Морпех. Дилогия (СИ) - Таругин Олег Витальевич - Страница 38

Поколебавшись несколько секунд, морпех отрицательно помотал головой:

— Не, старшина, не хочу. Ну его на хрен! И тебе не советую, разве только в самом крайнем случае, если ранят тяжело, например. Наркотик это, очень дрянная штука. Затянуть может. Давай уж лучше спирт.

— Так не хотел же? — ухмыльнулся Семен Ильич, с готовностью протягивая фляжку. — И нам с Ванькой пить запретил.

— Передумал, — буркнул старлей, скручивая крышку. — Насчет себя. Хотя ладно, можете тоже приложиться, но только по глотку, не больше. Еще ничего не закончилось, главный бой впереди.

И сделал, вопреки только что сказанному, пару неслабых глотков.

Холодный спирт скользнул по пищеводу, мгновением спустя растекшись по желудку горячей до изжоги волной. Вполне ожидаемо задохнувшись, морпех шумно выдохнул в рукав, с благодарностью приняв от улыбающегося старшины флягу с водой. Запил. Полегчало. Откинувшись на спинку сиденья, прикрыл глаза, дожидаясь, пока народный адаптоген и антистрессовое в одном флаконе — а наркоту пусть фрицы жрут, им не привыкать! — подействует. В принципе, к крепкому алкоголю Степан относился достаточно прохладно и настороженно, поскольку прекрасно знал, каких бед может натворить неуемное к нему пристрастие, особенно в армии. Хоть и признавал, что случаются ситуации — вот, к примеру, как сейчас — когда без него тоже не обойдешься.

Усталость отступила, в голове немного просветлело — к сожалению, Алексеев знал, что это ненадолго. Возможно, и на самом деле стоило глотнуть фашистской наркоты, от одного раза наркоманом в любом случае не станешь, однако категорически не хотелось. Противно. Так уж вышло, что Алексеев даже банальной «травки» ни разу в жизни не пробовал — не от того, что возможностей не имелось или боялся подсесть, просто не хотелось. Да и зачем, собственно? Доказать, что ты, типа, крутой пацан? Чушь собачья, никому это не нужно, и прежде всего самому себе. Да и какая там крутизна, так, дурные понты, не более. Куда круче как раз наоборот: что бы не случилось, всегда оставаться самим собой и следовать собственным же принципам. А доказывают пусть те, кто ничего из себя не представляют. Ему ничего и никому доказывать не нужно, он боевой офицер, а не офисный хомячок, модный хипстер или широко известный в узких кругах блогер. У него, так уж вышло, профессия имеется. Хорошая такая профессия, «Родину защищать» называется. Пусть и не шибко популярная в нынешнее время — не здесь, в сорок третьем, понятно, а там, в его будущем, — но полезная. Жизненно, так сказать, необходимая…

Осознав, что мысли «стремительным домкратом» из известной книги[1] ушли куда-то не в ту сторону, Алексеев вернулся в текущую реальность, припоминая недавние события, в результате которых он снова оказался в захваченном под Глебовкой «бронезапорожце».

С комбатом Алексеев столкнулся случайно, когда после боя заново выстраивали колонну. Мельком взглянув на старлея, Кузьмин хмыкнул и коротко распорядился:

— Дальше поедешь вместе со мной в броневике. Передохнешь хоть немного.

Степан попытался, было, возразить, однако капитан третьего ранга лишь раздраженно поморщился:

— Ты себя со стороны видел? А я вижу. Так что это приказ. Бойцов своих тоже бери, как-нибудь разместимся, пленные дальше вместе с ранеными поедут, так для них безопаснее. Шифровальную машину тоже повезем с обозом. Выполнять.

Спорить и дальше морпех не стал. Призывно отмахнул старшине с Аникеевым, и двинул в голову колонны. В бронетранспортере Степан, пропустив товарищей вперед, уселся в корме. Случись что, выскочит первым и поможет выбраться остальным, поскольку габариты десантной дверцы примерно сопоставимы с аналогичными у родного БТР-80. А уж экстренно покидать «подбитую» условным противником «восьмидесятку» его учили хорошо, раз за разом заставляя укладываться в положенный норматив. Не успел как следует устроиться на жесткой дерматиновой сидушке, как вернулся раздавший необходимые указания Кузьмин, и колонна тронулась.

Первым шел танк с десантом, за ним бэтээр, следом, пешим ходом, бойцы бригады. Таиться и дальше смысла не было, поэтому двигались открыто, с включенными фарами, тем более, уже окончательно стемнело. К сожалению, ехать приходилось на минимальной скорости, не позволяя морским пехотинцам отстать. Хорошо хоть «Юнкерсов» можно не опасаться, ночью они не летают, а легких ночных бомбардировщиков вроде наших По-2 у фрицев нет. Так что задумка Степана насчет флагов на башнях не пригодилась (флагов, к слову, так и не нашли).

И вот тут на Алексеева в очередной раз накатила не то накопившаяся за день усталость, не то очередная волна тяжелого «отходняка»…

Война мало похожа на точную науку, точнее — вовсе не похожа. Война — это бесконечная импровизация, в зависимости от опытности командования приносящая победу или поражение. Можно достаточно точно предугадать действия противника в целом, но даже самый гениальный стратег не сумеет предвидеть, как поведет себя в критической ситуации какой-нибудь условный комбат. И как в конечном итоге отразятся его действия на общем ходе сражения…

Примерно так вышло и в этом случае. Морские пехотинцы собирались ударить с тыла по окружившим плацдарм у Станички гитлеровцам, прорвать оборону, как надеялся Степан, пока еще не налаженную в должной мере, и соединиться с бойцами майора Куникова. И они почти дошли — впереди, буквально в паре километров, уже можно было рассмотреть зарево, отбрасываемое на низкие тучи запускаемыми немцами осветительными ракетами. Изредка доносилась редкая ружейно-пулеметная канонада или отдельные взрывы — обе стороны вели беспокоящий огонь. С наступление темноты фрицы с румынами прекратили безуспешные попытки выдавить русских с захваченных позиций, занявшись стягиванием сил для утреннего удара, как они надеялись — последнего и окончательного.

Вот как раз на эти самые «стягивающиеся силы» сводная бригада и напоролась. Ну, как напоролась? Просто за очередным поворотом внезапно обнаружилась застывшая на обочине длинная, единиц в десять, возможно, даже больше, колонна тентованных грузовиков, многие — с пушками на прицепе. Обрадованные остановкой пехотинцы топтались рядом, перекуривая. Моторы водители не глушили, собираясь продолжить движение. Неторопливо приближающийся «Стюарт» гитлеровцев не всполошил. Танк двигался с включенными фарами, поэтому его приняли за своего — облепившие бронемашину морпехи видели, как фашисты приветственно поднимали руки и что-то кричали. Видимо, решили, что командование перебросило им в поддержку танки, и искренне радовались этому факту. Каски на головах десантников их тоже не насторожили — в темноте, размываемой лишь неяркими лучами фар, их легко принять за румынские. Тем более, следом шел привычный Sd.Kfz.250, не узнать который было сложно даже в таких условиях.

Если бы командир танка в этот момент приказал мехводу остановиться, все могло бы выйти куда хуже. Однако младший лейтенант Паршин, хоть и откровенно обалдел от увиденного, решил импровизировать. Раз фашисты ничего не заподозрили, нужно потянуть время, позволяя идущим пешим шагом бойцам приблизиться к грузовикам — так им будет куда проще их неожиданно атаковать. И поэтому ленд-лизовский М3, как ни в чем не бывало лязгая траками, продолжил движение, что в конечном итоге и решило исход пока еще не начавшегося боя. Пристроившийся следом бронетранспортер — тоже. Правда, по несколько иной причине: сидящий за штурвалом морпех со своего места просто не видел противника — вражеская колонна заняла правую обочину, а особым обзором водительское место похвастаться не могло. Занимавший соседнее сиденье Кузьмин уже понял, что происходит, однако останавливать машину тоже не торопился, разгадав замысел Паршина. Да и поздно уже было что-либо менять…

Нагнав колонну и прокатившись мимо второго по счету грузовика, младлей подумал, что хорошего понемногу. Да и фрицы провожали танк и облепивших его бойцов все более и более удивленными взглядами — разглядели, наконец, что боевая машина не слишком-то похожа на привычные панцеры, угловатые и приземистые.