Охотники и ловцы рыб (СИ) - "ITN-997" - Страница 10

Болеслав с любопытством оглядел своего рыцаря, не проявившего ни тени ревности к красавцу сказителю.

Сольмир запел свою любимую былину о добром молодце, женившемся на Маре Моревне, в результате какового брака молодец по небу летал быстрым соколом, по земле рыскал серым волком и под землей ходил белым горносталем. И, благодаря таким исключительным способностям, завоевывал себе царство за царством.

Любава грустно улыбнулась, вспомнив, как она впервые услышала эту былину, подумав, какой беззаботной девицей она тогда была. Всеслав, догадавшись, о чем вспомнила девушка, с невольной нежностью смотрел на нее, а князь Болеслав с любопытством изучал их обоих.

Народ подпевал, фальшиво, но радостно.

Внезапно входные двери нараспашку открылись, волна потрясенного молчания, нахлынувшая от входа, затопила веселье в зале. Сольмир, удивленно обернувшись, замолчал и встал, прижав к себе гусли. В зал неспешно вошел высокий худощавый человек с аскетично запавшими щеками, с выбритой тонзурой и короткой бородкой, в длинных развевающихся одеяниях. Не приглашенный на пир Вроцлавский епископ. Войдя, он остановился, медленно оглядел всех присутствующих холодным взглядом, причем Сольмир мгновенно отодвинулся куда-то в тень, и неспешно двинулся вперед по проходу.

— Что за бесовское веселье здесь царит?

В мертвой тишине негромкий вопрос вошедшего услышали все разом протрезвевшие и притихшие гости.

Епископ дошел уже до помоста.

И тут Любаву глубоко потряс пан Гумберт, который неожиданно сказал.

— Христос благословил веселье на свадебном пиру в Кане Галилейской. И даже вина им умножил.

Это сказались их совместные с Любавой чтения Евангелия от Иоанна. Они только начали чтение, но история об умножении вина на свадьбе в Кане Галилейской как раз в начале и находится.

— Не может быть, сын мой, чтобы ты читал Священное Писание в кощунственном славянском переводе.

— А разве в греческом переводе этого рассказа нет? — не унимался пан воевода, жаждущий докопаться до истины.

— Есть, — хладнокровно ответил его духовный наставник, — но без изъяснений мудрых людей ты все понимаешь неверно. Этот эпизод следует понимать духовно, а вовсе не так примитивно, как ты, сын мой, толкуешь. Речь в Священном Писании идет о духовном веселье. Пение и пляски — это порождение дьявола.

— А почему у вас, на двери в ваш собор, святой Вит изображен с музыкальным инструментом в руке? — вмешалась Любава, не выдержав елейного голоса Вроцлавского прелата. На входной двери собора юный святой изображен был настолько неискусно, что понять, что он держит в руках, казалось невозможным.

— Точно, — поддержал подругу Сольмир негромким, но хорошо поставленным голосом, — я видел такой музыкальный инструмент, как у того святого, в Самарканде. Как бы гусли на длинной ручке.

— Там книга изображена, — раздраженно сказал прелат.

— А выглядит как гусли на длинной ручке, — не сдавалась Любава, которая в течение всего пира и без епископского поучительного выступления с трудом сдерживала свое горе, и как раз только-только отвлеклась во время пения Сольмира. — И выражение еще есть такое — "пляска святого Вита". Люди пляшут перед изображением святого Вита в день его памяти, чтобы исцелиться от болезней. И многие, я слышала, исцеляются.

— Любава! — ахнул Творимир, сидящий внизу, но недалеко от помоста. Святой Вит был одним из самых почитаемых святых в этих землях. Святовитский центральный собор в Гнезно. Святовитский кафедральный собор в Праге.

Прелат молчал. Пляску перед статуей юного мученика Вита он наверняка считал натуральным язычеством. И в чем-то был прав.

Но новгородка остановиться уже не могла.

— А ты знаешь, Творимир, что в здешних местах, если человек ест Великим Постом мясо, ему выбивают зубы?!

— Хотел бы я посмотреть на тех, — холодно улыбнулся Негорад, — кто попробует выбить зубы нам с Харальдом.

— Так они буду выбивать не вам, а простым поселянам, которые и защититься-то не могут.

Прелат, не удостаивая дерзкую рыжую девицу даже взглядом, молча смотрел на князя Болеслава.

— Пан Отто, — мягко сказал князь, — когда я уеду, будешь вводить свои порядки. Пока я здесь, пусть люди веселятся. Когда людям запрещают смеяться, они берутся за оружие.

Это было сказано мягко, но так властно, что даже епископ не решился возразить. Он бросил пристальный взгляд на новгородку, сидящую на почетном месте, медленно развернулся и неторопливо, с достоинством удалился, отказав в епископском благословении тем людям в зале, которые нерешительно его об этом попросили.

— Vivat, князь, — гаркнул кто-то.

— Vivat, vivat, — поддержали остальные.

Болеслав встал, качнул в знак благодарности в сторону людей в зале рог с вином, который ему подали по его знаку, и выпил его, не отрываясь. Крики еще усилились.

— Любава, а где ты хранишь свое Евангелие? — неслышно в общем шуме спросил Всеслав. — Принеси ко мне в комнату, если не хочешь лишиться. У меня есть надежный тайник.

— Они не дерзнут уничтожить такую книгу, — резко ответила Любава.

— Ты хочешь проверить?

Любава задумалась. Тот список Евангелия, который для нее привезла в Киев Марьяна, был девушке особенно дорог несмотря на дешевую деревянную, покрытую простой телячьей кожей обложку. Евангелие от Луки переписывал лично ее духовный отец, игумен Игнатий. И даже только от мысли о том, что кто-то уничтожит такую книгу, у нее заболело сердце. Она повернула голову к ждущему ее ответа рыцарю.

— Я принесу его тебе.

— Да. Я покажу тебе, куда спрячу.

После ухода епископа прежнее веселье в зале так и не возобновилось. Часть людей время от времени мрачно поглядывали на дверь, в которую неторопливо удалился не благословивший их Вроцлавский прелат. А остальные все же пытались забыть о только что произошедшем, крути не крути, скандале.

— Песенников зовите! — крикнул Вроцлавский каштелян. — Князь велит веселиться.

А рядом с каштеляном сидит как раз его сын Збигнев, — тихо сказал Любаве Всеслав.

Новгородка посмотрела на темнорусого, кудрявого парня с глубокими серыми глазами и закрученными усами над красиво очерченным ртом. Збигнев, замерев, рассматривал сидящую недалеко от него Ростилу. Та и вправду была дивно хороша даже при взгляде сверху вниз, с помоста в зал. Ей шло и светлое зеленое платье глубокого оттенка с золотой тесьмой по вороту и широким рукавам, и изумительный головной убор замужней женщины, только-только появившийся в этих землях, который женщина рискнула надеть, не имея полного права на него. Убор состоял из легкого головного покрывала, не скрывавшего волос надо лбом, закрепленного на голове тонким обручем; и широкой, удерживающей покрывало, ленты, обхватывающей подбородок снизу и подчеркивающей красивый овал лица молодой женщины. Впрочем, у старой женщины такой головной убор просто создал бы красивый овал лица и скрыл бы большинство морщин на шее. Ясно было, что входящее в моду покрывало на голову с лентой под подбородком ждет большое будущее. Светлые волосы муромской красавицы, перевитые лентами, двумя пышными волнами спускались с обеих сторон по плечам, груди, почти до колен Ростилы. Та старалась для Харальда. И не зря старалась, судя по взглядам, которыми варяг время от времени окидывал любимую.

Появились песенники и заиграли нечто протяжное.

— Больше ничего интересного не будет, — проворчал Болеслав. — Всеслав, бери свою невесту, пойдем поговорим. После мне будет недосуг.

Любава с тревогой посмотрела на жениха. Тот выглядел совершенно спокойным. Один песенник в зале запел что-то по-латыни. Дескать, мы и так можем. Какую игру пане закажут, такая и будет. Любава осторожно выбралась из-за стола и ухватилась за локоть Всеслава. Другой рукой она придерживала подол непривычно длинного для нее одеяния. Нормальные славянские рубахи были куда короче, да и значительную часть своего времени Любава проводила вообще в портах. Всеслав слегка улыбнулся, вспомнив незабываемые слова Сольмира, вынудившие его невесту постоянно держаться за руку жениха. Перед узкой темной лестницей в княжеские покои Любава замерла в нерешительности. Отрок с факелом шел впереди князя Болеслава, следом за князем по лестнице начал подниматься Всеслав. Шедшая последней Любава в темноте наткнулась на первую высокую, почти до ее колен ступеньку. Всеслав обернулся и подал руку. Новгородка окончательно забыв о всех приличиях, ухватилась за предложенную руку, подняв подол неудобного платья до колен. Все равно подниматься было трудно. На последних ступеньках Всеслав попросту обхватил невесту двумя руками за тонкую талию, поднял и поставил на площадку на верху лестницы. Любава облегченно перевела дыхание.