Шумерский лугаль (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 7

Вот я и решил дождаться купцов из Ура и наведаться туда. Говорят, что город этот очень большой, даже больше, чем Тиднум. Не знаю, сколько будет стоить переезд в Ур сейчас, но думаю, что дешевле, чем мне предлагали в двадцать первом веке. У меня еще много монет. Халафы и их соседи, ближние и дальние, еще не достигли такого высокого уровня чеканки, поэтому делают из американских медно-никелевых центов украшения — приваривают ушко и цепляют за него к головному убору или повязке, чтобы монета лежала на лбу. Первая монета оказалась у местного богача, занимавшегося ловлей жемчуга, который выкупил ее у пастухов, вторую носит жрец Ассис, прицепив к своей фетровой шапочке, и еще две — Лувава и Бунене, которых я отблагодарил за гостеприимство. И это я еще не показывал никому серебряные и золотые монеты!

К тому же, есть много желающих приобрести мою одежду. В первые дни всё женское население поселка и часть мужского побывали в доме Апахнана, когда меня там не было, чтобы посмотреть и потрогать мои китель и штаны. Было жарко, и я ходил в трусах и рубашке. Такой хорошо изготовленной шерстяной ткани они раньше не видели, а шелковые вещи и вовсе были в диковинку. Большей диковинкой будет только, если в двадцать первом веке археологи найдут в отложениях черт знает какого века до нашей эры недотлевшие остатки этих тканей и рядом американские монеты времен Гражданской войны!

Под утро был плотный туман, и сейчас на листьях деревьев досыхают капли росы. Впечатление такое, будто ночью прошел дождь. Воздух насыщен влагой, из-за чего сильно потеешь. Кажется, что находишься в тропическом лесу. Вот только растительность здесь пожиже и много мест, свободных от деревьев и даже кустов. Поляны эти заросли высокой травой, часть которой успела пожелтеть, хотя самый жаркий сезон еще не наступил. Если я оказался в новой эпохе, как обычно, в начале апреля, то сейчас середина мая.

Я не знаю, как называется животное, на которое сейчас охочусь. Халафы считают его родственником осла, но больше похоже на тарпана, хотя масть гнедая, а не мышиная. Наверное, местная разновидность дикой лошади. Ее, как и осла, приручив, используют, в роли вьючного животного и запрягают в легкие повозки. Дикая лошадь крупнее местных ослов, но меньше тарпанов. Я бы сказал, что она размером с тех крупных ослов, что я встречал в Испании и на юге Франции в Средние века. У нее белые брюхо, нижняя часть шеи и передняя часть морды. На спине по хребту черная полоса, которая как бы продолжение черной гривы. Есть еще черные горизонтальные полоски на голенях. Уши короче ослиных, но длиннее лошадиных. Пасутся табуном. Этот состоял из самца, восьми самок и шести детенышей. Вели себя пугливо, постоянно вскидывали головы и прислушивались и принюхивались. Я подкрадываюсь к ним против ветра, поэтому пока не учуяли.

Самец наклоняется к растущим пучком стеблям с семенами, щиплет их. Наверное, в ушах у него стоит приятный хруст вкусной пищи. Шлепок тетивы по кожаному наручу он пропускает, настораживается только от дерганья самок. Стрела вонзается в его правый бок за передней ногой в тот момент, когда собирается рвануть вперед. С расстояния метров сто двадцать стрела легко входит в его тело, снаружи остается только самая малость древка с оперением. Самец подпрыгивает на месте, а потом взбрыкивает, словно нападают на него сзади. Вторая стрела догоняет его, когда бросается вверх по склону вслед за ломанувшимся туда табуном. Она попадает ближе к задней правой ноге, из-за чего животное заваливается влево, но все-таки удерживается на подогнувшихся ногах и пытается подняться, правда, безуспешно. Когда к самцу подбегает Бнон, тот уже лежит на брюхе, тяжело дыша и надувая у рта красные пузыри. Ловкий удар бронзового ножа прекращает мучения животного. Из раны ручьем льется алая кровь, заполняя расщелины и выемки в камне, на котором лежат голова и шея самца.

Бнон вытаскивает из туши стрелы. Одна сломана, но это уже не расстраивает меня. Я объяснил местному столяру, как делать каленые стрелы, и он изготовил четыре десятка их. Теперь у меня два полных колчана по тридцать штук в каждом. Наконечники, правда, костяные, так ведь и металлических доспехов пока что нет. Как мне рассказал Апахнан, в основном доспехи из кожи, на которую богатые воины нашивают бляхи из бронзы, у кого на сколько хватает денег, а очень богатые поддевают под такой еще и льняной многослойный, который лучше сопротивляется стрелам. Я вспомнил, что у византийцев встречались льняные доспехи, двенадцатислойные, которые замачивали в соленой воде и вине, и после высыхания они становились твердыми и непробиваемыми для стрел, но не для меча. Расплачивался я с лухтатским столяром мясом убитых животных. Часть мяса и этого самца отдам столяру, чтобы сделал еще три десятка стрел, а часть шкуры пойдет на колчан для них. Кожу для колчана изготовит кожевенник и получит за работу остальную часть шкуры, а сошьют его Лувава и Бунене. Остальную часть туши я отдаю им, и женщины распорядятся ею по своему усмотрению, обменивая на нужные продукты и вещи. Так что семья от гостя не в накладе. Впрочем, и обо мне не забывают, изготовив и приобретя для меня выбеленную шерстяную и белую льняную рубахи без рукавов, шерстяную набедренную повязку темно-красного цвета и сандалии из дубленой кожи на двойной подошве. В сандалиях ремень пропускался между большим пальцем и всеми остальными, а потом обвязывался вокруг щиколотки. В итоге во время ходьбы подошва не плотно прилегала к ноге, из-за чего там время от времени оказывались мелкие камешки, которые мне приходилось вытряхивать, останавливаясь. Аборигены умудрялись делать это на ходу. Набедренную повязку я пока не ношу, а вот рубаху уже примерял. В жару в ней так же приятно, как и в шелковой.

Бнон и еще один городской стражник подвешивают тушу, связав ей ноги, на толстую жердь, несут в сторону Лухтата. Я иду налегке. Такому меткому стрелку из такого тугого лука напрягаться не положено. Кстати, ни один из местных лучников так и не сумел натянуть мой лук, так сказать, до уха. И вряд ли сумеют, потому что зажимают тетиву и стрелу указательным и средним пальцами, изредка еще и безымянным, не пользуются зекероном и локоть держат вниз. Луки у них простые, изготовленные из тиса. Отбирают нужное дерево и вырезают лук длиной сто двадцать-сто пятьдесят сантиметров так, чтобы снаружи был твердый слой, а внутри — мягкий. Если такой лук постоянно носить в рабочем состоянии, с натянутой тетивой, то быстро теряет упругость. Тетиву свивают из навощенных льняных нитей. Убойная дальность стрельбы из такого лука метров пятьдесят-семьдесят. Я показал им монгольский способ стрельбы, когда тетиву натягиваешь большим пальцем, объяснил, что локоть должен быть направлен вверх и после выстрела уходить за голову, и продемонстрировал свой зекерон из нефрита — кольцо неправильной формы, надеваемое на большой палец, чтобы не резала тетива. С внутренней стороны пальца это кольцо шире, в виде лепестка, защищает почти весь его, включая подушечку. Халафы внимательно осмотрели, покивали, но продолжили стрелять по-своему. Лучника надо учить с детства, а взрослого халафа могила исправит. Тем более, что для их луков такое сильное натяжение и не требовалось. Точнее, разница была невелика. Делать длинные и тугие луки, валлийские, халафы тоже не захотели. Поскольку я был уверен, что воевать вместе с ними мне не придется, то и убеждать не стал.

Я стоял на берегу возле устья реки, общался с рыбаками, вернувшимися с уловом с Красного моря, в которое на западе уже собиралось занырнуть солнце. Они вытаскивают свои лодки на речной берег, потому что морской — это риф, затопляемый при приливе. Лодки небольшие, изготовленные из стволов толстых деревьев. Спереди и сзади делали острые носы, чтобы можно было плыть в обе стороны. Верхние процентов сорок бревна срезали. Из оставшегося выбирали середку топориками и долотами, оставляя переборки, на которые приколачивали сиденья нагелями их твердого дерева, наращивали борта одной-двумя парами досок встык, приделывали снизу киль. Конопатили овечьей шерстью плохого качества и покрывали снаружи весь корпус толстым слоем битума, который называли эсир и привозили откуда-то с востока, скорее всего, с территории будущего Омана. Битум здесь пользуется большим спросом. Его добавляют в строительные растворы, покрывают им деревянные конструкции, чтобы не гнили, и шкуры и ткани, чтобы получить что-то типа брезента, приклеивают им наконечники копий и стрел… Весла крепятся к лодкам с помощью ременных уключин. Одно служит рулем. У некоторых лодок есть мачта с одним парусом, прямым, изготовленным из шкур, сравнительно тяжелым. Наверное, поэтому мачты низкие и паруса небольшие. Рыбу ловят сетями, изготовленными из льняных нитей, причем большинство рыбаков не ставит их, а набрасывает. Заметив косяк рыб, умело швыряют собранную в пучок мелкоячеистую сеть, которая в полете разворачивается, падет на воду над рыбами. Грузики быстро тянут ее ко дну, накрывая косяк. Рыбак выбирает веревку, пропущенную по краю сети, преобразуя ее в кошель, в котором собирается попавшаяся рыба, и вытаскивает ее в лодку. Такой способ в будущем называли отцеживающим, в отличие от объячеивающего, когда сеть ставят и рыба застревает в ячейках. Первым ловят в основном мелкую рыбу, плавающую у поверхности, и требуется умение ловко набрасывать сеть. Для второго особых навыков не надо, рыба попадается крупная, по размеру ячейки, но приходится подолгу выбирать застрявшую, что особенно неприятно, когда имеет много плавников и игл, и потом распутывать сеть.