Корсар (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 16

Бохайский залив без нефтяных вышек показался мне незнакомым. Нет еще и аванпорта Тангу, в котором я стоял неоднократно. Зато есть две крепости Байхо на противоположных берегах реки. В двадцать первом веке та, что на левом, будет в виде развалин, а ту, что на правом, отреставрируют. Сейчас обе крепости примерно одинаковые и невредимые, а в будущем правая станет намного больше. Как здесь принято, крепостные стены и башни из утрамбованной глины с добавлением камней и бревен, сужающиеся кверху. Расстояние между прямоугольными мерлонами широкое, явно не только для арбалетчиков. Лучники среди китайцев редкость. Это оружие варваров-кочевников. В сторону моря между мерлонами выглядывало из каждой крепости по два пушечных ствола калибром фунтов шесть. Слабенько для защиты от морских кораблей. Хотя для расстрела сампанов хватит.

Часа три нас, как будто, не замечал никто из представителей власти. Наверное, ждали, что мы исчезнем, потому что не хотели иметь с нами дело. Зато рыбаки на сампанах проплывали очень близко к бортам, без страха, с любопытством рассматривая диковинное судно. Из чего я сделал вывод, что европейцы если и бывали здесь, то их добрые дела еще не успели постучаться в крепостные стены и стены домов деревень, расположенных на обоих берегах реки выше по течению. Возле каждой крепости у пристани стояло по суденышку, которое я бы назвал баркасом, длиной метров десять и с тупым носом, направленным в сторону моря. Скорее всего, пришли из Пекина. Направилась к нам то, что стояло у правой крепости. Шло на веслах, причем не обычных, а веслах-юло, которые работают по принципу гребного винта. К веретену с одной стороны крепится широкая лопасть из твердого дерева, а с другой — валек. К вальку привязывался трос, крепившийся к кольцу, прибитому к палубе. Трос уравновешивал массу лопасти и ограничивал ход весла. Веретено опиралось на планширь примерно в своем центре тяжести. Гребец не вынимал лопасть из воды, а колебал ее, придавая судну ускорение. Чтобы увеличить скорость, добавляли не весла, а гребцов и повышали частоту колебаний. На корме стоял рулевой, управлял румпельным рулем. Над центром баркаса находился тент, под которым сидел на скамье пассажир, а позади него стоял другой. Корпус суденышка покрашен в темно-коричневый цвет и покрыт лаком, блестит на солнце. Как мне рассказали голландцы, китайцы конопатят суда смесью из извести и пальмового масла, которая через двое суток затвердевает намертво и становится водонепроницаемой. Конопатили и голландцам, но, когда последние попробовали сделать сами, смесь через двое суток рассыпалась.

Баркас был ниже шхуны, поэтому чиновнику пришлось подниматься по штормтрапу. Судя по неловкости движений, делал впервые. Это был мужчина в возрасте лет двадцать пять с круглым маслянистым лицом, на котором над верхней губой были жиденькие усики, а на подбородке — такая же жиденькая бороденка, похожая на эспаньолку. Голова спереди выбрита, а сзади волосы заплетены в косичку. Китайцы, служившие у Батыя, волосы не сбривали. Наверное, эту моду ввели маньчжуры, захватившие Китай полсотни лет назад. На голове маленькая темно-синяя шапка с черным околышком. Поверх белой рубахи из хлопка надет длинный, почти до палубы, темно-синий парчовый халат с разрезами по бокам, узкими рукавами с манжетами и запахнутый на правую сторону и завязанный. До маньчжуров халаты были просторнее и рукава очень широкие. Запахивался халат по-старому, несмотря на то, что варвары, а китайцы считали маньчжуров варварами, запахивали на левую сторону. На груди и на спине вышита какая-то птичка. В голландской лоции написано, что это буфаны — знаки различия, типа погонов. Всего девять рангов. У гражданских это журавль, золотой фазан, павлин, серый гусь, серебряный фазан, цапля, утка, иволга, перепел и мухоловка, а у военных — единорог, лев, тигр, леопард, медведь, пантера, носорог, буйвол и морской конек. Если я не перепутал мухоловку с иволгой, чиновник был девятого, самого низшего ранга. Обут в туфли с кожаными подошвами, острыми и загнутыми вверх носаками, из-за чего напоминали пулены, и красными шелковыми верхами. Следом за ним на борт поднялся второй китаец, одетый беднее и всем своим видом показывающий, что его нет. Скорее всего, это переводчик.

Я встречал их у двери каюты. Это было частью ритуала, так необходимого в Китае. Каждый должен быть тем, кто он есть, и вести себя соответственно. Даже как капитан, я выше этого чиновника по социальной лестнице. Еще я гость и иностранец. Так что чиновник обязан оказывать мне почет и уважение. Что он и сделал — изобразив на лице слащавую улыбку, подошел ко мне, поклонился и поздоровался на северном диалекте китайского языка, который в будущем станет общенациональным. Казалось, чиновник встретил лучшего друга и просто растаял от счастья. Я знал, что и улыбка, и поклоны — это ритуал, выработанный много веков, если не тысячелетий, назад, называемый китайцами «учением предков». Первым делом надо попробовать купить варвара чрезмерным уважением и дружелюбием. Прячь кинжал в улыбке. Если надо, китайцы укусят себя за задницу, ведь главное — добиться своего любой ценой. Не получится с первого раза, сделают второй заход, третий, десятый, меняя тактику, переходя к угрозам и возвращаясь к лести, пока не получат то, что хотят. Такая бесхребетная беспринципность вгоняет рациональных европейцев в тоску, заставляет считать, что китайцы играют не по правилам. И сильно ошибаются, потому что правило есть. Оно называется результат.

Переводчик пресквернейше перевел приветствие на голландский язык.

Я ответил на китайском, правильно произнеся слова и повторив мимику чиновника. Приветствие не изменилось ни с тринадцатого века, ни с двадцать первого, как и мимика. Ее надо знать и изображать правильно, иначе слова потеряют нужный смысл. Впрочем, варвару бы простили неточность.

Если бы я плюнул чиновнику в лицо, он и переводчик удивились бы меньше.

— Приятно встретить среди иноземцев культурного человека! — после продолжительной паузы нашелся чиновник и улыбнулся еще слащавее.

Переводчик уставился на меня, ожидая указания, переводить или нет.

— Приятно встретить среди подданных императора того, кто сразу определяет культурного человека! — сказал я и улыбнулся так же слащаво, после чего жестом пригласил зайти в каюту, и сделал это первым.

Сел за стол так, чтобы свет из иллюминатора падал на гостя, а я оставался в тени. Пусть чувствует себя менее защищенным, слабее. Переводчик встал позади и справа чиновника и сложил руки на животе.

Кике поставил перед нами два серебряных кубка и налил в них красного сладкого вина из пятилитрового серебряного кувшина. Обычно использует другой кувшин, литра на три, но сегодня надо было пустить пыль в глаза гостям. Наверняка они запомнят все детали и потом слепят из них мозаику по имени Богатый Чужестранец.

— За здоровье вашего императора, долгих лет ему жизни и процветания его империи! — подняв свой бокал, провозгласил я тост на китайском языке.

Не уверен, что поступил строго по протоколу, но, уверен, варвару, высказавшему уважение к императору, простят мелкие огрехи.

Чиновник высказался в том же духе, но более продолжительно и витиевато, из-за чего я не понял половину слов, только общий посыл, а переводчик промолчал, переоценив мои возможности.

Мы оба выпили до дна, причем я перевернул бокал, показав, что не осталось ни капли. У китайцев в двадцать первом веке такое не практиковалось. Как сейчас — не знаю, но гость повторил мой жест, выплеснув самую малость на стол. Надеюсь, император не узнает о таком пренебрежении его здоровьем и страной.

— Дальше каждый будет говорить на своем языке, чтобы понятнее изложить мысли, — предложил я на голландском.

При этом смотрел в глаза чиновнику, как бы не замечая переводчика. Тот правильно перевел мои слова, что я и подтвердил кивком, а чиновник кивнул в ответ, соглашаясь с предложением. В дальнейшем я говорил на голландском, и переводчик переводил, изредка уточняя значение какого-нибудь слова, а чиновник говорил на китайском, и я изредка переспрашивал у переводчика непонятные моменты.