Ад (СИ) - Дмитриевич Богай Олег - Страница 10

Одна за одной. Тысячи. Десятки тысяч.

— Для всего остального мира ад — нечто ужасное. Они приняли за данность рассказы нынешних божков о том, что Первобоги создали это место для наказания повинных. Почему никому не очевидно, что это ложь?.. Зачем создавать мир, которые претит собственным ценностям? Эх… Впрочем, я ничего не могу изменить. И ты уже не сможешь. Будь ты на поверхности, то… — В бесконечно усталом голосе стража на какие-то жалкие доли секунды проявились нотки заинтересованности, но тут же затихли.

— Ищи, — продолжал он, — чего стоишь? Одна из них — твоя. без нее тебе не выбраться с третьего круга. Первобоги говорили, что душа — самое главное в разумных. Именно она порой заставляет нас совершать поступки не в угоду себе, не так как велит разум. Они говорили, что она толкает нас на подвиги, что душа — самое ценное, что можно найти в гноме, орке, человеке, демоне…

Я не решался вставлять свое слово. Руками осторожно разгребая пространство продвигался поближе к душами. Мне хотелось рассмотреть их поближе, если придется искать…

— Молчишь? Правильно. Как выберешь, просто позови меня. Думаю ты понимаешь, что выбор серьезный — ошибешься дальше путь заказан.

Я остался один. Ну, если не считать тысячи тех «глаз», что не перестают пялиться на меня.

Ну что ж, посмотрим. Первая душа никак не отреагировала но мое приближение, вторая впрочем тоже. И третья. Я осторожно рассматривал каждую, пытаясь найти какие-нибудь отличия, но все тщетно. Они различались, это было очевидно сразу, но где и как понять невозможно. Как будто бы смотришь на две одинаковые картинки, но при этом с совершенно разных углов.

Я подошел вплотную к одному из головастиков. Он ели качнулся. Я на тот момент проверил уже около двадцати и все они не проявлили себя совсем никак. Я протянул руку поближе, желая как ребенок «потрогать» его.

Душа резко увеличилась в размерах, растолкав остальных своих сородичей я было попытался отодвинуться назад, но у меня не вышло: белый свет, который рекой полился из души и залил собой все засосал меня внутрь так быстро, что я даже опомниться не успел.

Внимание! Вы попали в неизвестную душу, будьте осторожны!

«Ага, спасибо за своевременное предупреждение, Альфа! — Я мысленно вздохнул. — Окей, больше их не трогаем. Все понятно.» — С небольшим раздражением подумал я, осматривая место.

Я оказался в темной пещере, в которой не было никаких источников света, но тем не менее, если очень сильно напрячь зрения можно было увидеть ее очертания. Сталактиты и стагниты кругом. Сырость ощущается легкими.

— Ну это точно не моя душа, можно выходить, я считаю. — Произнес я, в надежде услышать какой-нибудь ответ, но его не последовало. Я так и остался стоять окруженный камнями.

«Делать нечего. Очевидно нужно идти. Выбора у меня даже нет: одна дорога — вверх.» — Подумал я.

Долго подниматься по скользкому дну пещеры, поросшему мхом и лишайником, не пришлось. Несколько раз поскользнувшись, мои ноги все же привели меня в небольшую комнатку, которой заканчивалась пещера. Здесь смердело кровью и испражнениями.

— Что, опять пришел? — Человек, прибитый к стене пещеры смотрел на меня безумными глазами. Он был необычайно худ — как будто на скелет натянули кожу — проглядывались, волосы его взъерошены, все тело покрыто шрамами. Некоторые раны были достаточно глубоки, чтобы из под кожи проглядывались белые ткани костей. Голова пленника была наклонена набок. Кажется у него не было сил приподнять ее.

— Ты всегда приходишь. И ничего не говорите, смотрите. Ну ничего я еще выберусь отсюда, покажу всем… — Голос заключенного то булькал, то хрипел, то он прерывался на едва слышный шепот. — Чувствуешь? Мы чувствуем — цветы. Они дышат. Вы все такие мертвые. Каждый из вас. Я уже это говорил, а ты этого не помнишь. Цветы — вот они. Этот разговор состоялся миллионы раз. Но ты не помнишь. Каждый из вас никак не может запомнить, что здесь пахнет прекрасными розово-красными цветами.

Прибитый каменными кольями заключенный дернулся.

— Что, опять пришел? Ты всегда приходишь. И ничего не говорите, смотрите. Ну ничего я еще выберусь отсюда, покажу всем… — Чувствуешь? Мы чувствуем — цветы. Они дышат. Вы все такие мертвые. Каждый из вас. Я уже это говорил, а ты этого не помнишь. Цветы — вот они. Этот разговор состоялся миллионы раз. Но ты не помнишь. Каждый из вас никак не может запомнить, что здесь пахнет прекрасными розово-красными цветами.

Тварь дернулась.

— Что, опять пришел? Вы всегда приходите и молчите. Говорить что ли не умеете? У вас, наверное рот зашит. Чувствуешь запах? Чувствуешь. Цветы. Они дышат. Вы все такие мертвые. Каждый из вас. Я уже это говорил, а ты этого не помнишь. Цветы — вот они. Этот разговор состоялся миллионы раз. Но ты не помнишь. Каждый из вас никак не может запомнить, что здесь пахнет прекрасными розово-красными цветами.

…

Меня как будто бы захватил поток воспоминаний. Десятки и сотни разговоров, десятки и сотни пещер в которых я поднимаюсь вверх и говорю с «этим». И каждый раз одно и тоже. Интонации, смысл почти ничего не меняется.

— Прекрати, — прошептал я падая на колени и хватаясь руками за голову, которая разбухала от тысячи голосов внутри.

— Так уж устроен этот мир — тот кто не чувствует запах цветов никогда их не почувствует. Это все там, наверху решают. Сбои, видимо среди цветов тоже случаются. — На секунду мне показалось, что в словах незнакомца есть смысл, но я попытался отделаться от этого короткого помутнения.

Заключенный дернулся, как раньше, но на этот раз не запустил шарманку заново, а просто исчез, оставив меня в недоумении.

— Так уж устроен этот мир — тот кто не чувствует запах цветов никогда их не почувствует. Это все решается не нами. Сбои, видимо среди … неважно…. случаются ошибки. — Более приятный, но немного картавый голос разнесся эхом по пещере.

Картинка дернулась, а затем рассыпалась на множество пикселей. За несколько секунд куча маленьких точек сформировалась в нечто совершенно другое: джунгли. Приятные запахи: сырость осталась, но здесь она совершенно другая, она помогает дышать, а не забивается в легкие, как пещерная; запах листвы, земли, цветов и травы. Цвета сменились с безнадежного, темного серого на живые зеленый, синий, красный. Мрак пещеры превратился в яркое солнце; а умирающий узник в мужчину, одетого в элегантный костюм.

— Так уж устроен этот мир — тот кто не может открыть глаза — никогда не увидит запах цветов, тот кто не готов отпрянуть ото сна не узнает жизни. Тот кто не перейдет с белого на черный никогда не узнает как это на той стороне.

Я смотрел на этого человека, вглядывался в его глаза, видел в них отражение мира, казалось бы прекрасного, вслушивался в слова, вроде бы верные и красивые, но что-то не давало мне покоя. Что-то выпирала наружу, что-то казалось мне неправильным. Какой-то изъян.

— Так уж устроен этот мир — тот кто не может открыть глаза — никогда не увидит запах цветов, тот кто не готов отпрянуть ото сна не узнает жизни. Тот кто не перейдет с белого на черный никогда не узнает как это на той стороне.

— Так уж устроен этот мир — тот кто не может открыть глаза — никогда не увидит запах цветов, тот кто не готов отпрянуть ото сна не узнает жизни. Тот кто не перейдет с белого на черный никогда не узнает как это на той стороне.

Я вновь тысячи раз прожил один и тот же разговор. И каждый раз, в каждом из миров, мне что-то казалось неправильным. Какая-то маленькая деталь, скрытая от глаз всегда портила картину.

— Здесь что-то не так. Это все неправильно! Так не должно быть. — Тысячи моих голосов в каждом из миров произнесли одну и туже фразу. Я буквально существовал в тысячах мирах, почти ничем друг от друга не отличающихся.

— Уверен? А как должно быть? Как правильно? Мужские соски — правильные? — Пафосным голосом произнес мужчина. Глаза его блеснули.