Народы моря (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 42

— Жените его на местной, — подсказал я. — Появится ахейка, возьмет и ее. Парень крепкий, справится с двумя.

В отличие от египтян, иевусеев и финикийцев, у ахейцев многоженство практикуется в скрытой форме: остальных жен называют наложницами, но дети от всех имеют равные права.

— Тогда местная станет наложницей. Если взять сироту, никто не будет возмущаться из-за этого, — нашел решение Леарх.

Сейчас он работает с серым, нержавеющим металлом, привезенным от хеттов. Изготовить из железа сложную деталь проще, чем отливать из бронзы и обрабатывать холодной ковкой. Я не специалист по металлам, но знаю, что предохраняет железо от окисления хром. Видимо, образуется тонкий слов окислов на поверхности, который и защищает. Это, конечно, не те блестящие, хромированные детали, к каким привык в будущем, но мне хватит и серых, лишь бы служили долго. Я рассказал кузнецу, почему меняются свойства железа, заработав еще пару очков уважения. Кстати, этот сплав является слабым магнитом, поэтому изделия из него не должны быть рядом с компасом.

— Хочу потом выковать такой же меч, как у тебя, — делится планами Леарх.

Моя сабля давно уже не дает ему покоя. Особенно после того, как я сравнительно легко разрубил ей железную пластину, из которой он собирался изготовить шлем. Я объяснил кузнецу теорию изготовления булатной стали, но практику ему придется нарабатывать самому.

— Получится из этого металла? — спрашивает он.

— Не знаю, — честно признаюсь я. — Видел, как делали из трех равных кусков метеоритного железа и двух обычного, перековывая по много раз.

— Хорошо, попробую из метеоритного и обычного, — соглашается кузнец. — Если не получится, возьму это.

— Почему ты не хочешь вернуться к своему народу? — задает Леарх вопрос, который волнует, наверное, всех его соплеменников.

В правду он не поверит, поэтому излагаю доступную для его понимания версию:

— Отсюда до моего народа надо добираться по суше год или больше. Идти придется через земли разных воинственных племен, с которыми придется или сражаться, или откупаться. Да и привык я к жаркому климату. На моей родине полгода длятся холода, земля покрывается толстым слоем снега. Видел когда-нибудь снег? — меняю я тему разговора.

— Видел на вершине горы, когда был мальчишкой, — ответил кузнец.

Его детство прошло на острове Крит. Раньше там жил другой народ, довольно развитый, который в будущем историки назовут минойцами. Ахейцы разграбили их города, благо сделать это было не трудно, потому что, как и многие египетские, почти не имели защитных сооружений, вытеснив аборигенов вглубь острова, в горы. Затем пришел черед самих ахейцев, на которых начали нападать дорийцы, приплывавшие с материка. Привыкшие жить на берегу моря, старшие родственники Леарха уходить в горы не захотели, перебрались на Сицилию, подальше от беспокойных соседей, но многие его соплеменники остались там, среди развалин городов некогда очень развитой цивилизации.

Его рассказы о Крите натолкнули меня на мысль наведаться в те места. В первую очередь из чисто туристических соображений. В будущем, далеком и не очень, я много раз бывал на острове, видел развалины древних городов. Интересно было посмотреть, какими были эти строения, пока их не разрушили пот до основания. Заодно добычу поищем. Если там живут люди, значит, есть, кого захватывать и продавать в рабство — приобщать к благам цивилизации, как стыдливо называли этот процесс британцы и их младшие родственники янки. Людей сейчас не хватает катастрофически. Такое понятие, как безработица, отсутствует. Реализовать свою мечту о красивой жизни можно только за счет других. Впрочем, так было, есть и будет. Сейчас, по крайней мере, всё по-честному: рабу не пытаются втолковать, что его делают счастливым, заставляя вкалывать от зари до зари за тарелку похлебки. Хотя, как я наблюдал в СССР, если грамотно и постоянно обрабатывать, многие рабы начинают верить, что они счастливы.

Остров Крит весь в развалинах. Их даже больше, чем я видел здесь в будущем. Такое впечатление, что строили, чтобы сразу разрушить. Остров постоянно трясет, но, как мне сказали, главная причина все-таки в том, что местное население практически не оказывало сопротивление. Говоря научным языком, растеряло пассионарную энергию полностью. Их завоеватели ахейцы еще не полностью разрядились, поэтому оказывают сопротивление более энергичным дорийцам. Из городов кое-как влачит существование Кносс, который те, кто его построил, называли Канути. В будущем он будет известен мне в средние века, как Кандия, а в двадцать первом веке, как Ираклион. Я видел в музее артефакты минойской цивилизации, существовавшей на острове до прихода ахейцев. Это здесь был лабиринт с Минотавром. Эти ребята умели возводить многоэтажные здания, у них были канализация и водопровод, причем с холодной и горячей водой, до чего в Западной Европе докатятся только в эпоху Просвещения. А потом вдруг раз — и исчезли практически бесследно. Сейчас в горах есть несколько поселений, где, постепенно вымирая, проживают небольшие группы аборигенов. В долинах остались лишь руины и немногочисленные артефакты. Среди этих руин я не увидел остатки дворца, фрагмент которого воссоздадут в двадцатом веке. Дворцов не было от слова совсем. Только слепленные из обломков лачуги. И живут теперь на этих руинах люди, которые даже не представляют ценность доставшегося им. Не помню, сколько точно, но потребуется несколько веков, чтобы греки впитали достижения минойцев, творчески переработали их и превратились в отцов демократии и классической культуры. Пока что будущие классики всего лишь нолики, не нуждающиеся в благах цивилизации. Пасут среди развалин коз и баранов, ловят рыбу в море, сажают в долинах немного зерна и овощей и виноград на склонах гор, из которого делают паршивенькое вино с привкусом анальгина, который пока что не изобрели. Как мне сказал Эйрас, ахейцы настаивают вино на каких-то травах, благодаря чему оно вставляет круче обычного. Это помогает им быть безбашенными в бою. Впрочем, с головой они плохо дружат и без вина, настоянного на травах. Выходит, известная греческая «Метакса» появится не случайно. Просто переработают немного древний рецепт и получат бренди с запахом роз и вкусом лекарственной настойки. «Метаксу» хорошо было употреблять на похмелье. Если сумеешь остановиться после первой рюмки, то на несколько дней пропадает желание пьянствовать, тошнит даже от запаха пива, не говоря уже о более крепких напитках.

В Кноссе я завербовал полсотни крепких парней на свои суда. У меня теперь два парусника. Вторым командует Эйрас. Матросы и гребцы на обоих из Губла, а вот на роль морской пехоты больше подходят ахейцы. Не знаю, что им рассказал Эйрас, но желающих было столько, что хватило бы на линейный корабль третьего ранга. Отобрал самых крупных и крепких. Остальным пообещал, что возьму на службу, когда увеличу свой флот. Пока что такого желания у меня нет. Хватает мороки с Эйрасом, который, став капитаном, сразу забыл всё, чему я учил. У него психология капитана галеры и непреодолимое желание «держаться за берег», что для капитана парусника чревато.

— Где в этих водах можно взять богатую добычу? — спросил я его, поняв, что у берегов Крита ловить нечего.

— Мюкенай, — без раздумий ответил он и рассказал, где находится этот порт.

Сам он там не был, но знал о городе от своего отца. Это был один из немногих крупных населенных пунктов, устоявших после вторжения ахейцев. Отец Эйраса в молодости несколько раз плавал в Мюкенай. Критские ахейцы покупали там доспехи, оружие, дорогие ткани и посуду.

Местоположение совпадает с тем, где будут развалины Микен. Это километрах в ста от Афин. Меня как-то свозил туда на своей машине судовладелец Иероним Эксархидис. Мы познакомились с ним в крюинговом агентстве в Пирее. Я тогда был капитаном на судне под турецким флагом. Во время выгрузки-погрузки прошелся по крюинговым агентствам, закинул свою, как мы говорили, апликашку (анкету). Контракт у меня заканчивался, и я подыскивал работу поинтереснее в плане денег. В Пирее была целая улица крюинговых агентств, даже, наверное, не одна, но мне хватило и этой. В некоторых домах было по несколько агентств сразу. У меня брали апликашку, иногда задавали пару вопросов и обещали позвонить. Свое счастье нашел в агентстве, втиснувшемся даже не в комнате, а в коморку, которую я бы счел кладовкой, если бы ни окно и вентилятор под потолком. В коморке стояли маленький стол и два стула. Поскольку под столом помещались ноги только одного человека, посетителю приходилось сидеть боком, вытянув свои к входной двери. Вентилятор, жалобно поскрипывая, с трудом гонял по коморке тучи густого сигаретного дыма. Выдавал дым в таких количествах хозяин и единственный сотрудник — расплывшийся мужик с нетипичными для греков угрюмым лицом и немногословностью, бывший капитан, мой тезка.