Опасная находка - Стедман Кэтрин - Страница 39

Он улыбается. Вау! В такие моменты задаешься вопросом: «А за кого я вышла замуж?» Судя по его лицу, Марк считает, что сделал мне комплимент.

Еще одна волна тошноты. Я молчу, пока она не проходит.

— Так он точно меня ждет? — Я медленно поднимаюсь с кровати, стараясь не делать резких движений.

— Да, он не знает, что мы женаты, я сказал ему, что ты новая клиентка. Он в курсе, что это будет большой депозит наличными. И что дело деликатное, и прочее. — Он берет яблоко из доставленной нам фруктовой корзины и надкусывает его.

Я знаю, что Марк не может отправиться в банк сам, потому что имеет прямую связь с ним, но я не могу не заметить, как тщательно он старается не оставить никаких следов за собой. В банке увидят мое лицо, запомнят меня и при случае опишут. Хотя, опять же, прелесть швейцарских банков в том, что как только открывается счет, вся информация о нем становится защищенной. А по паспорту я все еще Локе. Я еще не сменила фамилию на Робертс. Учитывая профессию Марка, никакой личной связи с ним у меня нет. Эрин Локе откроет сегодня счет, но мое имя никак не привяжут к нему. Счет будет исключительно номерным. Выследить меня по нему невозможно. Найти нас обоих с его помощью нельзя.

Я стою и в последний раз изучаю себя в зеркале. Прическа и макияж мне удались. Я выгляжу как надо. И, если подумать, теперь я выгляжу как человек того типа, который я ожидала увидеть в лаунже первого класса две недели назад. Человек, который и должен был находиться в том зале. Если бы мир был устроен иначе. Если бы факты в нем соответствовали твоим представлениям. Но, думаю, тут как в кино: некоторые вещи кажутся более настоящими, когда они ненастоящие.

На секунду я вижу в отражении свою маму, молодую красивую маму, но это лишь краткий миг, рябь на воде, и она исчезает, надежно скрытая в подсознании.

Тошнота стихает. Все будет хорошо.

— Значит, я пошла, — говорю я.

Он энергично кивает и протягивает мне сумку.

— Машина должна ждать внизу, — говорит он, когда я хватаюсь за ручки.

И после этого я остаюсь одна.

Я вхожу в лифт, бесконечно отражаясь в зеркальной коробке, подавленная тишиной. Двери бесшумно закрываются, отрезая меня от коридора.

Что, если я больше никогда не увижу этот ковер насыщенного красного цвета? Что, если меня арестуют в банке, как только я пройду по мраморному лобби? Что тогда случится с маленьким синим крестиком внутри меня?

Или, хуже того, вдруг человек, отправивший сообщение, будет поджидать меня там? Я помню те три мерцающие серые точки.

Вдруг он откуда-то узнал, что мы делаем?

В моем представлении этот человек — «он». Конечно, на самом деле это может оказаться «она» или «они». Они уже могут знать и о наших передвижениях, и о планах. Почему нет? Ведь вполне вероятно, что я пропустила нечто важное. Или, точнее, мы что-то пропустили. Что мы уже совершили ошибку, и теперь для нас все потеряно. В конце концов, мы с Марком самые обычные люди из северной части Лондона, нормальные люди, которых легко найти.

Но теперь я четче представляю себе, как работает их мир и насколько он шире всего, что я раньше знала и видела. На меня снизошло внезапное озарение. Кем я была раньше, в свете того, насколько широка общая картина, и кем я стала теперь.

Мы, человеческие существа, просто поражаем своими способностями к адаптации, правда? Как растения, которые занимают объем своих горшков. Но, более того, иногда мы можем сами выбирать горшки, иногда у нас появляется такая возможность. И, думаю, все зависит лишь от того, насколько далеко мы хотим зайти, вы согласны? Я никогда в полной мере не понимала этого раньше. Я думаю об Алексе, о ее матери, об их решении и прощании. Иногда в сделанном выборе есть своя особая красота.

Что до нынешней ситуации, то я уже адаптировалась. Я стала совсем другой личностью. И я вижу эту личность в отражениях вокруг себя. Цельную. Бескомпромиссную.

По крайней мере внешне. Внутри все иначе. Внутри у меня только дыхание и тишина. Потому что мне страшно. Вот так, ясно и просто: страшно, как с акулами в воде. Но я дышу, несмотря на это, я не буду паниковать, я не буду думать о том, чего не могу контролировать. Опасно слишком много об этом думать. Я не могу сейчас доверять собственному мозгу, и не смогу, пока не окажусь снова в этом лифте, но несколько часов спустя. Тогда я опять начну думать.

Но одна мысль все же прорывается ко мне.

И у нее очень знакомое эхо.

Мысль такая: мне ведь вовсе не нужно снова возвращаться в этот лифт, разве нет? Мне не нужно вообще возвращаться в этот отель. Я могу просто уйти. Я могу создать этот банковский счет и уйти. Уйти от своей жизни. Что, если я исчезну? Оставлю Марка в номере женевского отеля. Я могу прямо сейчас ускользнуть отсюда, с сумкой в руке, испариться. Даже не заходить в этот банк. Никто ведь на самом деле не будет по мне скучать, правда? Правда же? Жизнь пойдет своим чередом. Жизнь всегда продолжается. И я уверена, что неплохо устроилась бы где-нибудь в другом месте. Меня никогда не найдут — ни Марк, ни наши друзья, ни они, ни полиция. Никогда не найдут меня, и деньги, и нашего нерожденного ребенка.

В этом-то и дело. Марк. И наше будущее. Только в этом. В том, как слабеет мое тело, когда я думаю о нем, словно согреваясь в лучах солнца. Марк. Единственная ниточка, соединяющая меня с прошлым. С прошлым, которое, как я только что поняла, я могу сбросить, как змея сбрасывает старую кожу.

Марк и наше будущее. И наш ребенок. Наш нерожденный ребенок. Мы можем измениться вместе, верно? Мы вместе будем двигаться вперед.

Матери не сбегают. Жены не сбегают. Если только они не бегут от чего-то.

Марк — это все, что у меня есть. Зачем мне сбегать от него? Если мы решим бежать, то только вместе. Втроем. Моя рука опускается, ложится на живот, над маткой. Там, в безопасности, скрыто все, ради чего стоит сражаться. Я крепко зажмуриваю глаза; это все ради нашего будущего, ради нас, ради нашей семьи, ради этой семьи. Я создаю кровь, плоть и кости внутри себя. И скоро скажу об этом Марку. Скажу. Но пока мне нравится эта связь. Когда нас только двое, я и мой пассажир, и я хочу продлить эту связь чуть подольше. Когда все будет сделано, вот тогда я и поделюсь нашим секретом. Когда это будет безопасно. Я сжимаю пальцы на ручках сумки-мешка, костяшки белеют и розовеют, дверь открывается, и я шагаю через огромный вестибюль в прохладный сентябрьский воздух.

Все оказывается гораздо проще, чем я могла предположить.

Танги встречает меня на ступенях банка. Меня представляют Матильде, миниатюрной брюнетке с собранными в идеальный пучок волосами, которая сегодня должна заняться моим счетом. Она вежливо и профессионально объясняет мне все детали размещения депозита в их банке.

Я чувствую слабый укол вины, когда передаю ей сумку с деньгами, хотя мы уже удалились в отдельную комнату для клиентов и никто, кроме нее, этого не видит. Матильда берет ее, не моргнув глазом. Мне не следует ничего стыдиться. С тем же успехом я могла передать ей вещи для химчистки — реакция отсутствовала как таковая.

Ее правое плечо чуть опускается под весом сумки. Обычное дело, я полагаю.

— Одну минутку. — Она вежливо кивает и выходит из комнаты.

Она понесла деньги на пересчет. Разве не забавно, что в мире электронных банков и постоянно развивающихся технологий бумажные деньги все еще требуют физического пересчета? Ну, с помощью машинки, конечно, но вы меня поняли.

Они будут загружать свеженькие пачки банкнот в машину, одну за другой, пока не получат финальное число: миллион долларов. Возможно, у них там есть специальный клерк, чья работа заключается только в том, чтобы загружать бумажные деньги в маленькие машинки.

Я сижу в одиночестве. Жду. Мысли разбредаются в разные стороны.

Мелькает слабое подозрение о том, что банкноты помечены, что их можно проследить до той незаконной деятельности, которая их породила. Полиция, государственные органы, да кто угодно на самом деле мог пометить банкноты, либо промаркировав их краской или штампами, либо записав последовательность их номеров. Я читала об этом в интернете, естественно. И проверяла серийные номера на последовательность.