Казачий адмирал (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 44

Добычу казаки поделил на две равные части. Я помог с подсчетами, иначе бы это мероприятие растянулось надолго. Шибко грамотные ушли все с новым кошевым атаманом грабить окраины Стамбула. Из отправившихся с нами и среди донских казаков было несколько человек, которые знали, сколько у них пальцев на обеих руках, а сколько на руках и ногах вместе — не знал никто. Мне помогал местный попик — обладатель острого носика и слезливых глаз с красными веками, который мог считать до ста. Ему пообещали десятину, поэтому считал даже быстрее меня и постоянно ошибался в свою сторону.

— «Кто любит деньги, едва ли избежит греха», — напомнил я попу любимую фразу лорда Стонора во время раздела добычи.

— Нет ни одного поступка, который при желании нельзя истолковать и в хорошую, и в дурную сторону, — отрезал он. — Молитвой очисти свои помыслы и берись за любое дело.

Мне кажется, что первое, чему учат священнослужителей, — умению цитатами из Библии оправдать свое наплевательское отношение к библейским заповедям.

Добыча показалась такой легкой (погибло всего два человека и с десяток были ранены) и богатой, что казаки решили подкорректировать план похода. Опять собрались на раду, хотя, как я понял, решение уже принято и одобрено всеми.

— Знаешь такое место, где можно захватить купеческие корабли с дорогим грузом? — спросил меня Иван Нечаев.

— Таких мест несколько, — ответил я. — Самое доходное — возле Стамбульского пролива, но там и самое опасное, можем нарваться на турецкий флот. Пожалуй, лучше всего подежурить в Керычском (Керченском) проливе, в южной его части. Оно и рядом, и охрана там слабая, и сможем перехватывать суда, которые идут в Керыч или на Синее море, и те, которые идут на Каффу, Гезлёв. Наших сил как раз хватит на такое дело.

— Вот и приведи нас туда, — произнес походный атаман донских казаков, после чего обратился к остальным членам рады: — Правильно я говорю, товарищи?

— Любо! — закричали донские.

— Верно, батько! — поддержали их запорожцы.

На этом рада и закончилась.

На рассвете наша флотилия, возглавляемая моей тартаной, взяла курс на Керченский пролив.

После захвата Османской империей всего побережья Черного моря, пираты на нем исчезли, как до этого на Белом (Мраморном), Эгейском, в восточной части Средиземного. Турки с ними не церемонились. Уничтожали не только самих пиратов и их суда. Населенные пункты, оказывавшие хотя бы малейшее содействие пиратам, ровняли с землей, а население продавали в рабство. Жестокие меры подействовали. Больше никто не мешал турецким купца торговать и обрастать жирком, а султану — соскребывать с них налоги и пошлины. Турецкие купцы привыкли к безопасным плаваниям и расслабились. Свято место долго не бывает пусто — освободившуюся нишу заняли казаки, предпочитавшие наземные налеты, но изредка нападавшие и на суда. Делали они это так редко, что турки, не желая понапрасну тратить деньги на охрану, не обращали на них внимание. Экипажи были сокращенные, пушечное вооружение слабое.

Не ожидал нападения и торговый караван из восьми больших галер, который собирался проследовать мимо Керченского пролива до Балаклавы, чтобы там продать товары крымскому хану и его приближенным. Первым шел турецкий вариант галеаса, пятидесятишестивесельный, с тремя мачтами. За ним двухмачтовые три сорокавосьмивесельные галеры, две тридцатишестивесельные и две тридцатидвухвесельные. Ветер бы попутный и свежий, поэтому шли под парусами, латинскими, в косую красную и желтую широкую полосу. Я бы принял их за каталонцев, если бы не зеленые вымпелы, свисавшие с каждой мачты почти до воды. На тартану и полтора десятка стругов, которые шли ближе к берегу встречным курсом, купцы не обратили внимание. Наверное, приняли за коллег. Тартана — типичное купеческое судно, а струги издали похожи на сайки. Мы благополучно разошлись, делая вид, что не замечаем друг друга. В эту эпоху внимание бывает только одного типа. Его сейчас продемонстрируют туркам казаки, выплывшие наперерез купцам из-за мыса. Я им объяснил, какой надо держать курс, чтобы сблизиться быстро, поэтому турецкие купцы не сразу поняли, что это по их душу, подумали, наверное, что рыбаки идут на промысел. Потом, видимо, опознали чайки и начали менять курс влево, намереваясь лечь на обратный курс.

В это время тартана, а за ней и струги, начала менять курс вправо, перерезая туркам путь к отступлению. Им бы рвануть в открытое море, тогда самые быстрые уцелели бы, но отрыв от берега туркам пока страшнее пиратов.

— Поднять паруса! — командую я.

Попутный ветер разглаживает парусину на трех мачтах. Тартана легонько вздрагивает, словно получила пинок под корму, и начинает двигаться резвее. При попутном ветре баллов пять она идет под парусами намного лучше, чем на веслах.

— Суши весла! — приказываю я гребцам.

Эта команда первое время забавляла казаков, новички понимали ее дословно, но со временем привыкли. Как и ко многим другим моим командам. Произнося их, я все время забываю, что эти команды не знакомы моим нынешним починенным. Может быть, именно так команды и войдут в русскую морскую лексику? Правда, не уверен, что казаки смогут послужить передаточным звеном.

Мы первыми настигаем замыкающую раньше, а теперь, после разворота, ставшую флагманом, тридцатидвухвесельную галеру, проходим вдоль ее борта, обстреляв из фальконетов левого борта ее корму и бак, где находится большая часть охраны. Нам жиденько отвечают из гаковниц, положенных на планширь фальшборта. Главный калибр у галер на баке. Мы раньше, во время ее разворота, находились в мертвой зоне этих пушек, а теперь проредили их обслугу. Надеюсь, следовавшим за нами стругам если и достанется от них, то меньше. Зато нас обстреливают все три сорокавесельные и галеас, которые успели лечь на обратный курс, и тартана оказалась у них прямо по носу. Два ядра так сильно бьют по носовой части моего судна, что создается впечатление, будто оно попыталось встать на дыбы, но от боли не хватило силенок. Еще одно ядро разрывает напополам комендора погонной пушки, захваченной у турок в прошлом году и в этом привезенной из Сечи в Адомаху и установленной на тартану. Второго комендора отшвырнуло, но не ранило. Он поднимается, покачиваясь, трясет выбритой головой. Хохол на ней мотается, как кошачий хвост перед дракой. Сколько ядер попало в паруса, не знаю, но и фок, и грот порвало в клочья. Бизань уцелела, правда, толку от нее мало.

— Весла на воду! — командую я гребцам, а рулевому Петру Подкове: — Держи на самый большой корабль!

Тартана, начавшая было терять ход, опять убыстряется. Мы идем прямо на галеас, словно собираемся его протаранить. На его форштевне раньше, видимо, имелась какая-то фигура, но ее срубили вместе с частью резных украшений на обводах. Остались только растительные элементы барельефа. Значит, трофейная, захвачена у христиан. На форкастле у пушки, скорее всего, калибра тридцать шесть фунтов и двух двадцатичетырехфунтовок суетятся турецкие канониры, наверное, православные христиане. Встреча с другими православными им сейчас не в радость. Если служишь чужим, рано или поздно придется сражаться со своими. Или убивать своих, или быть убитым своими. Даже если этого не желаешь.

Мы из фальконетов правого борта бьем по тридцатишестивесельной галере, которая спешит проскользнуть мимо нас. Канониры ближнего к баку фальконета перебегают к погонной пушке и помогают ее контуженному канониру прицелиться и выстрелить по галеасу картечью. За облаком черного дыма, вырвавшегося из ствола, я не вижу, попали или нет. Вслед за пушкой с бака начинают стрелять из ручниц пяток казаков, прибежавших туда. Когда облако порохового дыма рассеивается, наблюдаю, как часть турецких канониров, ползком или пригнувшись, убираются из-под обстрела. Заряжать пушки на галеасе некому.

— Весла левого борта в воду, а правого — сушить! — командую я гребцам тартаны, когда до галеаса остается метров двадцать.

Если бы оба судна не меняли курс, то разошлись бы параллельными курсами, разве что могли зацепиться веслами. Теперь нос тартаны резко поворачивает влево. Под острым углом мы врубаемся в носовую часть более низкого галеаса. Удар настолько силен, что я хватаюсь за поручни ограждения, чтобы не упасть. Более легкую тартану откидывает немного вправо, но ее нос опять идет влево и начинает ломать весла со страшным треском, будто буря валит целый лес. Стрельба казаков и турок из ручного оружия и несколько «ручных гранат» добавляют яркие аккорды в мелодию боя. Двое казаков закидывают на галеас «кошки», а еще двое цепляются баграми за его планширь, стараясь подтянуть свое судно к вражескому. Тартана уже погасила о вражеские весла инерцию переднего хода. Галеас начало поворачивать влево, прижимать к ней.