Рейдер (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 22

В Панаме я выгрузил пассажиров и набрал других до Сан-Франциско. Мне хотелось сказать им, что зря едут, что будет умнее вернуться домой, а потом вспоминал истории магического обогащения отдельных баловней судьбы, каковые, вполне возможно, найдутся и среди этих людей с горящими глазами и неуемной энергией, и подумал, повезет им или нет — не знаю, но меня они уж точно сделают богаче, поэтому произносил радушно: «Добро пожаловать на борт моего клипера! Золотые прииски Калифорнии ждут вас!».

Тысяча восемьсот пятьдесят четвертый год я встретил на пути в Китай. На линии Сан-Франциско-Панама самый крупный американский судовладелец Корнелиус Вандербильт устроил ценовую войну. Теперь можно было добраться на его пароходах из одного порта в другой всего за десять долларов третьим классом, пятнадцать — вторым и двадцать пять — первым. Пароходы у него были вместительные и быстрые. Они, конечно, не могли разогнаться до двадцати узлов, как клипер, но зато почти не зависели от направления ветра. Я решил не тягаться с ним, а смотаться в Китай и набить трюм рисом, благо деньги на шестьсот пятьдесят тонн у меня теперь были, а твиндек — пассажирами, благо китайцы все еще рвались в Калифорнию. В будущем Чайна-Таун в Сан-Франциско будет самым большим в США, даже больше нью-йоркского. Он уже довольно внушителен. Что интересно, когда гулял между домами, построенными в китайской традиции, у меня постоянно возникало впечатление, что эти строения я видел в двадцать первом веке и, может быть, на этих же самых местах. Впрочем, последнее маловероятно, потому что территория, которую сейчас занимает Сан-Франциско, в будущем станет самым центром города, где жилье будет не по карману большей части обитателей Чайна-Тауна.

Конкретного китайского порта назначения у меня не было. Куда океанские ветры приведут, там и нагружусь. Теперь многие китайские порты открыты, благодаря англичанам, которые создали доходный бизнес, возя китайцам на продажу индийский опиум и вывозя чай, хлопок, шелк и прочие богатства страны. Впрочем, опиум они возили и в свою страну, иначе бы шерлокхолмсам нечем было заниматься в промежутках между расследованиями более тяжких преступлений, чем наркодиллерство. Китайские правители пытались отбиться от такого счастья, стремительно выкашивавшего население страны, но английские пушки убедили их, что Британия во все времена несет другим странам только расцвет и благоденствие. Еще я знал, что в Китае по-прежнему правят маньчжуры и что подданные других национальностей в центральных и южным провинциях взбунтовались. Обеим воюющим сторонам наверняка потребуются оружие и боеприпасы. Осталось только найти покупателей и договориться, что именно надо и по какой цене готовы покупать. Гонять судно в балласте на такие большие расстояния невыгодно.

Ветра судьбы привели мой клипер к устью реки Янцзы. Берег показался мне незнакомым, но мутную, желтоватую воду, вклинивающуюся на несколько километров в Восточно-Китайское море, трудно было не узнать. Шанхай я тоже не был похож на тот, котором я бывал в семнадцатом и двадцать первом веках. Он стал больше с тех пор, как я последний раз был в этих краях, и еще сильно отстает от того, каким станет лет через сто пятьдесят. Пока что город помешается на западном берегу реки Хуанпу и носит название Наньши (Южный город). Моя китайская подруга из двадцать первого века будет жить в Шанхае в районе Хуанпу, часть которого до двухтысячного года носила название Наньши. Наверное, это один и тот же район, просто сейчас окружен крепостными стенами, которые не дотянут до светлого будущего, и потому кажется непохожим. Севернее его находится международное поселение, разделенное на английскую, американскую, которая, скорее, малая часть первой, и французскую концессии, называемое китайцы Бэйши (Северным городом). Раньше там было запрещено селиться китайцам, но после того, как провинцию захватили восставшие, имперские законы перестали действовать, и многие богатые китайцы, в основном чиновники, спрятались в концессиях от взбунтовавшей черни, из-за чего цены на землю и дома внутри Бэйши выросли в несколько раз. Наньши захватила триада «Общество малых мечей», которая из-за несовпадения взглядов на чужую частную собственность отделилась от восставших, называющих себя тайпинами. Последние считали, что вся собственность принадлежит народу и должна делиться поровну между всеми, а первые — что все принадлежит им и только между ними и должно делиться, согласно положению каждого. В будущем триадами будут называть любые китайские бандитские группировки. Наверное, эта традиция пойдет из нынешнего времени, если не существует уже тысячелетиями, как и очень любое прибыльное дело в Китае.

Эти сведения мне сообщил приплывший на сампане посланник от «Общества малых мечей», бывший чиновник Ду Гоудань, которого оставили в живых потому, что говорил на иностранных языках и помогал решать вопросы с иностранцами. Кстати, имя Гоудань значит Собачье Яйцо. У китайцев существует поверье, что если дать ребенку некрасивое имя, то злые духи решат, что он не нужен родителям, поэтому и не тронут его. Логика, конечно, извращенная, но в данном случае, с живыми злыми духами, сработала. Посредничал он в переговорах с англоязычными, в первую очередь с британцами, которые пока не определились, какой из сторон помогать. Британии нужно было ослабление центральной власти, но тайпины запретили употребление наркотиков, алкоголя и табака, чем подорвали выгодную торговлю. Уверен, что британцы, как обычно, будут поддерживать слабого, чтобы потом добить обессиленного победителя. С триадой у иностранцев сложились хорошие отношения, потому что бандиты и в этом вопросе не поддерживали тайпинов и тоже хотели стать еще богаче.

Ду Гоудань был упитан, согласно своему бывшему седьмому рангу. Буфан иволга все еще был на его халате. Тайпины отменили ранги, но триаде было плевать, какого цвета кошка, лишь бы ловила мышей. Круглое лицо с жиденькой бородкой, похожей на недощипанную, плоскую, малярную кисть, излучало радость видеть представителя белой расы, может быть, даже искреннюю. Подозреваю, что европейцы сейчас ближе ему, чем соплеменники-бунтовщики. Говорил он на хорошем английском. Мой китайский наверняка был хуже, хотя тоже произвел впечатление. Здесь говорят на южном диалекте, который в будущем назовут шанхайским. Именно с этого диалекта я и начал изучение китайского языка в двадцать первом веке.

— Какие дела привели культурного иностранца в наш город? — спросил меня Ду Гоудань, попробовав посредственного калифорнийского вина, которым я угостил, и громко поплямкав губами, изображая предел восхищения напитком.

— Во-первых, хочу наполнить трюм рисом. Во-вторых, набрать в каюты и твиндек пассажиров до Сан-Франциско. В-третьих, узнать, какие грузы из Америки нужны в Шанхае или Нанкине, чтобы не приходить сюда в балласте, — ответил я.

Нанкин расположен километрах в двухстах пятидесяти выше по течению Янцзы и является сейчас столицей тайпинов, а когда-то был столицей империй Цзинь и Минь. В будущем Шанхай затмит его.

— Я поговорю с местными купцами, — сказал бывший чиновник.

— С купцами я сам договорюсь. Тем более, что мне надо сперва найти пассажиров, чтобы заплатили за перевоз, а потом на эти деньги купить рис, — сообщил я. — От тебя мне нужно, чтобы поговорил с теми, кто контролирует Шанхай. Наверняка им нужно оружие, боеприпасы или что-нибудь еще. Я готов привезти это и обменять на рис, ткани, фарфор или серебро и золото.

— Они назначат день, ты приплывешь и поговоришь с ними, — пообещал он.

Только мне и не хватало соваться в логово к бандюганам!

— Нет, пусть они приплывут на клипер, здесь и поговорим, — потребовал я и уточнил шутливо: — Но не все вместе!

Улыбнувшись понимающе, бывший чиновник заверил:

— Я передам им твои слова, — и поинтересовался: — Сколько стоит проезд на твоем корабле до Сан-Франциско?

— Капитаны других кораблей сказали мне, что место в каюте стоит триста долларов, в твиндеке — двести, на палубе — сто двадцать, — ответил я.