Морпех. Дилогия (СИ) - Таругин Олег Витальевич - Страница 44

— Нет вопросов, тарщ старший лейтенант, — за всех ответил один из морских пехотинцев. — Мы люди опытные, знаем все. Не первый бой.

— Добро. Приготовились.

Ракеты потухли, и снова опустилась темнота. Не дожидаясь команды Левчук ударил длинной очередью, корректируя прицел по трассерам. Этот прием одинаково использовали обе стороны — трассирующие патроны в пулеметной ленте или диске позволяли видеть, куда именно стреляешь. Немец ответил, торопливо перенося огонь на новую цель, но было уже поздно. Старшина и без того засек его позицию, теперь же мог стрелять наверняка. Первые пули выбили щепу из угла покосившегося сарая, за которым укрылся фашистский пулеметчик, вторая очередь прошла ниже, подбрасывая фонтанчики мерзлой земли. Третья и последняя довершила дело. Несколько раз дернувшись, фриц уткнулся щекой в приклад. Второй номер расчета попытался подменить камрада. Но общеармейский шлем М40, при всех его неоспоримых, хоть и весьма спорных, достоинствах, оказался крайне плохой защитой от пули калибром семь-девяносто два миллиметра, и он отправился следом за ним туда, откуда уже не возвращаются. Не за шлемом, в смысле, а за обер-ефрейтором Краузе.

Остаток ленты Семен Ильич выпустил по бронетранспортеру — нарушение приказа, понятно, но не оставлять же фашисту добрую машинку? Трассирующие пули подожгли разлившееся из пробитого бака топливо, и под днищем заплясали пока еще робкие, но с каждой секундой набирающие все большую силу алые всполохи. Огонь пополз вверх, мощно пыхнул скопившимися в полупустом баке бензиновыми газами, охватил мотор и боевое отделение. Ухмыльнувшись в усы, Левчук удовлетворенно крякнул, подхватил пулемет и вместе с пятеркой морских пехотинцев рванул следом за товарищами.

Теперь первым двигался Алексеев. С пистолетом-пулеметом в правой руке и надоевшей хуже горькой редьки шифромашиной в левой. Неудобно, конечно, но стрелять и так можно, поскольку автомат висит на переброшенном через плечо ремне. Да и бежать совсем недалеко, до присмотренного дома всего каких-то метров двадцать. Пугало только одно — что утратит ценный трофей известным военно-морским способом. Много ли хрупкому механизму нужно? Шальная пуля или осколок от близкого взрыва — и приехали. А потом комбат совместно с местным командованием его просто зароет. И будут правы, что характерно: не сохранил, не сберег. В его весьма непростом положении — считай, готовое обвинение во вредительстве и прочем саботаже. Так что драгоценный «чумадан» следует беречь пуще зеницы ока. Глядишь, и сыграет еще свою роль, когда его попаданческая судьба станет решаться…

Перескочив поваленный миной забор, Степан прижался к посеченной осколками стене в метре от ближайшего окна, как и все остальные выбитого ударной волной. Внутри стояла тишина, то ли немцев в хате не было, то ли затаились, наблюдая. Подбежавший следом Аникеев аккуратно усадил под стеной скрипящего зубами комбата и вопросительно дернул головой. Старлей пожал плечами. Остальные пока дожидались за забором, держа окна под прицелом. Вытащив трофейную гранату, морпех скрутил крышку и вытряхнул на ладонь запальный шнур:

— Эй, братва, есть кто в хате? Отзовитесь, а то гранату кину. На счет три бросаю! Раз, два…

В доме раздался шорох, словно кто-то торопливо отползал от окна. Негромко, но вполне отчетливо лязгнул металл, скрежетнуло под подошвой сапога битое стекло. Ну, в принципе, понятно. «Граната» что на немецком, что на русском звучит похоже, сложно ошибиться. Кивнув Ивану, старший лейтенант активировал запал и, досчитав до четырех, без замаха перекинул М24 через подоконник. Следом полетела еще одна «колотушка», брошенная Аникеевым. Сдвоенно бухнуло, из окна выметнулся клуб сизого дыма и пыли, в комнате что-то звучно упало. Выпрямившись, Степан вскинул ППШ и перечеркнул помещение длинной, от стены до стены, очередью. Пихнув товарищу чемодан («башкой отвечаешь!»), перевалился через подоконник, спрыгивая внутрь затянутой дымом комнаты.

Резко ушел в сторону и присел, дав еще очередь и успев пожалеть про отсутствие в этом времени тактических фонарей. Но проход в соседнее помещение, как и темное пятно лежащего на пороге немецкого пехотинца, разглядеть в пульсирующем свете дульного пламени успел. Колено наткнулось на что-то мягкое. Не опуская оружия, быстро ощупал свободной рукой, сразу наткнувшись на ремень портупеи и крышку противогазного бака. Еще один фриц, причем гарантированно дохлый, можно и не проверять — граната разорвалась буквально в метре. Не зря же он заранее обговорил с боевыми товарищами этот момент: при штурме дома один бросает гранату за окно, другой — в глубину комнаты.

Двигаясь вдоль стены, Степан подобрался к внутренней двери и приготовил последнюю гранату, на сей раз родную оборонительную Ф-1, тратить которую не хотелось категорически — когда еще удастся пополнить боезапас? Покопавшись в памяти, прокричал в темный проем, внутренне гордясь собственными познаниями в незнакомом языке:

— Дойче зольдатен, капитулирен! Их бин, э-э, кидайтен гранатен, цвай секунд! Аллес тод![1]

В следующий миг Алексеев убедился, что по-немецки он говорит из рук вон плохо. Вероятно, его не правильно поняли. Ну, или он неожиданно столкнулся с ревностным ценителем чистоты родного языка, поскольку из темноты заполошно ударил автомат. Дверной косяк брызнул щепой, несколько пуль с сухим стуком впились в противоположную стену. Разочарованно вздохнув, морпех сорвал чеку, отпустил предохранительный рычаг и, отсчитав полторы секунды после хлопка сработавшего запала, бросил гранату навесом, надеясь, что взорвется она еще до того, как коснется пола. Сработала ли задумка, старлей не понял, поскольку зажмурился и прикрыл ладонями уши. Но грохнуло нехило. С невысокого потолка сыпануло трухой, возле самого уха пропел шальной осколок, тухло завоняло сгоревшим тротилом. Выпустив еще пару очередей, Алексеев опустил автомат. Похоже, все, вряд ли в этой хате больше двух комнат. А всякие там сени — или как там это называется? — бойцы подчистят, когда внутрь ворвутся. Обернувшись к окнам, Степан крикнул:

— Ванька, можно заходить! Идите через дверь, только осторожно. Смотри трофей снаружи не забудь.

Ворвавшиеся в хату морские пехотинцы первым делом проверили комнаты, которых оказалось все-таки три штуки — тут Степан ошибся. Убитых гитлеровцев — унтер-офицера (именно он и стрелял из автомата) и троих шутце — оттащили в дальний угол, разжившись несколькими гранатами, трофейным оружием, перевязочными пакетами и, что особенно порадовало Степана, фонариками, один из которых он забрал себе. Пока десантники устраивались у окон и на чердаке, старлей с Левчуком перевязали комбата. Раны оказались не слишком опасными, обошлось без серьезного кровотечения, вот только Алексеев отлично понимал, что крохотные осколки брони занесли в организм просто до безобразия много всяких бактерий. Кузьмина, как ни крути, следовало поскорее доставить в госпиталь. Вот только ближайший госпиталь сейчас, на вторую ночь боев за Малую землю, находился на противоположном берегу Цемесской бухты, до которой было порядка тридцати километров морем…

— Знаю, о чем думаешь, — словно прочитав его мысли, буркнул Олег Ильич, поудобнее пристраивая раненую ногу. — Нельзя мне сейчас в санбат, да и нет его тут, санбата этого. Кто бойцами руководить станет? Сам же недавно говорил, мол, некому заменить. Или, может, ты возьмешься?

— Не возьмусь, — мотнул головой Алексеев. — Опыта не хватит. Да и какой из меня командир? Разведчик я. Ну, и диверсант немного. Но если раны загноятся, можно и ногу потерять. Или вообще…

— Понимаю, — согласился Кузьмин. — Только, есть у меня подозрение, не успеют они загноиться. Все решится в ближайшие день-два, как ты и рассказывал. А вот как ситуация прояснится, так и решу, как дальше поступить. Посчитаю, что больше тут не нужен — отправлюсь с первым же катером или мотоботом. Пойму, что здесь нужнее — останусь. Не обижайся, Степа, сам должен понимать.

— Согласен, тарщ командир. Я про госпиталь вообще ни полслова не сказал, вы сами догадались. Короче, не о том речь. Нам сейчас нужно поскорее товарища майора разыскать.