Ты мой закат, ты мой рассвет (СИ) - Субботина Айя - Страница 15

— Ты говоришь так. потому что никто не делает тебе творожные кексы, - пытаюсь сгладить тяжелый фон нашего вроде как бытового разговора.

— Конечно, - соглашается она с не очень искренним смешком. - Все дело только в

кексах.

Мы еще пять минут говорим о какой-то ерунде, хоть разговор то и дело скатывается к бабушкиному Дню рождения: меню, родственники, тетя Валя с ее очень длинным носом, Света, дочка дяди Юры и две пары ее неуправляемых близнецов.

Я люблю наши домашние праздники даже несмотря на то, что всегда была на них белой вороной.

Но я уже совсем не уверена, что готова пожертвовать одной - своей маленькой семьей - ради того, чтобы поддерживать традиции другой.

Мой самолет приземляется в Пулково в половине второго ночи.

Перелет совсем короткий - час и пара минут, но именно в этот раз меня безбожно трясет каждую минуту. И дело не в том. что пару раз нас нехило тряхнуло в воздухе, и даже не в том, что я в принципе не люблю и побаиваюсь летать, тем более -одна.

Получатся, что мне больше некуда отступать.

На календаре - двадцать пятое декабря. До Нового года остались считанные дни -и мне придется поговорить с Антоном... обо всем.

Всю последнюю неделю он днюет и ночует на работе.

Мы обмениваемся максимум парой сообщений в день и это в основном что-то абсолютно стандартное, почти официальное и такое же обезличенное, как я могла бы написать любому своему другу. «Доброе утро, надеюсь, у тебя все хорошо, хорошего дня, сладких снов...» Я сажусь в такси, достаю телефон и просматриваю историю переписки. Две недели назад мы могли за день написать друг другу больше, чем я «набивала» в свою книгу в пик творческого угара. Но за последние пять дней нас словно откатило назад в каменный век.

Я знаю, что это просто жизнь и в ней не всегда есть место острым чувствам и постоянному надрыву. Да так и не должно быть, тем более у нас, потому что «мы» получились на взаимном желании покоя, уюта и комфорта.

Но мне плохо, когда вот так.

Тяжело объяснить словами состояние медленной спячки.

Как будто долго-долго сидишь в темноте, а потом распахиваешь настежь окна, сдергиваешь занавески и радостно захлебываешься солнечным светом. Дышишь новой жизнью, словно пьяная, и все время мало.

А потом что-то происходит. Не понимаешь, что и почему, но окна закрываются, зашториваются - и ты снова в анабиозе. В тишине и пустоте. Одна.

О том, когда приезжаю, я сказала Антону еще пару дней назад.

Он ответил, что ждет меня.

Я набралась смелости попросить забрать меня из аэропорта, потому что даже после двух месяцев добровольного одиночества и попыток освоить самоконтроль, мне страшно возвращаться в пустую квартиру. Как будто там меня поджидают все те проблемы, с которыми отчаянно сражалась много тысяч часов.

Он сказал, что очень занят на работе и если не выспится, то пустит насмарку все, ради чего убивался последние два года.

Я «улыбнулась» смайликом и сказала, что все понимаю и никаких проблем.

Не понимая и зная, что проблема есть. Моя, само собой, но она настолько огромная, что самой мне с ней никак не справиться.

Но кому нужна «неудобная и не понимающая» женщина?

Точно не уставшему и задолбаному на работе мужчине.

Дорога до моей маленькой съемной квартиры - тягучая, цвета праздничной иллюминации и под звук «Last Christmas* Джорджа Майкла, которая разносится из динамиков аудиосистемы.

Я не выпускаю телефон из рук.

И не даю экрану погаснуть. Делаю что угодно, чтобы он только не выключался. Боюсь - хоть это и против любой логики - что сообщение, которого ждут, как манны небесной, просто не сможет пробиться в «темный» телефон через хитросплетения лабиринтов сотовой связи.

В этом нет логики.

Только мое болезненное желание.

«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... Ты же можешь сделать для меня одно маленькое чудо. Я знаю, что можешь»

Таксис помогает мне достать из багажника дорожную сумку. Вторая - маленькая и спортивная - висит у меня на плече.

Я знаю, что чуда не будет.

Но все равно зачем-то нахожу взглядом свои окна. Они не могут «гореть», потому что у Антона нет ключей.

Но все равно, может быть... Он нашел квартирную хозяйку, придумал что-то, убедил ее миллионом слов и ждет меня?

У меня немного подкашиваются ноги, пока поднимаюсь по ступеням до лифта. Нажимаю кнопку нужного этажа.

Поднимаюсь, мысленно уговаривая себя ни на что не надеяться.

Антон работает. Он не из тех мужчин, кто нарочно корчит занятого, чтобы сделать неожиданный сюрприз.

Но мне так отчаянно этого хочется, что никакой голос разума не выживает в громком шторме острой как никогда потребности.

Трясущимися руками и только со второй попытки справляюсь поочередно с верхним и нижним замком.

Открываю дверь, но не могу переступить через порог, потому что там темно и холодно.

Говорят, люди радуются, когда после долгого отсутствия возвращаются домой и у них даже выделяются «гормоны счастья», когда в первую секунду громко и с размаху вдыхают знакомый аромат дома.

Я ничего не слышу и не чувствую. Вообще ничего.

Просто топчусь на пороге, собираюсь с силами и все-таки делаю шаг.

Никакого чуда для глупой писательницы.

Бросаю на пол сумки, не разуваясь и не раздеваясь иду в комнату.

Мне почему-то очень холодно. В тишине и пустоте звук собственных стучащих зубов вызывает головную боль.

Сажусь в угол, подтягиваю колени к груди

Включаю телефон, набираю: 

«Уже прилетела и доехала. Извини, если разбудила»

Отправляю.

Жду. Чего?

Пять, десять, двадцать минут.

Целый длинный одинокий час, пока до больной ванильной головы, наконец, не доходит, что чудес не бывает. Есть жизнь, и мне нужно учиться принимать ее такой: не идеальной, не сосредоточенной вокруг меня. Взрослой!

Около четырех ночи иду в ванну.

Достаю свои «любимые витаминки счастья».

Глотаю даже не морщась, смотрю на свое отражение, и оно обещает хранить мой секрет запечатанными пальцем губами.

Никто не увидит, никто не узнает.

Горячая вода душа расслабляет, тугими струями выбивает из тела панику и одиночество.

Еще через полчаса я включаю свет во всем доме: в комнате, в кухне, даже в гардеробной.

Достаю с дальних полок коробку с новогодней мишурой и красивыми, расписанными вручную шарами. На некоторых откровенные каракули, потому что их рисовала я: в четыре года, в пять, в десять и даже в прошлом году.

На всякий случай перекладываю все это еще одним слоем бумаги - будет обидно разбить и потерять маленький пазл воспоминаний.

Вызываю такси.

Понятия не имею, любит ли Антон такие сюрпризы, но, наверное, он будет рад меня видеть, даже если заявлюсь... очень рано утром.

По дороге пишу список всего, что нужно купить для «духа Нового года»: живую елку в ведерке, чтобы потом высадить ее где-то за домом и украшать каждый год, как в «Простоквашино», пару гирлянд с мягким свечением, бенгальские огни -большущие, чтобы сверкали и искрили не меньше пары минут! Шапочку Деда Мороза. Хорошо, что не нужен искусственный снег, потому что в этом году зима просто как расстаралась - сыпет и сыпет каждый день. Приходится даже натянуть капюшон до самого носа, чтобы не превратиться в снеговика.

Такси правда не может забраться на горку, так что оставшееся расстояние иду пешком, с огромной коробкой в руках и уговариваю себя не дышать ртом, чтобы не валяться под елкой с температурой.

А когда остается буквально пару метров, меня обгоняет автомобиль. Знакомый автомобиль.

Нет. не так - старое американское «ведерко» моего уставшего майора. Почему-то останавливаюсь.

Пытаюсь отмахнуться от мысли, почему он возвращается домой в шесть утра.

Работа. Помню, что живет там почти в прямом смысле этого слова.

Останавливаюсь. Просто отдышаться. Хорошо, что так все получилось, потому что я не придумала, как бы дала знать о своем появлении, потому что ключей у меня нет - и я бы, наверное, не рискнула звонить ему до семи, чтобы не разбудить раньше будильника. Наворачивала бы круги, словно Женя Лукашин, пританцовывая на ходу и приговаривая: «Надо не быть дурой, надо просто не быть дурой...»