Шумерский лугаль (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 50

У меня было несколько вариантов разгрома войска Ааннепадды: от самого простого — расстрелять из луков в чистом поле, как марийцы, или из засады, до иезуитского — загнать в заросли тростника на заболоченном участке и продержать там ночь, чтобы досыта накормили комаров, а потом у выживших отобрать оружие и доспехи и отправить домой, чтобы поделились позором с родственниками. Удерживала благодарность к жителям этого города. Все-таки я был их лугалем, сражался вместе с ними. Поэтому я выбрал наименее кровавый вариант.

Дел был пасмурный, но теплый. В эти края иногда осенью южный ветер приносит тучи, беременные дождем, правда, жиденьким. Сегодняшние никак не могли разродиться, а дождь не помешал бы. Второй урожай зерновых уже собрали, но кое-где на полях еще росли овощи, которые нечем было поливать. Мое войско было выстроено на одном конце длинного поля, покрытого высокой ячменной стерней, Ааннепадды — на другом. Наша встреча оказалась для него неприятным сюрпризом. Судя по тому, что урская армия была меньше нашей, как минимум, на четверть, сражаться Ааннепадда не собирался. Я послал к нему гонца с предложением поединка, причем в таких выражениях, чтобы стыдно было отказаться.

— Он согласен сражаться один на один на колесницах, — вернулся с ответом гонец.

Наверное, Ааннепадде рассказали, какая судьба постигла лучшего воина эламитов, или помнил, что я не очень хорошо метаю дротики.

— На колесницах, так на колесницах, — согласился я, — но любым оружием, если он не трусит.

Ааннепадде оставалось только принять мое предложение.

Когда мой гонец вернулся и подтвердил его согласие, я не спеша погнал свою колесницу к центру поля. Колеса приминали стерню, кочек почти не было, трясло не сильно. До центра поля добрался первым, поэтому остановился, якобы дожидаясь соперника. На самом деле мне надо было, чтобы колесница не тряслась. Я решил не выпендриваться, использовать лук. В последние дни стрелял из него часто, полностью восстановив навыки.

В колесницу Ааннепадды были впряжены четыре осла. Не знаю, чем они привлекли его. Наверное, длинными ушами, как признаком большого ума. Умный осел — это звучит оригинально, а новый энси и лугаль Ура прямо разрывался от желания быть оригиналом. Впрочем, у шумеров одно из любимых словечек — «галам-хуру», что переводится, как умный дурак. Ааннепадда, как никто другой, был олицетворением именно этого понятия, такого неоригинального. Иначе бы не напал на своего потенциального союзника.

Когда нас разделяло метров семьдесят, я выпустил первую стрелу. Целил на уровне живота, чтобы труднее было уклониться. Ааннепадда левой рукой держал небольшой легкий круглый щит из воловьей кожи, натянутой на каркас из прутьев, и вожжи, а в правой — дротик. Заметил стрелу поздно, уклониться не сумел, закрылся щитом. Только не учел, что стрела, выпущенная из моего лука, запросто пробивает не только такой щит, но и кожаный доспех. Остановить ее могла лишь бронзовая пластина, что, как я понял, и случилось, иначе бы щит пригвоздило к телу. Ааннепадде повезло защититься и от второй стрелы, зато третья вошла между бронзовыми пластинами в тело. К тому времени он был уже метрах в пятидесяти от меня. Четвертой я целил в горло. Ааннепадда наклонил голову, чтобы, наверное, полюбоваться предыдущей, и поймал последнюю головой. Она вошла в левую щеку на уровне нижнего края носа и в сантиметре от него. Мой шурин упал грудью на передний борт колесницы, а потом завалился на дно ее. Мулы продолжали бежать, замедляя ход. Остановились напротив моих диких лошадей и дружно, словно по команде, продемонстрировали им свои длинные, под стать ушам, достоинства. Мои жеребцы не ответили. Наверное, нечем было хвастаться.

Когда я подошел к колеснице Ааннепадды, он еще был жив. Пустые глаза казались чужими на залитом кровью лице. Смотрели они в серое небо, затянутое тучами. Наверное, в солнечный день было бы обидно умирать, а в пасмурный — самое то. Я привязал вожжи его колесницы к своей сзади и поехал к радостно орущей фаланге лагашцев.

— Поезжай к Мескиагнунне и скажи, что я жду его и старших командиров у себя, — приказал я гонцу и уточнил: — Без оружия.

Они приехали минут через двадцать. Не только без оружия, но и без доспехов. По правилам шумерской дипломатии это обозначало, что они сошли с тропы войны, поэтому убивать или брать в плен их нельзя. Я предложил теперь уже единственному шурину сесть напротив меня, угостил финиковым вином. Он вроде бы не питал к старшему брату сильных положительных эмоций, однако к умершим часто относятся лучше, чем к живым.

— Это он напал на меня, — произнес я, отпив сладковатой жидкости из бронзового кубка, на бортах которого были барельефы в виде прыгающих гепардов.

— Я знаю, — тихо произнес Мескиагнунна.

— Надеюсь, ты трезво оценил поступки своего брата и сделал правильные выводы, — предположил я.

— Да, — подтвердил он.

— С сегодняшнего дня ты будешь энси Ура, а я — лугалем. Ур переходит под мое покровительство. За это будете каждый год доставлять в Гуабу тридцать шесть гур (немного более ста тонн) ячменя, — решил я.

Возле Гуабы мало полей, пригодных для злаковых, в основном там выращивали неприхотливые финиковые пальмы и делали прекрасное вино, которое вместе с вяленой и соленой рыбой обменивали на зерно. Город был связан каналом с Ниной, Уруа и Лагашем. Теперь будет снабжаться еще и по морю из Ура. У меня были планы на морской порт Гуаба, а поставки зерна помогут его развитию.

— Пусть так и будет, — согласился Мескиагнунна, залпом осушив свой бокал вина.

Сопровождавшие его старшие командиры заулыбались. Видимо, ожидали более суровое наказание.

— Если кто-то начнет подговаривать тебя напасть на меня, — я специально не стал называть имя Гильгамеш, — учти, что, даже если победите меня, ты станешь следующей его жертвой. А мне Ур не нужен, и воевать с родственниками у моего народа не принято. Ты ведь брат моей жены — не забыл это?

— Нет, — ответил Мескиагнунна.

— Постарайся и в будущем помнить это и то, что мое покровительство защитит вас от нападений, — сказал я.

— Я советовал брату заключить с тобой союз, — признался он. — Ааннепадда не послушал меня. Он никогда меня не слушал.

— И зря! — искренне произнес я.

После чего мы попировали в широком кругу, вместе моими старшими командирами. Армии переночевали каждая на своей половине поля, а поутру разошлись в противоположные стороны к всеобщему удовольствию.

51

Перед зимним солнцестоянием в Лагаш приехал из Ниппура на крытой повозке, запряженной ослами, Энкиманси, верховный жрец храма богини Нанше. У шумеров в самые короткие дни года проводятся ритуалы, грубо говоря, призывающие богов пожалеть своих слуг, не уменьшать день дальше, дать пожить еще год. В том, что верховный жрец ниппурского храма богини Нанше прибыл поучаствовать в ритуалах в городе, находящемся под защитой этой богини, не было ничего удивительного. Типичным такой визит тоже не назовешь. Я догадался, что прислали Энкиманси ко мне, чтобы неофициально обсудить важные вопросы. Провели переговоры утром после завтрака в моем кабинете, в котором была привычная для меня мебель — деревянные стол, стулья, шкаф и сундук. В последнем хранился золотой запас и драгоценные камни. Я теперь самый богатый человек в Лагаше. По крайней мере, так думает моя жена, когда требует новые украшения.

— Месаннепадда погиб. Теперь место правителя Калама стало свободным. Жрецы спрашивали богов, кто станет нашим защитником, но до сих пор не получили от них ответ, — глядя мне в глаза своими черными и глубоко посажанными, начал верховный жрец после обмена любезностями.

Я понял, что это место предлагают мне. Только вот, зачем оно мне?! Правило маятника гласит: чем выше находишься, тем короче амплитуда движения. Находясь на самом низу, носишься слишком много, на самом верху — слишком мало, а посередине — самое то. Сейчас я независимый правитель, решивший проблемы с соседями. Скучать, конечно, не дадут, но и напрягаться с утра до вечера, грызясь на ковре и под ним, тоже не надо.