Народы моря (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 39

Сглотнув слюну, командир произнес, начав в приказном тоне и к концу речи перейдя чуть ли не на просительный:

— Наш правитель Хирам велел тебе, чужестранец, покинуть наш город в течение трех дней. Если не выполнишь его приказ, будешь казнен, а все твое имущество перейдет в пользу города.

Требование оказалось неожиданным для меня, хотя, наверное, было предсказуемым, просто я плохо еще знал менталитет финикийцев.

Стараясь казаться невозмутимым, я приказал Тадаю, показав на место у правого торца стола:

— Подай гостю стул, вина и закуску.

Если командир стражников будет сидеть напротив, то почувствует себя моим оппонентом, а мне нужен был собеседник. Пока раб выполнял приказ и гость утолял жажду и закусывал, я держал паузу, анализируя ситуацию. Обычно богатым разбойникам рады в любой стране. Ясно было, что без угаритцев не обошлось, но ведь хватило бы потребовать, чтобы я больше не нападал на их суда. Усомнились, что выполню требование? Так захват судна не скроешь, это не мелочь по карманам тырить. Видимо, кому-то я мешаю в Тире. Явно не правителю Хираму, который имеет налоги с богатой добычи.

— Это Совет потребовал выгнать меня? — задал я вопрос командиру стражников, который грыз цыпленка с жадностью бездомной собаки.

— Угу! — промычал он в ответ.

— А кто именно больше всех настаивал? — спросил я.

— Овадья Рыжий, — пробурчал набитым ртом командир стражников.

Как мне рассказал тесть, который был в курсе тайн тирского двора, в Совете было два Овадьи. Один, по прозвищу Толстяк, был крупным землевладельцем и поставщиком волов. Второй, Рыжий, был богатым купцом. Он купил по дешевке одно из трофейных судов и часть меди у моих матросов. Казалось бы, должен ратовать за нас, ан нет.

— Чем я ему так не понравился?! — удивился я.

— Кто его знает?! — произнес командир стражников, шумно отхлебнул вина и развил свою мысль: — Овадья Рыжий со всеми враждует. Особенно не любит тех, кто богаче его.

— А почему Хирам боится его? — поинтересовался я.

— Отец Хирама поссорился с Овадьей и вдруг умер, хотя был моложе меня. Ходят слухи, что его отравили, — громко плямкая, рассказал командир стражников, после чего без опаски допил вино из бронзового бокала и облизал жирные пальцы.

Ты смотри, у них тут, оказывается, всё, как у взрослых! Мне пришлось сделать усилие над собой, чтобы допить вино из своего бокала.

— Передашь Хираму и Совету, что через три дня меня здесь не будет. Есть много городов, которые с удовольствием примут меня, чтобы я сделал их богаче, — сказал я.

На самом деле я не знал, примут ли меня в Губле. Вполне возможно, что придется искать пристанище за пределами Финикии. Эйрас говорил, что на восточном и западном берегах Эгейского моря было несколько городов сравнимых по размеру, но не по богатству, с Тиром. Если они благополучно пережили нашествие дорийцев, нашли с ними общий язык, а говорят на разных диалектах одного, древнегреческого, то могут принять богатого чужеземца. Как последний вариант — тихая и спокойная жизнь на Сицилии, скрашивать которую буду нападениями на финикийские суда, следующие в западную часть Средиземного моря. Сидонцы утверждают, что ведут торговлю с какими-то племенами на западной берегу моря, наверное, на Пиренейском полуострове.

— Это точно, богатому и удачливому везде рады, — согласился командир стражников. — Я и сам хотел устроиться к тебе на судно, ждал, когда будешь набирать желающих.

— Теперь уже в другом городе буду набирать, — произнес я.

Когда стражники ушли, я послал Нецера к тестю и Эйрасу. Первый уже знал о решении Совета, поэтому встретил посыльного по пути к моему дому. Эйрас пришел минут через десять после него. К тому времени мы с тестем составили план действия. На Потифара санкции не распространялись, потому что ладил с местными купцами и богачом на данный момент не являлся, хотя быстро шел в нужном направлении. Он должен был продать мой дом и остатки меди, после чего, по получении весточки от меня, прибыть с семьей в Губл или другой город на восточном берегу моря. Если я поселюсь далеко отсюда, то останется жить в Тире, а мою долю передаст через купцов.

Предводитель ахейцев выслушал новость и молвил без эмоций:

— Гнилой народишко здесь, торгаши, никогда мне не нравились. Мы поплывем с тобой.

Я рассчитывал на это, но не был уверен. Благодаря мне, ахейцы стали состоятельными людьми, а у богатого человека взгляды на жизнь меняются порой на прямо противоположные. Трудно идти в бой, если ешь золотой ложкой из золотой тарелки.

Если не ошибаюсь, я бывал в Губле в двадцать первом веке. Вроде бы приезжал на экскурсию из Бейрута, где мое судно стояло под выгрузкой, хотя не побожусь, давно это было, и пейзаж с тех пор сильно изменился. В тот раз я привез ливанцам тридцать тысяч тонн листовой стали из Индии и застрял надолго. У них был очередной приступ воинственности, из-за чего порт Бейрута не работал. Проживающие в этих местах народы умеют дружить только против кого-то. Такой опыт у них богатый, можно сказать, многотысячелетний. Они дружили против египтян, хеттов, ассирийцев, вавилонян, арабов, крестоносцев, турок, французов… Кому подчинялись, против того и дружили. Как только становились независимыми, начинали дружить друг против друга. В тот мой заход в порт Бейрут мы простояли на рейде почти два месяца. Каждое утро диспетчер проводил перекличку. Если кто-то не отзывался вовремя, то его вычеркивали из списка, а потом по-новой заносили, но в самый конец. Поняв это и зная вольное трактование своих обязанностей филиппинскими штурманами, которые были в моем подчинении, занимался этим лично, благодаря чему к концу второго месяца судно из пятого десятка переместилось в первую пятерку. Потом встали к причалу и застряли еще на месяц из-за следующего раунда междоусобицы. Арабы мастерски находят повод, чтобы увильнуть от работы.

Благодаря этому у меня было время на то, чтобы посмотреть и сам Бейрут, и его окрестности. Враждующие стороны такси с «руси» пропускали без проблем, а вот западноевропейские туристы, особенно янки, могли нарваться на горячий, в прямом смысле слова, приём. В бейрутском турагентстве, в котором сонный менеджер был рад любому редкому посетителю, предложили мне съездить километров за тридцать от столицы и посмотреть городок тысячи на три жителей, который назывался Джебейл, и старинные развалины в нем — остатками финикийского города Библос. Кстати, на полуострове, где будет столица Ливана, сейчас небольшой городок с похожим финикийским названием Барут, который входит в зону влияния Сидона. В двадцать первом веке Библос состоял из развалин финикийских храма с обелисками и некрополя правителей, римских амфитеатра и фрагмента улицы с колоннами, сравнительно целой крепости крестоносцев, построенной на остатках римской, в свою очередь построенной на остатках финикийской, и церкви двенадцатого века. Видимо, благодаря этой старинной церкви, большая часть населения Джебейла была католиками, о чем восхищенно-удивленным тоном и отчаянно размахивая руками, которыми следовало бы покрепче держаться за руль, рассказал мне таксист-шиит на смеси английского и французского языков, которую я, вопреки всякой логике, понимал лучше, чем когда он говорил только на одном из этих языков.

Что сказать о тогдашнем Библосе? Такое впечатление, что современность и прошлое перемешали в миксере. Идешь себе по обычному ближневосточному городку — и на тебе, какие-то руины с табличками на иностранных языках. Кстати, ливанцы вообще и жители Джебейла в особенности, считают себя не арабами, а финикийцами. То, что никто из них не знает финикийского языка и говорит в быту на арабском, не разрушает их веру в свою исключительность. Самым приятным моментом экскурсии оказалось местное мороженое. Оно не такое сладкое, как в соседних арабских странах. Я предполагал, что и в Ливане такое же — сахар, разведенный толикой молока — и не покупал до этой поездки. Заметив, как отчаянно уничтожает мороженое французская немолодая семейная пара, а французов трудно назвать сладкоежками, решил и сам попробовать. Остановился после пятой порции и осторожного вопроса таксиста, есть ли у меня медицинская страховка?