предать могут только друзья, — поделился я. — И где сейчас Дирк?

— В темнице монастыря доминиканцев, что возле Рыбного рынка, — ответил Ян ван Баерле.

Я часто проходил мимо этого монастыря, даже заглядывал внутрь, когда ворота были открыты. Типичная для средневековья планировка — прямоугольный двор окружен с трех сторон двухэтажными строениями из камня и дерева, а с четвертой — кирпичная, более новая, стена с воротами и дверью в них. Скриптория не было. Над центральным корпусом возвышалась деревянная колокольня высотой метров семь. Во время религиозных волнений монахам досталось больше всего. Их всех изгнали из города, а имущество монастырей разграбили. Теперь им отмщение и они воздают, усердно помогая инквизиции. Посчитали, что подставлять другую щеку — это не по-христиански.

— Матери Дирка сказали, что он во всем сознался и в субботу будет наказан на городской площади. Его сожгут, — сообщил Ян ван Баерле.

— И ты в это время будешь с друзьями стрелять из пистолетов в лесу?! — поинтересовался я насмешливо.

Юноша засопел смущенно. Врать дальше было бессмысленно, а говорить правду не имел, видимо, права.

— Сколько вас человек? — спросил я.

— Семеро, — после паузы и неохотно ответил он.

— Все твои ровесники? — продолжил я допрос.

— Двое старше немного, — ответил Ян ван Баерле.

— И вы всемером собираетесь перебить два десятка стражников, не считая инквизиторов и прочих доброжелателей?! — поинтересовался я иронично.

— Мы нападем из переулка, когда Дирка будут проводить мимо. Освободим его и убежим, — выложил Ян ван Баерле их план. — Нам пистолетов не хватает, чтобы стражников отпугнуть.

Роттердамские стражники такие же смелые, как их коллеги в других городах, так что план был вполне реален.

— Вас опознают, — предупредил я. — Придется исчезнуть из города.

— Мы лодку приготовили. Поплывем в… — он запнулся. — Нам есть, где укрыться.

Поскольку Моник до сих пор не вернулась из кухни, она знает о предстоящем мероприятии. Не удивлюсь, если и Рита в курсе. Меня то ли сочли не достойным местных разборок, то ли, что скорее, не пожелали втягивать, чтобы не лишиться кормильца. Я расспросил, где именно в монастыре держат Дирка. Оказалось, что в винном погребе, разделенном для этого кирпичной стеной на две неравные части. В большей хранят вино, которого теперь надо намного меньше в связи с резким уменьшением количества монахов, и пытают, а в меньшей содержат обвиненных или заподозренных в ереси.

— Хорошо, в субботу утром дам тебе пистолеты, чтобы вы сходили пострелять в лесу, — согласился я и позвал: — Моник, неси глинтвейн!

Брат улыбнулся и еле заметно кивнул, когда Моник давала ему серебряную кружку с горячим напитком. Видимо, она должна была повлиять на меня, если бы не согласился дать пистолеты. Я тоже решил поиграть с ними втемную.

Когда Ян ушел, я сказал Моник:

— Хорошо, что ты помогаешь брату, но не забывай, что ты теперь моя жена, мать нашего будущего ребенка.

Она была на третьем месяце беременности.

— Если у них не получится, и в руки инквизиции попадут мои пистолеты, очень оригинальные, которые сразу опознают, мне вряд ли поверят, что не знал, как их собирались использовать, — продолжил я. — Поэтому завтра вечером отправлюсь в рейс, а послезавтра утром пусть Ян заберет пистолеты. Тебе он якобы сказал, что я разрешил взять их, но ты не уверена, что именно так и было, просто не смогла отказать брату.

— Так и сделаю, — виноватым голосом пообещала она.

Наверное, жалеет, что муж у нее не такой романтичный герой, как брат и его друзья.

Я лежу в каюте иола, слушаю шаги Маартена Гигенгака в кокпите. Три коротких шага от одного борта до другого и обратно. Наверное, мерзнет, несмотря на кожаный плащ. На реке воздух сырой и холодный. Над морем он будет суше и теплее. А может быть, мне так кажется, потому что море люблю больше. Кстати, моряки называют речников жабодавами. Еще слышу плесканье речной воды. Значит, начался отлив.

Недавно стража оттрещала и оповестила о полуночи. Я ждал, когда наступит суббота. Стараюсь ничего важного не начинать в пятницу — моряк обязан быть суеверным, чтобы иметь хоть какое-то достоинство. Днем мы погрузили сыр, а потом перешли сюда, к Рыбному рынку, якобы ждать ночного отлива. Отсюда ближе к моему дому, где я и пробыл до наступления темноты, а потом вернулся на иол.

— Маартен! — позвал я.

Матрос в кожаном плаще с толстой ватной подкладкой протиснулся с трудом через узкую дверь. Нос и щеки у него красные от холода.

— Снимай плащ, — приказываю я и достаю два куска черной материи.

Одним обматываю свою голову и лицо, оставив открытыми только глаза. Другой протягиваю Маартену Гигенгаку и предлагаю сделать то же самое. В темноте открытое лицо слишком заметно, а разрисовывать его углем мне не по душе. Устроим монахам маски-шоу. Наверняка они никогда не нарывались на это российское представление. Цепляю на свой ремень кинжал и показываю матросу, чтобы взял свой нож.

— Попрыгаем, — предлагаю ему.

В кармане у матроса звенят монеты. Заставляю выложить их на полочку.

— Сейчас сходим в монастырь, потолкуем по-тихому с инквизиторами, — ставлю его в известность. — Если боишься, можешь остаться.

— С тобой не боюсь, — льстит Маартен Гигенгак.

Я уверен, что он самый высокооплачиваемый матрос во всей Голландии. Подтверждение чему — женское внимание к матросу. Год назад Маартен жаловался, что для девок он, нищий, не существует. Теперь от них отбоя нет. Маартен ищет такую, за которой дадут дом. Не хочет тратить деньги на покупку собственного. Лелеет мысль потратить накопленное на новый буйс. Не сейчас, а когда я перестану нуждаться в его услугах. По его словам, у меня матрос получает больше, чем имеет хозяин небольшого буйса.

Я отдаю ему якорь-«кошку». Мы выбираемся на причал, идем мимо рыбных рядов. Сильно воняет тухлой рыбой. Возле каменных прилавков шуршат и пищат крысы, разбегаясь при нашем приближении. В одном месте блымнула зелеными глазами кошка и тоже убежала. На улице темно и пусто. Стражники недавно прошли по ней, так что вернуться не скоро. Тихое эхо от наших шагов разбивается о стены домов с закрытыми ставнями. Если кто-то и слышит нас, примет, скорее всего, за врача или священника, которого родственник или слуга ведет к больному или умирающему. Только они имеют право ходить ночью по городу, но обязательно с факелом или фонарем. Чтобы в темноте не испугали ночной дозор. Возле монастырской стены я приседаю на корточки. Подождем, послушаем, что делается за ней. Может быть, монах-сторож не спит. Они только недавно отслужили полунощную., если относятся к своим обязанностям так же ревностно, как средневековые монахи, в чем сильно сомневаюсь. Стена высотой метра четыре. Кирпичная кладка неровная. Такое впечатление, что спешили закончить побыстрее.