Флибустьер (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 26

Если сзади слабая погоня, жди сильную спереди. Испанская эскадра встретила нас в Юкатанском проливе. Четырнадцать военных кораблей, включая три линейных, судя по размерам, несущих пушек по семьдесят-восемьдесят, и с десяток вспомогательных судов. Они шли со стороны Гаваны. Видимо, из Сантьяго-де-Куба послали в Гавану гонца или голубя с весточкой о нашей флотилии. Военные корабли шли строем кильватер. Шли на нас. Наша флотилия, заметив их паруса, сперва сохраняла прежний курс, а потом, убедившись, что при крике «Сдавайтесь!», как бы громко мы ни орали, испанцы уж точно не разбегутся, флагманский галеон под командованием генерала Мишеля де Граммона начал резко делать поворот фордевинд, чтобы лечь на обратный курс. У нас была разработана система сигналов на случай боя, но только для нападения. Сигнала «Атас!» не было, что не помешало капитанам всех судов правильно понять маневр флагмана. Причем разворачивались так стремительно, что чуть не навалились на него. Я же приказал взять чуть правее, чтобы обойти их, и только после этого — сильно влево, но не на обратный курс, где виднелись мачты испанских военных галеонов и английского линейного корабля. Курсом полный бакштаг, подняв спинакер, мы в одиночку и довольно резво для слабого ветра побежали в сторону материка. Никто из испанской эскадры не последовал за маленьким быстрым тендером. Они видели добычу поинтереснее.

Примерно через час, когда почти вся испанская эскадра скрылась из виду, Жак Буше крикнул из «вороньего гнезда:

— За нами идут три корабля!

— Испанцы? — спросил я.

— Нет, — ответил индеец, — Лоренс де Графф, Николас ван Хорн и Жан де Бернанос.

Голландцы, видимо, как опытные судоводители, тоже сообразили, что лезут в ловушку, и, поскольку имели более быстроходные суда, чем у испанцев, последовали моему примеру, а Жан де Бернанос в море всегда следовал за ними. В скорости они уступали нам, поэтому еще через пару часов мы потеряли из виду и их, и испанцев. Я приказал поменять глас и пойти на юг. Оторвемся до ночи подальше от погони, а утром пойдем к Эспаньоле.

Утром ко мне в каюту пришел квартирмейстер Пьер Бело, бывший католический священник, расстриженный за прелюбодеяние, а потому грамотный, что очень важно для данной должности. Я заметил, что необразованные люди редко становятся прелюбодеями. Образование делает человека озабоченным во всех проявлениях. Пьер Бело все еще выстригал тонзуру, носил черную одежду, похожую на рясу, служил мессы по просьбе экипажа, исповедал умирающих и провожал их в последний путь. Самое забавное, что к его услугам прибегали как католики, так и протестанты. Последние считали, что раз он расстриженный, то почти гугенот. Мне квартирмейстер был ни к чему, но против полусотни отморозков трудно качать права.

— Мы тут подумали, капитан, и приняли решение поискать добычу у испанских берегов, — выдал Пьер Бело.

— А возможность нарваться на испанскую эскадру вас не пугает? — поинтересовался я.

— Чего нам ее бояться?! — искренне удивился он. — Удрали от них в этот раз — удерем и в следующий!

— Мне бы твой оптимизм, — произнес я.

— Так что, капитан, посмотри по карте, где чаще можно встретить добычу, и пойдем туда, — произнес квартирмейстер твердо, давая понять, что в случае отказа моим кораблем будет командовать другой человек.

Я вынужден был согласиться, хотя первым желанием было разрубить бывшего священника на две части по вертикали:

— Хорошо, пойдем поищем добычу.

Мы поджались к материку, пошли вдоль берега на юго-запад. Я собирался спуститься до южного берега Карибского моря и, если не встретим торговое судно, напасть там на какую-нибудь плантацию, забить трюм любым, пусть даже дешевым, грузом, вернуться на Тортугу, где поделить добычу и распустить экипаж. Как назло на следующее утро Жак Буше заметил баркас, который следовал встречным курсом ближе к берегу. Заметив нас, баркас быстро развернулся, но убежать не смог.

Шкипером был сутулый и угрюмый мулат с маслянистыми глазами, одетый в рубаху и короткие штаны из дешевого полотна и с большой соломенной шляпой на голове. Ему помогали три матроса, как ни странно, все белые и одетые богаче. Баркас вез балки и доски из плотного и тяжелого, красного дерева. Казалось, что груза мало, но баркас сидел глубоко.

— Откуда дровишки? — задал я вопрос.

— Это не дровишки, а материал для постройки корабля, — как несмышленыша, просветил меня шкипер.

— Как это я сам не догадался?! — насмешливо воскликнул я. — Так откуда и куда их везешь?

— С лесопилки в Кампече, — ответил мулат.

Надо же! Видимо, этот поход по-любому будет связан с Кампече!

— Если покажешь, где находится лесопилка, отпущу тебя и твоих матросов, — предложил я.

— Точно отпустишь? — уставившись на меня маслянистыми глазами, спросил шкипер.

— Благородному человеку такой вопрос не задают, — сказал я. — Или ты не обучен хорошим манерам?

Судя по всему, отец у него дворянин, а мать подкачала. Обратный вариант здесь встречается редко. Благородные испанские отцы обычно дают бастардам хорошее воспитание и образование, а этому и на баркас подкинул. Англичане, как народ продвинутый, завозят на острова ирландских женщин и скрещивают их с рабами. Дети рождаются работящими, как мамы, и приспособленными к жаркому климату, как папы. Или наоборот. Брак селекционной работы обычно продают соседям. У французов по королевскому указу, изданному тринадцать лет назад (вот что аукнется в будущем на Гаити!), ребенок рабыни — раб. При этом отца штрафуют на две тысячи ливров, а рабыню с ребенком продают другому хозяину, запрещая их выкупать.

— Обучен, — буркнул мулат.

Лесопилка располагалась на неширокой речушке, впадающей в море милях в десяти от места нашей встречи. За время перехода мы перегрузили красное дерево в трюм, а в баркас пересела большая часть экипажа под командованием квартирмейстера и первой отправилась к цели. Я же подождал высокую воду при приливе. Они здесь слабенькие, около метра, но этого хватило, чтобы пройти по речушке пару миль до лесопилки.

Это были две водяные мельницы. Первая приводила в действие одну большую пилу и через систему блоков подтягивала к ней ствол дерева, а вторая крутила сразу две пилы меньшего размера, на которой бревна распиливали на доски. Обе мельницы продолжали работать, хотя никто ничего не пилил. Рядом с большой пилой на земле сидели четырнадцать рабов-негров, две рабыни-негритянки, молодые женщины, и три надсмотрщика-мулата. Видимо, хозяин лесопилки — любвеобильный чувак. По словам шкипера здесь работало больше сотни рабов. Остальные успели убежать в джунгли. Хозяин живет в поселке, что километрах в десяти отсюда, поэтому, кроме рабов, пяти пар волов, двух ослов, рабочего инвентаря, запасов продовольствия и нескольких кубов заготовленных пиломатериалов, больше ничего ценного не нашли. Я приказал рабам грузить добычу на тендер, а потом — их самих на баркас. На судне для такого количества рабов места не было. Придется им попутешествовать с меньшими удобствами.

— Синьор, вы обещали нас отпустить! — услышал я крик шкипера-мулата.

Его, оказывается, вместе с матросами загоняли на баркас.

— Отпустите их! — приказал я.

— Капитан, добычи мало, а за этих англичане дадут тысячи полторы ливров, — сказал мне квартирмейстер, ухмыляясь нагловато.

Видимо, решил, что я и дальше буду с ним соглашаться.

— Я дал им слово, что отпущу, если покажут дорогу сюда, — напомнил я.

— Так это ты дал, а мы не давали, — сообщил Пьер Бело.

Флибустьеры, слышавшие его слова, заулыбались, поглядывая на меня так же нагловато.

— Ты — простолюдин, и твоему слову денье цена, а я — шевалье, и мое слово крепко. И если кто-то с этим не согласен, я буду драться с ними на кутлассах, по очереди. Ты будешь первым, — заявил я и крикнул на тендер слуге: — Кике, принеси мою саблю!

На суше поединки разрешены, и отказаться от вызова — признать себя трусом. Флибустьеры имели возможность наблюдать мои тренировки со шпагой и саблей, поэтому вряд ли у кого-то из них есть сомнения, чем закончится поединок. Так что им надо было или отпускать шкипера и матросов, или умереть по очереди, или убить меня толпой, с чем согласны пока не все флибустьеры.